Смекни!
smekni.com

Социально-педагогические идеи Древнего мира и средневековья (стр. 7 из 33)

В 1252 г. ситуация повторяется. Александр Невский, вступив на княже­ский престол, восстанавливает г. Владимир, строит церкви и собирает разбе­жавшихся жителей.

Как считают историки, князь олицетворял народную власть и не был лишь случайным ее придатком. Он - необходимый орган древней государст­венности для удовлетворения насущных общественных потребностей населе­ния - внешней защиты и внутреннего «наряда». Таковы требования к нему на­селения земли - вотчины. Однако когда русские княжества находились под властью Золотой Орды, выполнение этих требований практически было невоз­можно. Поэтому весь период характеризуется спадом княжеской охранной дея­тельности, и лишь отдельные князья находили новую парадигму действий по защите и поддержке земель - вотчин, а значит, и населения (к ним относятся князья Александр Ярославич, позднее Иван Калита).

Княжеская благотворительность в Древней Руси не переступила рамок ча­стного призрения. Отсюда и ее важнейшие черты:

1. Княжеская благотворительность основывается на личном участии и же­лании нищелюбца, а государственной системы благотворительности не существу­ет.

2.Участие в призрении оказывается не обязанностью, а правом князя. Ни-щелюбие, тем самым, есть черта, достойная подражания, но не обязательная для исполнения, хотя князь Владимир Мономах и попытался в своей «Духовной к де­тям» обязать своих потомков следовать христианским нормам поведения («по­каяние, слезы, то есть сострадание, милостыня») [8, 155].

Итак, важнейшей особенностью благотворительности в Древней Руси явля­лось отсутствие системы государственной социальной помощи. Призрение неиму­щих развивается в форме личностного «нищелюбия». Сложилась своеобразная сис­тема социальной помощи, включающая в себя два основных компонента: подвиж­ничество и нищенство.

Подвижничество проявлялось в форме христианского максимализма: «всё или ничего». Оно не сдерживается житейским благоразумием, не контролируетсявниманием к практическим результатам. Эту черту русской души особенно под­черкивал В. О. Ключевский.

Постепенно христианская заповедь любви к ближнему в Древней Руси, по мнению В. О. Ключевского, трансформировалась в «подвиг сострадания к страж­дущему», где первейшей обязанностью становилась милостыня. Человеколюбие на деле становилось нищелюбием, причем последнее мыслилось не как средство об­щественного благоустройства, а как необходимое условие личного нравственного здоровья. Милостыня больше оказывалась нужной самому нищелюбцу, нежели ни­щему.

Поэтому в Древней Руси ценилась в основном только личная, непосредст­венная благотворительность, передаваемая из рук в руки, предпочтительно «тай­ком» от постороннего глаза. Нищий для нищелюбца был лучшим богомольцем, душевным благодетелем. Не случайно именно тогда и зародилась поговорка: «В рай входят святой милостыней: нищий богатью питается, а богатого нищий мо­литвой спасает». Отсюда, важнейшим и лучшим условием этого периода благотво­рительности становилось то, что нищелюбцу требовалось воочию видеть людскую нужду, которую он облегчал, чтобы получить душевную пользу. Нуждающийся же должен был видеть своего милостивца, чтобы знать, за кого ему молиться. Князья накануне больших праздников ходили по тюрьмам и богадельням, где из собствен­ных рук раздавали милостыню арестантам, больным и убогим [8, 156].

Заочная милостыня, то есть через организацию особой системы государст­венной социальной помощи, признавалась недейственной. Таким образом, ни­щенство на Руси оказывалось не экономическим бременем для народа, не язвой нравственного воспитания народа, а одним из главных средств воспитания. Иными словами, в древнерусском обществе позарез был нужен нищий и убогий, чтобы воспитать уменье и навык любить ближнего.

Милостыня оказывалась дополнительным актом церковного богослужения, практическим выражением правила, что вера без дел мертва. Нищий был необходим русскому человеку как живое орудие душевного спасения. Такое отношение опре­делялось в первую очередь религиозной моралью, призывавшей к любви и мило­сердию, добродетельной жизни для спасения души в жизни вечной.

Соприкоснуться с этим своеобразным образцом христианской жизни мог любой человек через подаяние, которое для подающего было религиозным актом, сопровождалось молитвою или крестным знамением. Милостыня стала средст­вом «загладить перед Господом грехи свои, снискать его милости и войти в Цар­ство Небесное». Тем самым общепринятые нормы морали возвели нищенство в своего рода святое ремесло - ремесло замаливания общих грехов.

В связи с этим, на Руси возникает особая категория людей - профес­сиональные нишие, «калики перехожие». Нищие жили преимущественно около монастырей, ходили они артелями (ватагами), во главе которых стояли атаманы. На каликах надеты были сумки и подсумки, в руках у них были клюки. Приходя на место, нищие становились полукругом у ворот монастыря, клюки втыкали в землю, на них вешали сумочки, поджидая выходящих со службы богомольцев. Благочестие, вызывавшееся подачей милостыни, далеко не всегда достигало своей цели. Дело милосердия и христианской любви останавливалось в данном слу­чае на формальной стороне милостыни. Отсюда происходит так называемая, «ко­пеечная подача», которая выработала особую форму «сороковой милостыни». «Сороковая милостьшя» - это своеобразный ритуал, при монастырях специально вьшекали связки крошечных баранок (величиной с полкопейки по 40 штук в связке). Богомольцы покупали эти связочки и, выходя из монастыря после окон­чания службы, оделяли каждого нищего по одной баранке, что и обладало, по по­верью, особенным свойством спасать грешную душу [8,158].

Таким образом, нищенство на Руси рассматривается как своего рода необхо­димость, так как само его существование, по представлениям данного периода, входило в планы Господа, в планы Провидения, чтобы дать возможность подаю­щим милостыню совершить богоугодное дело и тем облегчить себе путь к вечному спасению. Общее же воззрение эпохи на нищенство как на богоугодный институт способствует развитию профессионального нищенства, которое постепенно вы­растает до размеров крупного общественного бедствия. Монастыри и княжеско-боярские дворы становились центрами, привлекавшими целые толпы бездельников и тунеядцев, рассчитывавших найти здесь поживу. При богатых княжеских дворах появляются даже особые «штаты» постоянных нищих.

Государство же мирится с фактом существования нищенства, смотря на него, как на необходимый, ниспосланный Богом крест, а само выступает исключительно в роли частного благотворителя.

Билет № 12

Церковно-монастырская система благотворительности

Складывающаяся система церковно-монастырской помощи находилась под влиянием факторов, вытекающих из отношений, формирующихся между церковью и оформляющимся государством.

Православие только призывается на Русь. Оно не имеет ни своих инсти­тутов, ни системы финансирования, ни священников. Все это берется под па­терналистский контроль государства, т. е. происходит идентификация власти и церкви, складывается такой тип отношений, который привносится из Византий­ского православия. Финансовая поддержка церкви осуществлялась за счет от­числений (ей принадлежит десятая часть). Отличие десятины, которую выделял церкви Владимир I, заключалось в том, что «она не стала общей податью, а шла только с княжих доходов».

Государство в лице княжеской власти берет на себя строительство мона­стырей и храмов, оно же на первых порах готовит кандидатов в священники. Власть определяет клиентов, т.е. тех лиц, которым, по ее мнению, необходима помощь. Различные списки Устава князя Владимира по-разному определяют их типологию. Постепенно происходит расширение клиентеллы, попадающей под судебный патронат церкви. В Уставе новгородского князя Всеволода появля­ются те группы, которые не встречались в период правления Владимира I: «хо­лопы, откупившиеся от холопства, закупы, смерды-общинники» и др.

Если круг лиц все больше и больше расширяется, то институты поддерж­ки на данном отрезке времени практически не изменяются. В Синодальном из- воде Устава князя Владимира под церковный контроль попадают: больницы, гостиницы, странноприимницы, те же институты фигурируют и в Уставе князя Всеволода.

Одни типы учреждений — странноприимницы - строила церковь, а другие - больницы - жертвователи, благотворители на свои средства: русские князья, либо церковные деятели (например, Ефрем Переяславский в 1091 г. построил больницу, а годом раньше народную каменную баню).

Гостиница - постоялый двор [14, 223].

Странноприимница - покой или дом, где принимаются странники [14, 232].

Больница - место в монастыре, особенно отдаленное для призрения и врачевания скорбных, не только тут живущих, но и странников; больных жен­щин [14, 221].

К одним из ранних документов, регламентирующих деятельность мона­стырей, относят устав купеческой организации князя Всеволода Мстиславича. В уставе закреплялось право отдельных категорий нуждающихся на призрение в старости. Таким образом, патерналистская политика власти по отношении к церкви давала возможность последней оформляться в самостоятельный инсти­тут помощи и поддержки.