Под неоднозначностью человеческой психики в настоящей статье понимаются различные формы и проявления 1) одновременной противоречивости мотивов, мыслей, поступков, а в процессе принятия решений — смятенности, сложной игры мотивов (амбивалентность, амбигуентность); 2) многомерности стабильных феноменов психики и ее проявлений (вера, научная деятельность, художественное творчество, жизненный стиль), а также — социально-исторических и социально-психологических явлений, состояний и процессов.
Амбивалентность (от лат. ambo — оба и valentis — имеющий силу) — это одновременность противоположно направленных мотивов и деяний (применительно к поступкам применяется термин "амбитендентность"). Она характеризует не просто смешанные чувства и побуждения, а противоречивые, те, которые испытываются не последовательно, а практически одновременно.
Амбивалентность стала фундаментальным понятием, которое используется при анализе и здоровой, и больной души. Она свойственна и индивиду, и группам людей, и большим их массам. В настоящее время амбивалентность предстает как один из законов человеческой натуры, а именно — закон одновременности разнохарактерных (часто противоположных) влечений, чувств, мотивов поступков, ценностей, отношений, ожиданий.
Эйген Блейлер, введя это понятие в научный дискурс, рассматривал его с трех точек зрения. Аффективная амбивалентность означает, что субъект одновременно и любит, и ненавидит одного и того же человека, как это имеет место, например, в случае ревности. Интеллектуальная амбивалентность — это одновременное возникновение и сосуществование мыслей противоположного характера. Волевая — осуществление выбора между полюсами интенций.
Неоднозначность человека проявляется на всех уровнях его индивидуально-социального бытия. Явление амбивалентности объясняется способностью чувств, мыслей, отношений и действий человека вступать в самые разные, в частности, взаимоисключающие сочетания. Амбигуентны, т.е. неясны, размыты, смутны, многозначны, подчас двусмысленны языковые и художественные феномены, основоположения наук, принципы искусства и практики, а также явления коллективного сознания и коллективного бессознательного.
Двойственность нервных процессов на физиологическом уровне выявил А.А.Ухтомский. В каждый момент на сенсорную систему действует множество раздражителей. Процесс распознавания какого-либо определенного стимула есть поэтому следствие сочетания факторов, характерных для данной ситуации. Возникновение ощущения зависит и от интенсивности раздражителя, и от соотношения побочных факторов, и от накопленного человеком опыта.
Хронотоп — синкретичное измерение пространства и времени, в котором они нераздельны, — имманентно двулик. Это в такой же степени "осовремененность пространства , в какой и опространственность времени". А.А.Ухтомский исходил из того, что гетерохрония есть условие возможной гармонии: увязка во времени, в скоростях, в ритмах действия, а значит, и в сроках выполнения отдельных элементов образует из пространственно разделенных групп функционально определенный "центр" — доминанту [1].
На учение о двойственности хронотопа до сих пор опирается мировая наука, изучающая живые движения и действия. С ним согласуется физиология активности, созданная Н.А.Бернштейном [2]. Мы обнаруживаем неоднозначность каждого чувства: любовь к красоте и смущение перед ней, любовь к хорошим людям и неприязнь к ним, поиск совершенства и желание разрушить его. Все мы должны как-то неитрализовывать эти разрушительные импульсы внутри нас.
К самым лучшим чувствам человека часто примешивается страх. Например, страх красоты. Так, в народной культуре, как и в культуре книжной, она часто наделяется демонической, губительной силой. Наиболее известные примеры — рассказ Анатоля Франса "Дочь Лилит", стихотворение Марины Цветаевой "Попытка ревности", рассказ Давида Фришмана "Лилит" и др. Нередко человек испытывает страх счастья. М.М.Зощенко писал о страхе здоровья, охватившем его по выздоровлении от долгой мучительной болезни [3].
Страх достижений, побед, величия подробно исследовал Абрахам Маслоу [4]. Он показал, что мы постоянно проявляем противоречивое и двойственное отношение к высшим возможностям других людей и человека вообще. Разумеется, мы любим хороших людей, святых, честных, доброжелательных, чистых, восхищаемся ими. Но разве можно, заглянув в глубины человеческого естества, не признать наличие смешанных, а часто даже враждебных чувств по отношению к святым? Или к очень красивым женщинам и мужчинам? Или к великим творцам? Или к нашим интеллектуальным гениям? Не надо быть психотерапевтом, чтобы увидеть это явление, назовем его "контроцениванием".
Конечно, мы восхищаемся людьми, воплотившими в себе истину, добро, красоту, справедливость, совершенство, успех. Но одновременно они заставляют нас испытывать неловкость, беспокойство, смущение, в какой-то мере ревность или зависть, чувство неполноценности, неуклюжести, лишают нас нашего апломба, самообладания, самоуважения. Величайшие люди самим своим существованием, независимо от своих намерений, заставляют нас ощутить нашу меньшую ценность.
Если научиться более чистой любви к высшим ценностям в других людях, это побудит любить такие ценности и в самом себе, в меньшей мере боясь их. Мы занимаем двойственную позицию и по отношению к собственным духовным возможностям. Большинство из нас определенно может быть человечнее, чем есть. Все мы обладаем неиспользованными или не полностью развитыми потенциями. Можно сказать, что мы страшимся наших высших (как и низших) проявлений. Мы обычно боимся стать такими, какими предстаем в лучшие моменты, в наиболее благоприятствующих условиях, когда проявляем наибольшее мужество. Нас радуют и даже приводят в трепет те возможности, которые мы обнаруживаем в себе в такие пиковые моменты, но одновременно мы содрогаемся от слабости и страха перед лицом этих же самых возможностей. Но и сам страх дает подчас удовольствие: "Что ж? Тайну прелесть находила /Ив самом ужасе она: / Так нас природа сотворила, / К противуречию склонна", — уверяет нас А.С.Пушкин.
Весьма распространено раздвоение аффективного и рационального отношения к другому. Это означает, что человек может ощущать, что ему симпатичен некто, обладающий неприятными, отрицательными чертами, но при этом эмоциональное отношение уживается с рассудочным. В то же время некто, обладающий объективными достоинствами, которые нельзя не признать, может вызывать неприязнь.
Из всех человеческих чувств наиболее противоречива любовь. Любовь, бешенство, стыд, сознание глупости и невольное преклонение сосуществуют в душе: "Я вас люблю, — хоть я бешусь, / Хоть это труд и стыд напрасный, /Ив этой глупости несчастной / У ваших ног я признаюсь!"
Как показал Георг Зиммель, одновременность враждебности и симпатии между людьми оказывается, по меньшей мере, некоторой формой или основой личностных отношений. Сильный интерес, который, например, человек испытывает именно к страданиям других людей, можно объяснить только смешением обеих мотивировок. Личность, даже и не подвергаясь нападению, лишь реагируя на самовыражения других, не способна утверждать себя иначе, как через оппозицию. Первое побуждение, при помощи которого она себя проявляет, есть отрицание другого. У человека действительно есть формальное влечение враждебности как парная противоположность потребности в симпатии [5].
Долг и любовь образуют мучительную амбивалентность. Это особенно убедительно показано Пьером Корнелем в "Сиде" [6]. Подавляющему большинству людей свойственна амбивалентность познания как такового и амбигуентность понятий и понимания. Люди живут с неопределенными представлениями вместо концептов, не замечая разницы между ними.
Путь от смутных к ясным понятиям и есть образование, но приходится признать, что это — бесконечная и до конца недостижимая цель. И сама истина объективного мира, и познание ее равно противоречивы. Ведь познание есть понимание противоположных свойств вселенной, природы и общества. Оно столь же синтетично, сколь и аналитично. Научный метод в каждом своем движении в одно и то же время аналитичен и синтетичен.
Вечно недостаточное, изменяемое, подправляемое человеческое знание (наука) внутренней причиной развития имеет противоречие между уже известным и еще неизвестным. "Ученое незнание" Н.Кузанского — больше, чем оксюморон. Отсюда — вечная неудовлетворенность человека познанным, недовольство ума собой и тоска по идеалу.
Приобрести образованность нельзя, не проникнув в процесс рождения незнания из знания. Иначе нас поджидает или нежелательное самомнение, или бессильное недоверие к себе. Неопределенность есть стихия познания и науки, оправдание их существования, неизменная характеристика их оснований.
Современная наука часто видит возможности собственного развития именно на стороне неистинного, в фальсификации, в выдвижении рискованных гипотез, про которые заранее известно, что они могут не подтвердиться, и, наконец, в научной критике, превращающей считавшиеся верными суждения в ложные. Но возможно и обратное перемещение — от неистинного к истинному.
Мы нуждаемся в истине, ищем ее. Одновременно мы слишком часто страшимся знать ее и еще чаще боимся передавать другим. Ведь в определенных случаях такое знание автоматически налагает ответственность, которая может порождать тревогу. Между тем, можно попросту избежать ответственности и тревоги, не допустив истину в сознание [4]. Люди склонны объявлять войну разуму ради сохранения дорогого их сердцу неразумия. "Тьмы низких истин мне дороже Нас возвышающий обман..." (А.С.Пушкин. "Герой").
На эту тему есть глубокие рассуждения М.М.Зощенко. Разум побеждает страдания. Но "страдальцы" отнюдь не хотят сдавать своих позиций. Именно они объявили горе разуму и стали опасаться его, решив, что все страдания происходят от него и ни от чего больше [3].