Вольфганг Нойзер
Предисловие переводчика
Вниманию читателей предлагается заключительная глава из фундаментального исследования современного немецкого философа Вольфганга Нойзера «Природа и понятие: Исследования становления теории и истории понятия от Ньютона до Гегеля". Книга интересна во многих отношениях, поскольку она является и философским трактатом, и историко-научным исследованием, и культурологическим анализом и футурологическим прогнозом одновременно. Во вводной части, которая занимает примерно 10% текста, дана оригинальная теория развития науки. В отличие от Томаса Куна, который предлагает теорию научных революций со сменой парадигм, в отличие от Александра Койре, который рассматривает развитие науки как кумулятивное накопление новых фактов, которые требуют периодически нового осмысления, в отличие от Пьера Дюгема, который анализировал историю происхождения физических принципов и в отличие от Стивена Тулмина, который рассматривал развитие науки по аналогии с теорией биологической эволюцией Дарвина, Вольфганг Нойзер предлагает рассматривать развитие науки как развитие научных понятий. Для примера он берёт одно из фундаментальных понятий физики – сила, и рассматривает его развитие в период от Ньютона до Гегеля. Несмотря на то, что работа представляет собой воистину высокоспекулятивное, умозрительное философское сочинение, заканчивается книга весьма практичными соображениями. Публикуемая здесь последняя глава называется: «Заключительные соображения: природа и техника». Читатель сам даст оценку идеям и тексту автора (и моему переводу), но всё-таки я хочу подчеркнуть, что он делает важный и существенный шаг на пути решения, хотя бы теоретического, ключевых вызовов современности: экологической угрозы и моральной деградации. Автор даже не упоминает слово «экология» и почти не говорит о морали, но после прочтения главы становится абсолютно ясно, что причины экологического кризиса в неадекватном понимании и описании Природы, а значит и в неадекватном использовании техники, которая возникает благодаря развитию науки и научному представлению о Природе. Не бесконечные эмоции вокруг экологической проблемы, не бесчисленные репортажи с мест экологических аварий и бедствий помогут переломить ситуацию, а новое понимание Природы, новое понимание сущности Науки, новое использование Техники, которые не механически и как навязанные извне, а органически включат в себя моральные ценности и регулятивы деятельности Человека. Это может объяснить только философия и Философ, а понять и принять должны все. Заслугу профессора Нойзера я вижу в том, что он ясно и убедительно это показал.
Евгений Смотрицкий
Несомненно, что с достижениями техники одновременно связан и ряд проблем, вызывающих опасение, что пользователи техники станут спасаться от неё бегством, если проблемы не будут решены. В философии техники для решения подобных проблем часто используют ограничения тематики исследований в науке в связи с применением их результатов в технике при помощи дополнительных этических обязательств учёных и инженеров с той целью, чтобы техника приносила только положительные результаты.
Этика выполняет в этом отношении для техники функцию внешнего ограничителя, который задним числом (ex post) должен сковывать снаружи исторически разросшуюся технику, чтобы она не развивалась из внутренней структуры естествознания и техники. Тогда часто без внимания остаётся то, что техника и образ действий техники в основных чертах предопределяются (vorgeprägt werden) нашим восприятием природы. При этом очевидна теснейшая взаимосвязь понятий техники и природы.
І. Природа и техника в настоящее время
Расхожим является мнение, что техника претендует на господство над природой и хочет быть посредником между человеком и природой. При этом техника употребляет теоретические результаты исследований взаимосвязей в природе, то есть естественных наук, в то время как естественные науки, наоборот, употребляют технические устройства, чтобы получать данные о природе. Согласно этому расхожему представлению о технике, природой является то, что преобразуется с помощью техники на пользу человеку. Природа при этом подчинена закономерности, которая не даёт ей никакой возможности избежать вмешательства посредством техники. Природа принципиально полностью познаваема. В связи с этим необходимо признать только линейные зависимости в природе. Тогда на основании законов можно аналитически устанавливать начальные состояния и конечные результаты технических действий. Техника является осуществлением правил, которые естественные науки познали для вмешательства в природу [сравни 3, с. 608 и 8, с. 19]. Даже если природа в настоящий момент не полностью познана – как допускают – то она считается принципиально полностью познаваемой. Но даже тогда, когда техника является не только прикладным естествознанием, а предшествует естествознанию, дело обстоит так, что техника не может нарушать законов природы, а всегда выполняет правила, которым следует природа [сравни 16, 23 и 19]. Если естествознание исторически предшествует технике и если техника предшествует естествознанию, техника создаёт себе естествознание, которое подготавливает объект для техники, то есть природу, чтобы тогда в обратном движении от естественных наук при помощи этих законов получить узаконенные (Gesetze) границы. Природа, которую использует техника, является суммой выработанных естественными науками законов природы. Эта повсеместно принятая точка зрения на отношение природы и техники является важной для меня, поскольку техника тогда может рационально мыслиться только как инструмент и навык по овладению природой, когда природа принципиально полностью познаваема, когда она вынуждена действовать по правилам или законам, а правила при аналитическом вмешательстве становятся разумными, а природа в добавление к этому находится в распоряжении техники [9, с. 143-158].
ІІ. Понятие природы от Ренессанса до Просвещения
Эта связь понятий техники и природы или практики и теории не является ad-hoc-изобретением настоящего времени, а исторически развилась и восходит в главных чертах к Возрождению и Просвещению. В раннем Возрождении ремесленники, художники и изобретатели начинают формулировать правила, исходя из практики, которые коренятся в ремесленном опыте и сначала означают только инструкции по деятельности для ремесленников. Эти правила посредством разума или рассудка абстрагируются от обращения с конкретными предметами, а науки, в которых происходит это абстрагирование, интерпретируются как опытные науки. Это справедливо как для механики, так и для математики, которые, например, как астрономия или также как и учение о перспективе, укоренены в опыте. Этот первый шаг к современной технике мы находим у Дюрера (1471-1528) [4, с 143, 150, 158] и Леонардо да Винчи (1452-1519) [17, с. 27ff, 32f, 40f]. Лишь у Френсиса Бэкона (1561-1626) [2, с. 205, 208, 213f; 5, с. 51, 53, 55-5962, 65f; 1, с. 27, 30, 50, 55, 239. Сравни также 15, с. 114ff], Кеплера (1571-1630) и Галилея (1564-1642) математика получает функцию теории доказательства, поскольку теперь то, что у да Винчи является правилом для ремесла, интерпретируется как аристотелевская форма природы. Правила, которые используют ремёсла и которые были подсмотрены у природы, должны также быть правилами, которым следует сама природа, ведь они должны составлять в своей сумме природу. Эти правила, которые являются природой, являются для природы законами, которым следует природа, поскольку, согласно Кеплеру, в процессе творения творец подобен зодчему, использующему геометрию и сотворивший универсум согласно геометрическим законам [14, с. 48]. Даже Галилей, который критически противопоставлял свои взгляды платоновской концепции Кеплера, отождествлял математику с последним основанием мира и поэтому требовал, чтобы математика была доказательством естествознания. Если у да Винчи требование математики было обосновано ещё тем, что математика содержала простейшие факты опыта, то у Кеплера и Галилея математика является уже выражением сущности мира. Тем самым математика содержит логические формы любых правил, которые теперь больше не являются просто руководством для ремесленников, а охватывают уже сущность внешней природы. Тем самым сделан решающий шаг. С помощью другой интерпретации того, что правила означают теоретическое наполнение ремесленной практики, было создано понятие природы, которое содержит сущность мира как законы математики, но которые действовали всё ещё через опыт. У Кеплера это звучит так:
«Ведь поскольку Творец охватил идею мира в духе… и идея содержит уже нечто имеющееся в наличии и … полно содержания, в результате чего форма производящего труда также становится совершенной, ясно, что согласно этим законам, которые Бог по своей доброте сам себе приписывает, Он не мог выбрать в качестве идеи для основания мира никакую другую вещь, кроме своей собственной сущности» [14, с. 46]. «Что нам ещё остаётся, кроме как вместе с Платоном сказать, что Бог действует всегда геометрически» [14, с. 48].
И далее:
«Поэтому Коперника необходимо слушать до тех пор, пока кто-нибудь не введёт в обращение гипотезы, которые ещё лучше согласуются с нашими философскими установлениями, или пока кто-то не укажет, что могла бы вкрасться совершенно случайно ошибка в вычислениях… , что прямо раскрывается при лучшем способе умозаключения из принципов природы. Ведь что могло бы быть более удивительным, что можно было бы придумать более доказательное, чем факты, которы Коперник установил и объяснил себе из явлений, из результатов a posteriori … скорее благодаря счастливому случаю, чем надёжному способу умозаключения, что всё это, говорю я, самым надёжным способом устанавливается и охватывается с помощью оснований, которые a priori выведены из причин, из идеи творения» [14, с. 48 и далее].
Но идея творения заключена в геометрии. Галилей формулирует: