К сожалению, иная тенденция у новой астрометрии - привести наблюдения в соответствие с физическими теориями XX в.36
Эта тенденция отчетливо выражена, например, в книге К. Маррея, который пишет: "Я поставил себе задачу сконструировать теорию астрометрических наблюдений, основанную на теории относительности"37 . Представим на миг, что поставленная Марреем задача решена и теория наблюдений, опирающаяся на теорию относительности, нашла сторонников среди астрономов-наблюдателей, внедряющих ее в практику наблюдений. После этого останется ли астрономия историей неба, призванной фиксировать и сохранять для потомства факты, каковыми являются измерения, т.е. объективные (беспристрастные) описания наблюдаемого? Сохранится ли за наблюдательной астрономией право проверки теорий, в том числе и теории относительности? Вряд ли читатель нуждается в подсказке ответа на этот вопрос.
Расскажем теперь об Осиандере. Кто он был и чем заслужил упоминания в статье, посвященной Копернику? Осиандер - лютеранский богослов, автор предисловия к "De Revolutionibus", напечатанного вопреки воле Коперника. Осиандер полагал, что "нет необходимости, чтобы гипотезы астрономов были верными или даже вероятными, достаточно только одного, чтобы они давали сходящийся с наблюдениями способ расчета". Он писал: "Астроном скорее примет ту [гипотезу], которая будет самой легкой для понимания. Философ, вероятно, потребует в большей степени похожую на истину; однако никто из них не сможет ни постичь что-нибудь истинное, ни передать это другим, если это ему не будет сообщено божественным откровением. Поэтому позволим, чтобы наряду со старыми гипотезами стали известны и эти новые, ничуть не более похожие на истинные; в особенности же по той причине, что они одновременно и удивительны и просты и сопровождаются огромным сокровищем ученейших наблюдений. Во всем же, что касается гипотез, пусть никто не ожидает получить от астрономии чего-нибудь истинного (курсив мой. - С. Т.), поскольку она не в состоянии дать что-либо подобное; если же он сочтет истиной то, что придумано для другого употребления, то после такой науки окажется более глупым, чем когда приступал"38 .
Автора анонимного предисловия, которое читатели сначала приписывали самому Копернику, удалось установить только Кеплеру; он узнал также, что Коперник не согласился с предложением напечатать предисловие Осиандера и послал свое предисловие. В настоящее время посвящение Папе Павлу III является предисловием к бессмертной книге. Оно красноречиво свидетельствует о несовпадении взглядов Коперника и Осиандера на роль астрономии и на идею о подвижности Земли.
Тем из современных ученых, которые считают, что признание движения Земли вокруг Солнца - это не более чем соглашение, на какое-то время оказавшееся удобным, Осиандер кажется более мудрым, чем Коперник с его стремлением к истине. В оправдание Осиандеру находят и другие аргументы, вытекающие из современного опыта: книга может остаться ненапечатанной из-за цензуры или отзыва рецензента. Не лучше ли опубликовать ее, хотя бы уплатив за это уступкой господствующей парадигме?
Близкие друзья Коперника, Тидеман Гизе и Иоахим Ретик, рассуждали иначе. Они были возмущены анонимным предисловием и поступком Петрея - владельца типографии в Нюрнберге, его опубликовавшего. В письме к Ретику по поводу публикации этого предисловия есть следующие строки: "Как же не возмущаться столь большим преступлением, совершенным под покровом доверия? Я, однако, не знаю, следует ли в этом обвинять самого печатника, зависящего от деятельности других, или какого-нибудь завистника, который в горе, что ему придется расстаться с бывшей профессией, если эта книга сделается известной (курсив мой. - С. Т.), воспользовался простотой печатника, для того чтобы уничтожить доверие к этому труду. Чтобы он все-таки не остался безнаказанным за то, что позволил испортить дело чужим обманом, я написал Нюренбергскому сенату, указывая, что, по моему мнению, следует сделать для восстановления доверия к автору".
Как видим, епископ Кульмский и Вармийский Тидеман Гизе прекрасно понимал, что не божественное откровение Священного Писания брал под защиту анонимный автор предисловия, а интересы тех, кому пришлось бы расстаться со своей профессией, если бы труд Коперника получил признание.
Не так ли случается и теперь, в веке XX? Не свое ли благополучие защищали и защищают представители научного сообщества под видом защиты науки или авторитета "своих богов", роль которых играют то политики-вожди, то разрекламированные лауреаты, а если спуститься ниже, то директора, замы, завы и т. д. "Наука сама себе социальный институт, и у нее нет иммунитета от глупости и саморазрушения", - пишет Д. Грюндер39 . Иммунитетом могли бы быть нравственные принципы ученых, отказ от подавления инакомыслия.
Век XX оказался веком конформизма, когда способность людей мыслить была скована где страхом, а где погоней за успехом. Коперник прожил полжизни в XV в., отличавшемся большим свободомыслием, чем XVI в., особенно его вторая половина. Коперник был смелым человеком, он организовал защиту Фромборка, когда члены капитула его покинули, с малым гарнизоном успешно возглавил оборону от крестоносцев крепости-замка Ольштын, отправился с опасным дипломатическим поручением в стан коварного врага; он не искал степеней или известности в ученом мире, в его обращении к Папе Павлу III нет ни тени заискивания или подобострастия. Поэтому невозможно согласиться с эпитетом "робко" в известных словах Ф. Энгельса: "Коперник бросил - хотя и робко и, так сказать, лишь на смертном одре - вызов церковному авторитету в вопросах природы"40 .
Ретроспективный взгляд политика, возможно, допускает принадлежащее Энгельсу сравнение "издания бессмертного творения Коперника" с "лютеровским сожжением папской буллы", но прочитавший Коперника согласится, что в отличие от намерений Лютера в намерения Коперника не входил вызов кому бы то ни было. "Послание против Вернера"41 свидетельствует о том, что роль преемственности в науке была Копернику вполне ясна. Если он долго сомневался в целесообразности публикации своего Труда, то, конечно, не из робости. Во-первых, он понимал, что системе Мира Птолемея (которая привела астрономию к кризису, однако до этого "служила" практике около 1300 лет) следует противопоставить также завершенную и более строгую систему, а не критику, уточнение или модификацию; поэтому он тщательно продумал последовательность изложения, объяснение наблюдаемых явлений и формулировку основополагающих принципов, которым неуклонно следует. При этом отнюдь не в соответствии с часто повторяемыми теперь словами о том, будто Коперник отвергал видимое (считал его обманом), рассуждает сам ученый: "Пусть никто не полагает, что мы вместе с пифагорейцами легко мысленно утверждаем подвижность Земли; для этого он найдет серьезные доказательств в моем описании кругов. Ведь те доводы, при помощи которых натурфилософы главным образом пытаются установить ее неподвижность, опираются большей частью на видимость; все они сразу же рухнут, если мы также на основании видимых явлений заставим Землю вращаться (курсив мой. - С. Т.)"42 .
Только завершив то, что он замыслил, Коперник мог обратиться к Папе со словами: "Чтобы Твоему Святейшеству не показалось, что относительно пользы этого труда я обещаю больше, чем могу дать, я перехожу к изложению"43 . За 25 лет до этого в "Малом комментарии" он писал так: "...порицание может принести лишь умеренную пользу, да и мало прилично, ибо только бесстыдным умам свойственны желания быть скорее насмешником Момом, чем поэтом-создателем. Кроме того, я боюсь, что кто-нибудь может рассердиться на меня за то, что я других браню, а сам лучшего не даю"44 .
Во-вторых, Коперник был обеспокоен тем, кто продолжит его труды и кто воспользуется их плодами. На решение Коперника завершить свой Труд и опубликовать его в большей мере, чем кто-либо из его друзей, повлиял его ученик Ретик. За четыре года до смерти Коперника 25-летний профессор математики из Виттенберга лютеранин Иоахим Ретик приехал, рискуя своей университетской карьерой и поддержкой Меланхтона, в католический Фромборк к каноннику Копернику, чтобы изучать его труды, и почти два года провел со своим учителем. Еще при жизни Коперника Ретик талантливо пропагандировал гелиоцентрическое учение, а впоследствии в развитии тригонометрии и составлении математических таблиц он стал достойным продолжателем своего учителя45 . Как видно, Коперник следовал завету пифагорейцев, а проблема "наука и этика", столь актуальная теперь, волновала и его. Коперник вспоминает заповедь Пифагора "не сообщать даров философии тем, которые не произвели очищения духа"46 .
Коперник переводит послание Лисида к Гиппарху, где Лисид объясняет те моральные соображения, по которым Пифагор оставил свои записки своей дочери Дамо, наказав никому вне семьи не передавать их. Смешение высокого учения философии с нечистыми нравами, подобно тому, "как если бы кто-нибудь налил чистую и прозрачную воду в глубокий колодец, полный грязи; он и грязь растревожит, и воду потеряет". Не следует вооружать знаниями тех, кто заражен пороками, матерью которых является неумеренность и жадность, "и лишь когда мы увидим, что благородный дух освобожден от таких страстей, тогда только и будем сеять прекрасные и плодоносные семена"47 .
Заключение
Мы сетовали на то, что физики-теоретики в XX в. игнорировали доказательства в защиту системы Мира Коперника, а одно из них даже безуспешно пытались опровергнуть, однако мы не напомнили читателю иных доказательств, кроме двух хрестоматийных, полученных в XVIII и XIX вв. Заглянув в книги по истории астрономии, читатель сам найдет достаточно доказательств у непосредственных продолжателей дела Коперника - у Кеплера и Галилея. Галилей первым использовал телескоп и "увидел много доказательств", вошедших затем в популярную литературу. Менее известны суждения Кеплера, например такое: "Сколько комет на небе, столько и видимых доказательств справедливости системы Коперника".