Взгляд на традиции как на куматоиды позволит отойти от понимающего подхода, реализуемого обычно гуманитариями, когда они изучают содержание традиций. Анализ содержания, как показал М.А. Розов – это феноменологический подход, изучение механизма – аналог объясняющего подхода, с которым обычно связывают построение теорий в естествознании [17].
В теории социальных эстафет выявлено три способа бытия программ, а следовательно, и традиций. Традиции существуют: а) как непосредственные эстафеты, т.е. как передача опыта от человека к человеку, от поколения к поколению путем воспроизведения непосредственных образцов поведения или деятельности; б) в виде описаний деятельности, иногда и виде предписаний, как осуществлять деятельность, т.е. в виде вербализованных эстафет; в) традиции существуют как образцы продукта. Наиболее интересен случай, когда речь идет о продуктах той или иной интеллектуальной деятельности, таких как научная теория, художественное произведения, которые становятся объектом подражания.
Традиция существует на уровне воспроизведения непосредственных образцов тогда, когда нет централизованной социальной памяти, или когда такая память уже есть, но ею не могут воспользоваться дети, еще только усваивающие язык, неграмотные люди и т.п. Отсутствие централизованной социальной памяти в примитивных обществах или в крестьянской среде восполнялось разными путями. Один из них – использование «знающих» людей как носителей социальной памяти – именно они следили за усвоением традиций, обычаев, норм бытовой жизни, различных производственных действий. Другая форма восполнения – существование в глубокой древности мужских и женских домов, где подростки усваивали легенды, верования и традиции своего пола. В русской деревне те, кто не овладевал мастерством, соответствующим своему возрасту, получали насмешливые прозвища (мальчиков, не научившихся плести лапти дразнили безлапотниками, девочек, не научившихся прясть – непряхами). Стремление избежать подобных прозвищ способствовало усвоению традиций.
В случае, когда традиция задана описаниями деятельности или письменными «инструкциями», становится возможным обучение как вид деятельности, которая раньше практически отсутствовала в обществе, когда дети усваивали необходимые умения путем непосредственного включения в жизнь и быт племени, путем подражания мастеру. Однако даже и в этих случаях, как показал М. Полани, многие процедуры усваиваются только благодаря подражанию учеников своему учителю в силу того, что невозможно экстериоризировать и представить в письменном виде все процедуры деятельности, в том числе и научной. Это означает, что самым исходным механизмом существования программ являются непосредственные образцы, прежде всего потому, что на уровне эстафет передается сам язык, с помощью которого описывается деятельность, на котором пишутся рецепты.
Когда традиция задана образцом продукта, возникает задача воссоздания деятельности по этому продукту. Если традиционность в сфере обычаев, обрядов, ритуалов, проявляется в том, чтобы в точности воспроизвести нужные действия, то в сфере литературного творчества и вообще искусства в любой его форме это не только не имеет места, но точное воспроизведение там прямо противопоказано, если не считать задачи изготовления копии какой-нибудь картины или скульптуры. Как выяснили литературоведы, традиционность в художественном творчестве проявляется как влияние, как заимствование сюжетов, как следование определенным канонам построения литературного произведения, как подражание языку, стилю определенного писателя и т.д., ибо любое произведение – это актуальный или потенциальный образец, который может порождать и порождает последующие реализации. Однако любая реализация всегда чем-то отличается от образца. Рассмотрим случай литературного подражания Вергилию трех поэтов римской эпохи – Валерия Флакка, Публия Папиния Станция и Силия Италика. Общая творческая черта всех трех – стиль, колеблющийся между сознательным подражанием Вергилию и бессознательным следованием запросам своего времени. «Заимствуя материал образов и оборотов у Вергилия, авторы стремятся превзойти его в разработке этого материала, варьируют синонимику, синтаксис, порядок слов, впадают то в эффективную краткость, то в напыщенную перифрастичность» [18, с. 481]. Преследуя благую цель – написать так, как Вергилий – поэты достигли абсолютно противоположного результата. По сути дела произошло не возрождение вергилиевского стиля письма, а подновление, переработка вергилиевской топики в духе несколько смягченного лукиановского стиля. Бесперспективность такого поэтического компромисса стала очевидной. Монументальный мифологический эпос, создаваемый тремя поэтами, был осмеян Марциалом и Ювеналом, и почти на триста лет выпал из литературного обихода. Опыт риторического «нового стиля» предшествующего периода оказался неспособен возродить большой жанр эпической вергилиевской поэмы, но в то же время он стал основой для возрождения малого жанра – эпиграммы. Марк Марциал – первый римский поэт, сознательно ограничивший себя этим жанром и вложивший в эпиграмму сатирическое содержание.
Но история литературы знает и успешные примеры подражания. Так, в основу программных выступлений основателей классицизма в литературе легли творческие приемы представителей литературы эллинистического и римского периода. И эта прививка была успешной. Литературные манифесты как изложение эстетической программы осознания принципов представляют собой творческое восприятие традиции. Классицизм был первым литературным направлением, ознаменовавшим собой более высокий уровень развития художественного творчества. Впервые в истории литературы целая группа писателей возвысилась до осознания своих творческих принципов. Литературные манифесты, как выражение эстетических принципов и норм классицизма, романтизма и других направлений искусства прошлого – специфический жанр, возникший именно в связи с тем, что, с одной стороны, невозможно непосредственно «скопировать» классическое произведение, признанное эпохальным, а с другой, нужно как-то выразить «признаки» образцового творения. В таких манифестах и формулируется то, что стало называться литературным каноном.
Более широкое «явление» в этом плане, имеющее то же предназначение – описание мира художественной литературы вообще, экстериоризация норм литературного творчества, систематизация видов, жанров, стилей литературных произведений, т.е. появление учения о литературе, литературоведения. Очевидно, что вряд ли можно создать шедевр, руководствуясь только правилами стихосложения, но правила все же служат ориентирами в литературном творчестве. Всякая попытка нарушения признанных стилевых норм вызывает критику, хотя часто именно нарушение формальных требований, как, например, требования соблюдения единства места и действия, делает произведение оригинальным.
Именно на пути экстериоризации норм литературного творчества можно встретиться с явлением дополнительности, описанным в общем виде применительно к гуманитарному познанию М.А. Розовым. Чем точнее формулируются «правила» написания художественного произведения, т.е. литературная «норма», тем менее можно ими воспользоваться, т.е. создать что-либо значимое, руководствуясь ими. Это имеет место потому, что автор классического произведения реально работал совсем в других эстафетах, чем те, которые нашли выражение в литературном каноне. Дополнительность в такого рода исследованиях состоит в том, что мы либо фиксируем содержание образцов (например, формулируем канон), но тогда оно не соответствует реальным механизмам воспроизведения деятельности, либо фиксируем эти механизмы, но тогда у нас нет возможности описать образцы. Последнее происходит потому, что «описание образца в силу самой природы описания есть помещение его в иной нормативный контекст. А образец сам по себе, т.е. вне контекста, просто не имеет содержания. Реальный путь – это постоянный компромисс между двумя способами описания» [17, с. 53].
Долгий срок жизни традиции может породить вопросы – если традиция живет долго, то почему? Та ли это традиция, которая некогда возникла, или в нее вкрадываются какие-то видоизменения? Чем обусловлена устойчивость традиций? Если в рамках некоей традиции появляются «отклонения» или новации, то как реагирует социальная группа, общество на эти отклонения? Один из ответов – в обществе вырабатываются специальные механизмы, поддерживающие традицию, есть люди, которые следят за исполнением традиций, начиная от старейшин в роде и кончая разного рода службами, формальными и неформальными.
Важно подчеркнуть, что в традиции при их осуществлении всегда так или иначе вкрадываются неточности воспроизведения. Особенно хорошо это видно при анализе языка и фольклора. Исполнитель сказки, песни, причитания имеет возможность изменить акценты, вставить или пропустить слово и т.п. Исходный образец размывается. Не случайно при эмпирических исследованиях фольклористы и языковеды записывают песню и ее варианты, слово и его варианты. Однако непрерывные изменения фольклорных произведений и языка не распространяются, как правило, далеко – складываются разного рода говоры, диалекты, охватывающие чаще всего непосредственно общающихся между собой людей, например северное «оканье».