Лихачев Д.С.
Краеведение принадлежит к типу комплексных наук. Оно соединяет в себе сведения природоведческие (в свою очередь комплексные), исторические, искусствоведческие, по истории литературы, науки и т.д. Объединяющее начало состоит в том, что все эти сведения относятся к одной местности. Последних может быть огромное множество. Ближе всего по своему типу краеведение к географии. Сведения в обеих науках объединяются по территориальному признаку. Но география, в отличие от краеведения, не придает такого большого значения отдельным замечательным людям, истории науки, истории литературы, истории искусства (в частности архитектуры). Краеведение ближе к истории вообще и ближе к изучению отдельных людей, разумеется в местной обстановке, чем география. В этом замечательная особенность и сила краеведения.
В самом деле, география обходится без оценок География как наука "спокойнее", строже и бесстрастнее. Но это и является своего рода ее "общественным недостатком". Краеведение оценивает значительность происшедших на изучаемой территории событий, значительность связанных с этой территорией людей, ценность архитектурных и археологических памятников, красоту пейзажей, редкость и важность природных данных (животных, рыб, насекомых, растений, даже климата и т.д., и т.л.). С этой точки зрения "моральная отдача" краеведения как науки, воспитательная роль краеведения исключительно велика И при всей необходимости географии как науки краеведение гораздо более "воспитывающая наука", наука, требующая от человека неравнодушного отношения к предмету и выводам своего изучения.
Есть еще одна чрезвычайно важная и исключительно редкая особенность краеведения как науки. В ней нет "двух уровней". Одного уровня — для ученых-специалистов и другого — для "широкой публики". Краеведение само по себе популярно. Оно существует постольку, поскольку в его создании и его восприятии (потреблении) участвуют широкие массы. В этом отношении краеведение в системе наук занимает исключительное место. Оно учит людей не только любить свои места, но и любить знание о своих (и не только "своих") местах. Занятие краеведением не только требует знаний в области истории, искусствоведения, литературоведения, природоведения и пр., но приучает людей всем этим интересоваться и повышать свой культурный уровень, создавать новые и пополнять старые музейные и архивные хранилища, связываться со специалистами, читать научную литературу.
В собирании материалов для краеведения могут участвовать как высококвалифицированные ученые разных специальностей (науки, участвующие в создании краеведения, перечислены мною выше), так и ученики средних школ, собирающие различные данные по заданию более опытных исследователей например, ведущие опрос населения, устанавливающие наличие тех или иных старинных предметов, валяющихся по чердакам или хранящихся в "бабушкиных сундуках", а также просматривающие старые газеты, регистрирующие мемориальные деревья и пр., и пр. Всего не перечислишь. Участие людей всех возрастов в такого рода собирании краеведческого материала имеет само по себе огромнейшее воспитательное значение. Оно есть уже одна из акций патриотического характера, создающая в своем крае более высокий уровень духовной культуры.
Краеведение может стать в той или иной местности самым массовым видом науки. Это основа для развития добровольных обществ друзей того или иного памятника, той или иной темы, для объединения молодежи вокруг определенных тем или занятий, возрождения кустарных производств, разведения местных редких растений, животных и пр., создания заповедников, вообще — "добрососедства" с историей, культурой или природой...
Краеведение — научная дисциплина, облагораживающая предмет своего изучения единственно своим изучением. Биолог, исследующий любые явления жизни, не вносит никакого нового начала в самый объект исследования. Можно применить открытия биолога для изменения тех или иных форм жизни, но само по себе одно только исследование не изменяет предмет изучения. Литературоведение и искусствоведение любых объектов открывает в них что-то новое для читателя, зрителя, слушателя. Но это "новое", если оно, конечно, верно, не вносит в предмет ничего сверх замысла творца, автора Предмет искусства благороден сам по себе.
Иное дело краеведение. Краеведение придает местности, не имеющей "авторского происхождения", историзм, открывает в ее прошлом, хотя бы и очень недавнем, что-то совершенно новое, ценное. Когда мы узнаем, кто жил в том или ином доме, какая жизнь протекала в нем, что в нем было создано, дом этот для нас уже особый. Он наполняется духовным содержанием, преобразуется. Преобразуется и город, чью историю мы познаем. Преобразуется ландшафт, если мы знаем, какие события в нем происходили, какие битвы тут разыгрывались, чьи судьбы решались. Природа Плеса приобретает особую красоту от сознания того, что именно ее изображал И. Левитан. Мы по особому ценим места, связанные с творчеством Гоголя или Шевченко, Пушкина или Баратынского.
И ведь в сущности происходит то же самое, когда мы узнаем сведения по растительности местности, по ее животному миру, геологии, климату и т. д. и т. п.
Краеведение вносит в окружение человека высокую степень духовности, без которой человек не мо>кет осмысленно существовать.
Существует экология биологическая, т.е. экология, необходимая для элементарной жизни, но есть и экология культуры, без которой невозможна для человека культурная, духовная жизнь — жизнь, воспитывающая в нем нравственность, уважение к окружающему, к прошлому, заботу о будущем.
Я возвратился из поездки до Астрахани и обратно. Теплоход современный, огромный, комфортабельный. На нем более трехсот пассажиров. Но не было ни одного, который оставался бы равнодушен при виде затопленных лесов и ободранных памятников архитектуры на берегах. Не успевало скрыться из виду одно когда-то красивое здание с провалившейся крышей, как появлялось в поле зрения другое. И так все двадцать два дня путешествия. Беда, лебедиными крыльями бьет беда! А еще больше огорчало, когда мы вообще не видели здания, еще недавно высившегося на берегу, но безжалостно снесенного под тем предлогом, что вид его из-за безнадзорности и запустения стал безобразен. Эго же вопиющая безответственность и бесхозяйственность. Неужели нельзя приспособить погибающие церкви, старые усадьбы к нуждам окружающего населения или оставить их как памятники, знаки минувшего, покрыв только добротными крышами, предотвратив дальнейшее разрушение?! Ведь почти все они удивительно красивы, поставлены на самых видных местах. Они плачут глазницами своих пустых окон, глядя на проплывающие дворцы отдыха И огорчало это решительно всех. Повторю, не было ни одного человека, которого зрелище "уходящей культуры" оставляло бы равнодушным.
Разрушенные церкви по берегам Волги "постепенно переходят в ведение природы". Кто-то сказал подобное о развалинах в Афинах...
Мы не храним старину не потому, что ее много, не потому, что среди нас мало ценителей красоты прошлого, мало патриотов, любящих родную историю и родное искусство, а потому, что слишком спешим, слишком ждем не медленной "отдачи", не верим в медленные целители души. А ведь памятники старины воспитывают, как ухоженные леса воспитывают заботливое отношение к окружающей природе.
Особенное воспитательное значение имеют мемориальные места — места боев, усадьбы писателей, художников, ученых, их квартиры, их любимые пейзажи (должны быть зоны охраняемых пейзажей, зоны охраняемых городских ландшафтов). Их совсем не так много, как иногда кажется. И те, что есть, окружены любовью местных энтузиастов, добровольных музейных работников — работников "на общественных началах". Но как часто они безнадзорны у тех, кто за них должен отвечать по долгу службы!
Необходимо для охранных историко-культурных заповедников создавать единое управление. Таких зон, в которых внимательно охранялся бы пейзаж, вся историческая среда, в нашей стране немало: Соловки, Плес, места битв: Бородинской, Куликовской и пр., и пр. Все они страдают от того, что может быть определено двумя словами: "нет хозяина". Земля, исторические памятники, леса — принадлежат десяткам организаций, каждая из которых своевольничает, а иногда и лжет, уверяя, что они восстанавливают старину, строят в "национальном стиле", в стиле местности, не "нарушают", а "подчеркивают" и пр., и пр.
В 1967 году я был в Шотландии. Там исторические места, красивые пейзажи на особых условиях принадлежат "Национальному тресту". Ни одна новая постройка не может быть построена без "Национального треста". Трест ведет все восстановительные и ремонтные работы, превращает, не нарушая наружного вида, сельские домики XVIII и других веков в удобные жилища внутри, убирает телеграфные столбы, заменяя наружную проводку незаметной подземной, заботясь о сохранении животного мира, растительного покрова и пр.: все комплексно.
Это мудрое устройство следовало бы во многом учесть и нам.
Надо быть крайне осторожным со всякого рода "декоративно-театральными" проектами восстановлений. Следует помнить, что самый последний, один подлинный камень дороже всякой декоративной мишуры.
Подлинное народное искусство не должно быть подменено производством сувениров по плановой системе, без свободного творчества. Предоставьте народным мастерам большую свободу работать над чем они хотят, по своему вкусу, вечерами, в свободное время. Я, например, всегда предпочитал за границей покупать народные вещи на базаре, а не в сувенирных киосках. Если народное творчество мы подменим производством однотипных сувениров по разработанным профессионалами-художниками образцам, — мы убьем настоящее народное искусство.
В ряду современных широких преобразований старым и дремучим остается отношение на периферии местных властей к музеям. Летом 1987 года я проехал на теплоходе от Петербурга до Астрахани и на всех стоянках смотрел (в который уже раз) музеи и памятники. Все остается по-старому, — вернее, отношение к ним старое, а последствия этого отношения дают все новые и новые отрицательные результаты. Не буду указывать на конкретные примеры, ибо в отдельных случаях положение за время печатания книги может измениться.