Граф Чернышев, главнокомандующий Москвы, приказал в 1792 году спустить два пруда, бывших на Неглинке между Боровицкими и Воскресенскими воротами, что значительно изменило к лучшему западную сторону окрестностей Кремля.
Непродолжительное четырехлетнее царствование императора Павла I ознаменовалось же, однако, некоторыми переменами во внешнем виде Кремля и Москвы, которой он придал, сообразно господствовавшему тогда преобладанию немецкой дисциплины, характер более военного, чем гражданского города. Некоторые из присутственных мест были уничтожены, иные переименованны учреждены также и новые. Совершенно упразднены были: Берг-контора, Удельная экспедиция, а вместо прежних магистратов были образованы рейхгаузы. Были выстроены помещения войск казармы, благодаря чему жители были освобождены от тягостных для них постоев. Было открыто Московское городское правление; установлена такса на жизненные припасы. Павел I утвердил существование в Москве единоверческой церкви. 14 марта 1800 года было издано высочайшее повеление о приходах и расходах городских домов Москвы.
Наступил оставшийся навсегда памятным для России и Кремля 1812 год. После объявления войны французы, предводительствуемые Наполеоном, вступили в пределы России в июне. Уже 2 (14) сентября Наполеон подошел к Москве и остановился на Поклонной горе. Более двух часов он прождал московскую депутацию с ключами от города. Вскоре ему доложили, что город пуст.
- Нет, не пошла Москва моя
К нему с повинной головою.
Не праздник, не приемный дар,
Она готовила пожар
Нетерпеливому герою.
А.С.Пушкин.
2 сентября русские войска оставили Москву, а французы заняли ее. И в этот же день в различных частях города (на Красной площади, Арбате, в Замоскворечье) вспыхнули пожары. Вопрос о причине московских пожаров вызвал различные суждения современников и историков. Зарубежные историки считают, что М.И. Кутузов и московский губернатор Растопчин распорядились сжечь Москву. Некоторые отечественные историки виновниками пожара считают французов-мародеров. Сегодня многие российские историки считают, что Москву жгли сами жители, перед тем как уйти из города. В результате три четверти Москвы погибли в огне.
“Что за люди! - восклицал Наполеон, глядя на зарево московского пожара. - Это скифы!.. Чтобы причинить мне временное зло, они разрушают созидание веков!”
3 сентября через Боровицкие ворота въехал в Кремль Наполеон. При его следовании улицы были пусты, окна и двери домов были заперты. Выражение лица Наполеона было сурово, но оно несколько прояснилось, когда он вступил в Кремлевский дворец, избранный им для своего жительства. “Вот эти гордые стены, - сказал он, увидав Кремль и войдя во дворец, - наконец-то я в Москве, в древнем дворце царей, в Кремле. Русские, - продолжал Наполеон, обращаясь к окружавшим, - еще сами не знают, какое произведет на них впечатление занятие Москвы. Посмотрим, что они будут делать. Если они еще не войдут в мирные переговоры с нами, - мы сделаем свое дело, представим миру небывалое явление спокойно зимующей армии посреди враждебного ей народа, окружающего ее со всех сторон. Наша армия, пребывающая в Москве, будет походить на корабль, охваченный льдами, но с возвращением весны мы снова начнем войну. Впрочем, до этого не дойдет, император Александр не доведет меня до этого. Мы войдем с ним в соглашение, и он подпишет мир”.
Первую московскую ночь Наполеон провел спокойно в Кремлевском дворце. На другой день, в 7 часов утра, он позвал к себе своего доктора Метивье и предложил ему обычный вопрос: что нового? Когда доктор сказал, что вокруг Кремля распространяются пожары, Наполеон сперва равнодушно ответил: “Это неосторожность солдат, вероятно, они разложили огни для приготовления пищи слишком близко к деревянным домам”. Но вслед за этими словами взгляд его остановился неподвижно и выражение лица, “сперва исполнено благорасположения, сделалось ужасным”, он быстро вскочил с постели, поспешно оделся, не произнося ни слова, толкнул ногой так сильно прислуживавшего уме мамелюка, который надевал неловко сапог, что тот упал навзничь. Очевидно, что в эту минуту Наполеон вспомнил доходившие и до него толки, слухи и разговоры на тему о том, что русские намереваются сжечь Москву.
В эту самую ночь не совсем затушенный накануне пожар Зарядья и рядов опять разгорелся с новой силой и перешел на главный Гостинный двор, который к утру и был весь охвачен огнем. Пылали дома на Ильинке и Никольской, видны были также пожары в различных местах Китая и Белого города. Сильный северо-восточный ветер несколько раз направлял пламя к Кремлю. Осыпаемый огненными искрами и пылающими головнями, Кремль освещался иногда таким ярким светом, что казалось, будто в его стенах уже начался пожар. Между тем в Кремле помещены были по распоряжению начальника французской артиллерии, генерала Ларибуассьера, подвижной пороховой магазин и все боевые снаряды молодой гвардии, фуры с боевыми снарядами стояли даже как раз напротив окон дворца, в котором ночевал император Наполеон. В Кремле всю ночь царствовала сильная тревога. Вот что рассказывает очевидец, граф Сегюр: «В то время, как наши солдаты боролись с пожаром и оспаривали свою добычу у огня, Наполеон, сон которого не смели потревожить в течение ночи, был пробужден двойным светом: дня и пожара. Первым его движением был гнев: он хотел властвовать даже над стихиями. Но скоро он должен был преклониться и уступить необходимости. Удивленный тем, что поразив в сердце империю, он встретил не изъявления покорности и страха, а совершенно иное, он почувствовал, что его победили и превзошли в решимости. Это завоевание, для которого он все принес в жертву, исчезало в его глазах в облаках дыма и пламени. Им овладело страшное беспокойство, казалось, его самого пожирал огонь, который нас окружал. Ежеминутно он вставал, ходил и снова садился. Быстрыми шагами он пробегал дворцовые комнаты, его движения, порывистые, грозные, обличали внутреннюю жестокую работу. Он оставляет необходимую работу, принимается за нее снова и снова бросает, чтобы посмотреть в окно на непрекращающееся распространение пожара. Из его стесненной груди
вырываются короткие и редкие восклицания: “Какое ужасное зрелище! Это сами они поджигают, сколько прекрасных зданий!.. Какая необычайная решимость... Что за люди: это - скифы!”»
Пожар свирепствовал все сильнее и страшнее: из окон Кремлевского дворца все Замоскворечье, охваченное пламенем, казалось каким-то огненным морем. Несмотря на большое пространство, отделявшее Кремлевский дворец от этого пожара, оконные стекла дворца до того накалились, что к ним нельзя было прикасаться. Стоявшие на кровлях солдаты едва успевали своевременно тушить искры и головни, со всех сторон сыпавшиеся на дворец. Возраставшая сила пожара и толки о поджигателях усиливали беспокойство Наполеона. Он молчал, когда окружавшие его лица советовали ему удалиться из Кремля. Очевидно, ему не хотелось, только что поместившись во дворце русских царей, немедленно его покинуть. “Он порывисто ходил взад и вперед, - говорит граф Сегюр, - останавливаясь перед каждым окном и глядя на страшную стихию, охватывавшую все места, все входы в Кремль, окружавшую его со всех сторон, как осажденного, и подступавшую все ближе и ближе к Кремлю”. До этого времени пожар Гостинного двора и другие пожары в разных местах Москвы еще не особенно озадачивали Наполеона, помещавшегося в Кремлевском дворце, посреди больших зданий и за высокими стенами Кремля, но пожар Замоскворечья, бывший прямо перед окнами дворца, произвел на него сильное впечатление. В ночь с 5 на 6 сентября загорелось Замоскворечье. Мосты на реке, а также барки с хлебом охватились огнем. Общее пламя как будто слилось, сплотилось в поток раскаленной лавы и обвилось ярким венцом над несчастной Москвой. Глазам Наполеона представилось волнующееся огнедышащее море, в волнах которого погибали городские здания. Особенно беспокойно провел Наполеон вторую ночь в Кремле. В сильном волнении, с тоской на сердце расхаживал он по залам дворца и несколько раз из кабинета Александра выходил на террасу, обращенную к Москве-реке, но вид огненного океана, обвивавшего город, пронзительный визг крутящегося пламени производили на него страшное впечатление, и он, глубоко взволнованный, возвращался в комнаты дворца. В весьма редких местах пожара можно было только различить кровли еще не успевших загореться строений и колокольни, а вправо от Грановитой палаты, за кремлевской стеной подымалось до небес облако густого черного дыма и слышен был треск разрушавшихся кровель и стен. Весь Кремль был переполнен солдатами Наполеоновской гвардии; одни из них тушили искры и головни, другие стояли наготове к выступлению из Кремля; лошади были оседланы и запряжены, - все было готово оставить Кремль и вывести из него военные снаряды и запасы. Но Наполеон все еще медлил покинуть Кремль. Вдруг распространился слух, что под Кремлем устроены мины, и всюду раздался крик: “Кремль горит!” Наполеон вышел из дворца на Сенатскую площадь, чтобы лично удостовериться в грозящей опасности. Оказалось, что горела Троицкая башня, близ Арсенала. Хотя усилиями гвардии этот пожар был вскоре и был прекращен, но всякую минуту могли вспыхнуть новые, так повсюду летали и сыпались искры и горящие головни. Наполеону было необходимо было позаботиться и о своей личной безопасности. Неаполитанский король Мюрат, итальянский вице-король Евгений Богарне, начальник его штаба, маршал Бертье и другие приближенные лица на коленях умоляли Наполеона оставить Кремль. В это же время схватили в Кремле русского полицейского чиновника и арестовали его, считая поджигателем. Наполеон решился на время оставить Кремль и поместиться в Петровском дворце, за Тверской заставой. С большим трудом он и его свита выбрались из Кремля и пылавших улиц Москвы. Они шли пешком, а жар пожара жег им лица. Они блуждали по горевшим улицам, спасаясь от настигавшего их часто пламени пожара, и едва к вечеру добрались до Петровского дворца.