Существенные переделки в интерьере храма не смогли исказить присущую ему внутреннюю цельность пространства. Разделяя сожаление И. Е. Забелина - первого исследователя Донского монастыря - о тех невозвратных утратах в интерьере Малого собора (из которых исчезновение старого иконостаса, «распространение» внутреннего объема варварской обрубкой боковых стен, растеска первоначальных окон наиболее печальны), нельзя не отметить еще одно обстоятельство, о котором Забелин либо не знал, либо умолчал по причинам, от него не зависящим.
Дьяк Иван Тимофеев в своем «Временнике» писал: «Но честолюбивый [ Борис ] под видом веры, ради явленного тогда богом истинного чуда, на обозном месте, где стояло православное ополчение всего войска, построил новый каменный храм во имя пресвятой богородицы, по названию Донской и устроил при нем монастырь, по виду ради богоугодного дела, а по правде - из-за своего безмерного тщеславия, чтобы прославить победой свое имя в [ будущих ] поколениях. Как и в других подобных [ поступках ] он понят был, так и в этих, потому, что на стенах [ храма ] красками, как в летописи - что приличествовало лишь святым - изобразил подобие своего образа».
Итак, храм-памятник победе над татарами с портретом полководца внутри на стене - таково первоначальное назначениеМалого собора.
Исследования, проведенные в соборе в связи с реставрационными работами 1930-х и 1946-1950 годов, не открыли следов фресок конца ХVI века. Возможно, живопись, редкая по своему светскому содержанию, погибла при капитальной перестройке собора, произведенной в 70-х годах ХVI века.
Фрески могли быть уничтожены и раньше, если учесть то многовековое сугубо одностороннее отношение к личности Бориса Годунова, установившееся с момента воцарения дома Романовых - соперников Годунова в борьбе за трон. Эта односторонность надолго укоренилась как официальная историческая версия благодаря «мнениям, принятым в летопись бессмыслием или враждою» ( Карамзин). Канонизация в 1606 году «убиенного царевича Дмитрия», гибель которого связывалась с именем Годунова, - одна из причин, по которой фрески могли исчезнуть в первом десятилетии ХVII века, не оставил следа ни на стенах церкви, ни в документах.
Одна подробность позволяет отнести Малый собор к собственно годуновским постройкам: на территории монастыря были обнаружены обломки плиток из светлой глины, покрытые желтой и зеленой прозрачной глазурью, типичные для конца ХVI века, когда вновь ожила древняя традиция цветных полов, идущая еще от времен Киевской Руси. Подобными плитками был выложен пол в приделах церкви в селе Вяземы - подмосковском имении Бориса Годунова.
Дьяк Иван Тимофеев, по всей вероятности, высказался вполне точно - Старый собор Донского монастыря строил сам Борис Годунов. Это личное приношение господу богу от удачливого правителя, снарядившего для такого дела лучшего мастера.
Малый собор Донского монастыря стоит в ряду построек своего времени как воплощение того нового, что было накоплено зодчеством ХV - ХVI веков в преддверии бурного роста светских черт в церковной архитектуре на протяжении ХVI века.
Какой бы архаичный и скромной ни показалась архитектура Малого собора в сравнении с Успенским собором Аристотеля Фиораванти, Архангельским Алевиза Нового и с шедеврами каменного шатрового зодчества, она, по существу, продолжение поиска нового образа храма уже в нескольких иных исторических условиях. Признаки «обмирщения» храмового зодчества в архитектурных формах Донского собора проявились значительно сдержанней, чем скажем, в алевизовской постройке или в столпообразных храмах середины века. Но, без сомнения, есть общие черты, сближающие этот небольшой монастырский храмик с грандиозными зданиями, украшающими центр столицы и царские резиденции на Москве-реке. Здесь на первый план выступает то отмеченное ранее обстоятельство, что Малый собор - храм-памятник определенному историческому событию. Тонко разработанная архитектурно-конструктивная схема здания, включавшая элементы классического ордера, может быть воспринята как стремление зодчего еще теснее, логичнее увязать традиционные формы с теми новшествами, которые его привлекли в архитектуре Архангельского собора. Опыт создателей столпообразных храмов был им творчески основан. Малый собор - «строение об одной главе», что крайне редко не только для монастырских соборов, но и для соборов вообще. Допустимо, что приподнятое на кокошниках одноглавое завершение собора вызвано желанием зодчего придать облику храма тот вертекализм, ту центричность, которые послужили композиционной основой для столпообразных каменных сооружений. Однако закономерно, что небольшие размеры собора, его бесстолпное внутреннее пространство всегда вызывали у исследователей невольные ассоциации с обликом посадских храмов Москвы, продолжавших древнюю псковско-новгородскую традицию.
Малый собор - явление сложное и вытекающее из всего предшествующего опыта русской школы зодчества. Сказанное о Малом соборе особенно показательна. Архаичность плана с трехчастным алтарем, завершающая четверик трехступенчатая пирамида кокошников, встречающаяся в таких постройках конца ХV века, как собор Ферапонтова монастыря и храм Медведевой пустыни ( близ Рогачева ), сочетаются с подчеркнуто декоративной обработкой фасадов приемами, почерпнутыми зодчими из архитектуры Архангельского собора в Кремле.
Большой собор - одна из первых попыток в зодчестве связать свое, русское художественное богадство с усвоенными уже достижениями Запада. Ядро плана собора - квадрат с четырньмя столбами и трехчастным алтарем,- напоминающая привычную для крестовокупольных сооружениий схему, получает необычные добавления с севера, юга и запада в виде нескольки приплюснутых полукружий, повторяющих размеры и абрис центральной апсиды алтаря.
Стены Донского монастыря выглядят необыкновенно архаично для времени своего создания. Переднами еще вполне традионная древнерусская крепость.
Если ограда монастыря вызывает в памяти крепостные сооружения более древних лет, монастырские ворота отличались совершенно иным духом. От ворот конца ХVII века до наших дней сохранились лишь северные, святые ворота.Святые ворота явно несут в себе скорее черты гражданского, чем церковного понимания архитектуры.Поэтому облик Тихвинского храма 1713-1714 годов, для которого северные ворота послужили своеобразным «подклетом», сливается с ними в одно целое.
Тихвинская церковь - еще один этап в развитии любимого на Руси типа храма «под колоколы» - третий ярус церкви предназначен для звонницы.Тихвинский надвратный храм построен на средства, данные царицей Прасковией Федоровной, но имя автора, создателя церкви, до сих пор неизвестно.
Многими своими деталями Тихвинская церковь напоминает Меншикову башню - церковь архангела Гавриила, сооруженную в усадьбе ближайшего сподвижника Петра I А. Д. Меншикова. Предполагаемому зодчему Меншиковой башни Ивану Зарудному приписывали сооружение Тихвинской церкви. Общность стиля и сходство отдельных элементов этих двух построек давали повод подобному предположению. Древний композиционный прием - восьмерик на четверике - в сочетании с классическим ордерным декором придал проекту Евлашева необходимую традиционность, осовременную грамотной прорисовкой ордера на фасадах. Относительно скромное предложение зодчего понравилось монастырским властям, и строительство колокольни по его проекту началось.
Строительные работы по сооружению колокольни закончились осенью 1753 года, но по каким-то причинам не были завершины резьбой капители и картуши в центре фронтов второго яруса.
Оформив западную стену, новая колокольня, своей высотой превзойдя Тихвинскую надвратную церковь, более строгими и тяжелами формами утвердила за бывшими «задними» воротами роль главного въезда на территорию монастыря. В трех высотных сооружениях ансамбля она заняла промежуточное место, зрительно смягчив контраст между объемами Большого собора и почти невесомых обликом Тихвинской церкви.
Высотность колокольни, ее надвратное местоположение - продолжение той традиции парадного оформления въезда, которая была упомянута в связи с архитектурой Тихвинской церкви, и одновременно развитие типа храма «иже под колоколы». В последнем случаи объем собственно церкви, размещенной во втором ярусе ( при этом верх первого яруса использован как гульбище ), ничем внешне не ыявлен. Он воспринимается как состовная часть всего объема, композиционный узел в пространственном и образном решении здания.
То общее, традиционно русское, московское, что заложено в трех основных высотных постройках ансамбля - Большом соборе, Тихвинской церкви, и западой колокольне - ярусный принцеп построения масс, наличие гульбищ, - придало этим разновременным и разновысоким зданиям легко воспринимаемую близость.
Серьезный удар благополучию монастыря нанес указ 1764 года о секуляризации церковных земель. Впрочем, один из самых трагичных моментов чумного бунта 1771 года - убийство московского митрополита Амвросия Зертис-Каменского - связан с территорией Донского монастыря. Похоронен был Амвросий в Малом соборе. В ограде каждого русского монастыря существовали захоронения. Первыми надгробиями бывали обычно надгробия монахов и настоятелей. До сих пор неясно, почему в Донском монастыре нет ни одного надгробия раньше начала ХVIII века. Правдо, до середины ХVII века монастырь был очень беден и настоятелей хоронили, вероятно, в Андреевском монастыре, к которому Донской был приписан. Правда и то, что уже в ХVIII веке участники на кладбище стали предметом спекуляции и практичные монахи могли срыть забытые и бедные могилы. Вероятно, потому самые ранние надгробия Донского - это надгробия грузинских царевичей - Давида (1688) и его братьев Матвея и Александра (ум. 1711). Болбшинство надгробий должны были поддерживать некую загробную иерархию и напоминать о чинах погребенного. Были и другие эпитафии - полные неподдельного горя или грусти. Так, в рельфе надгробия Е. И. Барышниковой (ум. 1806) изображен античный персонаж - старик Хронос с косой, который невольно ассоциируется со смертью. Кресты, например, как таковые встречаются здесь только в двух уникальных памятниках конца ХVIII века. Еще в двух случиях кресты так замаскированы, что их не сразу разглядишь. Крест как символ веры еще встречается в скульптуре памятников, но неизмеримо чаще попадаются урны, похожие на вазу, ангелы, не отичимые от амуров, и плакальщицы, похожие на муз. Гербы на монументах этого «благочистивого» времени бросаются в глаза. Кладбище Донского монастыря росло от Старого собора, и места вокруг него ( и в нем самом ) традиционно считались самами аристократическими и почетными. Тип надгроьия «плакальщица с урной», у которой стоят маленькие ангелы.Тут налицо все элементы такого надгробия - и гений, и плакальщица