Японский рабочий в высшей степени дисциплинирован. Если что-нибудь выходит из строя, он немедленно устранит неполадки. Если на конвейере происходит сбой, он его остановит и дождется наведения порядка.
Японским рабочим свойственно большое чувство гордости. Свою работу они рассматривают как долг, как жизненную миссию. В Японии вы не услышите рассказов о том, что рабочие приходят в цех под хмельком. Там нет такого явления, как промышленный саботаж, и не заметно отчуждение рабочего.
В самом деле, я однажды прочитал, что японским компаниям приходится наказывать своих низовых менеджеров за то, что они слишком часто требуют выхода на работу в отпускное время или в выходные дни. Можно себе представить такое где-нибудь в Мичигане или в Огайо?
Управленческий корпус в Японии также строит свою деятельность на системе принципов, которые нам могут показаться странными, но которые на деле способствуют достижению общего успеха. Типичный японский менеджер в автоиндустрии получает намного меньшее жалованье, чем американский. Ему не предлагают купить по льготной цене акции компании, в которой он работает, не начисляют вознаграждений за выслугу лет.
На каком-то этапе своей карьеры японский менеджер мог работать непосредственно у конвейера. Американские менеджеры были бы, вероятно, шокированы, когда бы узнали, что главный директор-распорядитель "Мицубиси" некогда возглавлял профсоюз этой же компании. В отличие от своих коллег в Детройте японский менеджер живет в том же мире, что и рабочие, а не исключительно в жизни избранных.
А все это сводится к тому, что в Японии правительство, рабочие и менеджеры компаний - все действуют в одной упряжке. В нашей стране менеджеры и профсоюзы традиционно выступают как противники. И что бы там ни считала публика, правительство и частная индустрия также не сотрудничают друг с другом.
И в данном случае я возлагаю вину на идеологов, которые исповедуют принцип, согласно которому всякое вмешательство государства в экономику страны каким-то образом подрывает нашу систему свободного рынка. Разумеется, вполне возможно такое явление, как чрезмерное вмешательство. Но по мере того, как мы все больше отстаем от Японии, становится все очевиднее, что существует и такое явление, как далеко не достаточное вмешательство.
Нам надо принимать меры. Мы должны заменить свободную торговлю справедливой, взаимовыгодной торговлей. Если Япония - или любая другая страна - ограждает свои рынки, мы должны поступать так же. Если она создает преимущественные условия для своей индустрии, мы должны ответить тем же. И если она ведет хитрую игру своей валютой, нам следует принять меры к выравниванию курса валют.
Не знаю, когда мы намерены очнуться от сна, но надеюсь, что это произойдет скоро. В противном случае через несколько лет в нашем экономическом арсенале останутся в основном банки, обслуживающие клиентов прямо в автомобиле, забегаловки с гамбургерами и видеотеки.
Неужели мы именно такой хотим видеть Америку к концу XX века?
Сегодня все только и толкуют что о дефиците государственного бюджета. Но поскольку мы несколько лет назад чуть не лишились корпорации "Крайслер", я имел сомнительную честь встревожиться этой проблемой несколько раньше, чем большинство людей. Нас губили высокие процентные ставки, и становилось совершенно ясно, что, пока правительство расходует свыше 50 процентов кредита страны, невозможно сколько-нибудь существенно снизить процентные ставки.
Вот почему еще летом 1982 года я поместил в журнале "Ньюсуик" статью, в которой предложил простой способ сократить наполовину бюджетный дефицит. В том году дефицит составил только - только! - 120 миллиардов долларов. Мой план предусматривал сокращение расходной части бюджета на 30 миллиардов долларов и на столько же - увеличение его доходной части.
Я уже на собственном опыте узнал, что компания "Крайслер" осталась в живых лишь в результате совместных усилий управляющих, профсоюза, банков, поставщиков и правительства. И я подумал: а нельзя ли применить принцип "равенства жертв" также и к дефициту федерального бюджета?
Мой план был прост. Во-первых, я бы сократил военный бюджет на пять процентов в год. Это составило бы примерно 15 миллиардов долларов, и такое сокращение можно было бы осуществить, не нанеся ущерба ни одной из программ производства вооружений и военной техники.
Затем следовало обратиться к демократам и заявить им: "Вот что, ребята, необходимо уравновесить такое сокращение военных расходов таким же сокращением социальных программ, которые вы ввели за последние 40 лет".
Далее следует самая трудная часть плана. Сократив расходную часть бюджета на 30 миллиардов долларов, нужно на такую же сумму увеличить его доходные статьи. Прежде всего, следует мобилизовать 15 миллиардов долларов путем обложения добавочной пошлиной импорта нефти с целью помочь странам - членам ОПЕК поддерживать цены на их нефть на уровне 34 долларов за баррель. Затем необходимо увеличить на 15 центов налог на бензин в розничной продаже, что обеспечит поступление в доход бюджета остальных 15 миллиардов долларов.
Даже при введении этих новых налогов бензин, смазочные материалы и дизельное топливо будут продаваться в Америке дешевле, чем где бы то ни было за пределами арабского мира. Вдобавок к такому доходу мы, наконец, разработаем энергетическую политику. Если ОПЕК еще раз введет эмбарго на поставки нефти, мы к этому будем готовы.
В совокупности эти "4 по 15" сократят дефицит бюджета на 60 миллиардов долларов в год. Привлекательность этого плана заключается в том, что он равномерно распределяет жертвы между всеми - между республиканцами и демократами, предпринимателями и рабочими.
Составив этот план, я отправился ко всем знакомым мне главным директорам-распорядителям на Уолл-стрите и задал им вопрос: "Что произойдет, если президент США выступит по телевидению и объявит, что он наполовину сокращает дефицит федерального бюджета?" Все мои собеседники сошлись на том, что такое заявление вызовет величайший в нашей истории инвестиционный бум. Это восстановит доверие к нам как стране. Это докажет, что мы знаем, что делаем.
Нечего и говорить, что план не был осуществлен. Но вовсе не потому, что он всеми был отвергнут. Тысячи читателей "Ньюсуик" написали мне, что им мой план нравится. Мне даже позвонили из Белого дома и пригласили на встречу с президентом.
Когда я вошел в Овальный кабинет, президент Рейган приветствовал меня, держа в руке номер журнала "Ньюсуик" с моей статьей. "Ли, - сказал он, - мне по душе то, что вы написали здесь. Меня также тревожит размер бюджетного дефицита. Но Ричард Уиртлин, мой эксперт по опросам общественного мнения, утверждает, что введение налога на бензин окажется самым непопулярным шагом из всех, какие я могу предпринять".
"Позвольте, - подумал я. - Разве мы руководим страной с помощью опросов общественного мнения? Разве к этому сводится все руководство?"
Президент захотел поговорить о военном бюджете. "Мы при Картере расходовали слишком мало, - сказал он. - Нам пришлось несколько увеличить расходы на обеспечение национальной безопасности. Вы не представляете себе всей картины в целом".
"Это верно, - ответил я. - Я действительно ее себе не представляю. И я не хочу быть безапелляционным. Но военный бюджет теперь превышает 300 миллиардов долларов. А я бизнесмен. Заверяю вас, я могу все, что угодно, сократить на пять процентов, и вы это даже не заметите. Фактически я все это проделывал всю мою жизнь".
Итак, в августе 1982 года мы не сократили бюджетный дефицит. А теперь он еще увеличился и превысил 200 миллиардов в год. Когда я пишу эти строки весной 1984 года, мы все еще ломаем голову над тем, что же надо делать.
К несчастью, бюджетный дефицит - лишь верхушка айсберга. Если кто-нибудь еще сомневается в том, что мы потеряли часть нашего былого экономического могущества, давайте рассмотрим следующие вопросы.
Почему страна, давшая нам Уолтера Крайслера, Альфреда Слоуна и первого Генри Форда, сталкивается с такими большими трудностями в обеспечении конкурентоспособности в области производства и сбыта автомобилей?
Почему страна Эндрю Карнеги сталкивается с такими трудностями в обеспечении конкурентоспособности своей сталелитейной индустрии?
Почему стране Томаса Эдисона приходится импортировать большинство потребных ей проигрывателей, радиоприемников, телевизоров, видеомагнитофонов и других потребительских электронных приборов?
Почему у страны Джона Д. Рокфеллера возникают проблемы с нефтью?
Почему стране Эли Уитни приходится импортировать так много станков? Почему страна Роберта Фултона и братьев Райт сталкивается с такой острой конкуренцией на рынке средств транспорта?
Что сталось с индустриальным механизмом, который некогда служил предметом зависти и надеждой для всего остального мира?
Как это нас угораздило менее чем за сорок лет демонтировать "арсенал демократии" и довести свою экономику до такого состояния, что она на многих решающих участках оказалась совсем слабой?
Мы утратили свое лидерство не в одночасье. Постепенная эрозия нашей мощи и влияния началась еще в безмятежные дни, последовавшие за второй мировой войной. Но ни на одном отрезке своей истории Америка не обнаружила такой уязвимости, как в последнее десятилетие.
Во-первых, однажды утром мы проснулись и узнали, что нечто, называемое ОПЕК, обладает способностью поставить Америку на колени. Подобно Павлову, звонившему в колокольчик, чтобы добиться ожидаемой им реакции подопытных собак, ОПЕК ударила в свой колокол, и мы тут же среагировали. А сегодня, десять лет спустя, мы все еще не располагаем реальным механизмом для предотвращения такой колоссальной угрозы нашей экономике.