отказом Франции, но СССР ищет пути и найдет их, если Чехословакия подвергнется нападению и будет вынуждена защищаться».
При оценке этого высказывания полпреда следует отметить, что оно не носило категорический характер. В определенной мере свое заявление С. С. Александровский объясняет сложившейся политической ситуацией в Чехословакии. В своих «Заметках к событиям в Чехословакии в конце сентября и начале октября 1938 г.» полпред отмечает, что после 19 сентября, то есть после получения правительством Э. Бенеша так называемого англо-французского плана урегулирования судетско-немецкого вопроса, в общественном мнении Чехословакии уже не было сомнения в отказе не только Англии, но и Франции оказать реальное противодействие агрессивным устремлениям Гитлера. Однако большинство населения Чехословакии верило, что Советский Союз не оставит чехов и словаков в беде. «Если бы в этот момент кто-нибудь авторитетный сказал из Москвы: СССР помогать не будет, - писал полпред, - то глубокое народное возмущение, царившее против Франции и Англии, повернулось бы с еще большей силой и против СССР. Я говорю с еще большей силой, потому что народные массы неизмеримо больше верили СССР и его слову, чем всем остальным так называемым друзьям Чехословакии».
В дипломатических кругах также циркулировали слухи об особой позиции Советского Союза. 10 июня 1938 г. посол Франции Р. Кулондр сообщил в Париж о состоявшейся беседе с наркомом иностранных дел. В бесед участвовал также посол ЧСР З. Фирлингер. По утверждению Кулондра, М.М.Литвинов заявил: «...Вслучае, если по тем или иным причинам Франция не выступит, то СССР возможно все же окажет помощь Чехословакии».
28 декабря 1949 г. в «Правде» была опубликована статья генерального секретаря ЦК Компартия Чехословакии К.Готвальда, в которой говорилось о его встрече с И.В.Сталиным в мае 1938 г. По словам Готвальда, Сталин заверил его, что Советский Союз готов оказать помощь Чехословакии и без участия Франции. Более того, Сталин заявил, что СССР придет на помощь Чехословакии даже в том случае, если Польша и Румыния откажутся пропустить советские войска через свою территорию. Но советская помощь, говорил Сталин, будет оказана при непременном условии - Чехословакия окажет сопротивление германской агрессии и обратится к СССР за помощью.
Но все же перед историками остается, на наш взгляд, еще окончательно не решенный вопрос: был ли готов СССР оказать помощь Чехословакии в случае отказа Франции от своих обязательств? Положительный ответ на этот вопрос, содержавшийся во многих работах советских историков, не очень убедителен. Во-первых, приводимые доказательства, в том числе и документальные лишь косвенным образом подтверждают этот тезис. Во-вторых, следует принимать во внимание политико-идеологические факторы, некоторые положения сталинской доктрины и его жесткий прагматизм при решении вопросов безопасности социалистического государства.
Конечно, сокрушить гитлеровскую Германию - главного политического и идеологического противника - соответствовало интересам СССР. Но, на наш взгляд, в 1938 г. речь могла идти только о совместных действиях Советского Союза, Франции и Чехословакии против Германии. В перспективе к этому блоку, вероятно, могли бы присоединиться и другие государства. Сталинское руководство никогда бы не пошло на риск войны с Германией в защиту Чехословакии, не имея союзников. Ибо такой вариант неминуемо означал бы втягивание в войну с Германией один на один, что, естественно, не соответствовало жизненным интересам СССР.
Исследователь внешней политики СССР В. Я. Сиполс подчеркнул в своих трудах, что советское правительство понимало нереальность и опасность защиты Чехословакии только силами СССР. Решительно заявляя о своей готовности выполнить свои обязательства в отношении Чехословакии, Советский Союз «проявлял и необходимую осмотрительность, чтобы не оказаться в одиночку в состоянии войны с блоком фашистских агрессоров, а то и со всем лагерем капитализма». Французский историк Р. Жиро имел основания писать: «СССР в 1938 г. не намеревался жертвовать своими интересами во имя спасения какого-либо государства в Центральной Европе. Советы считали вправе это сделать, поскольку западные страны (в этом отношении правительства Франции и Англии были почти единодушны) упорно стремились держать СССР в неведении их намерений и дипломатических расчетов».
Можно предположить, что Москва сознательно создавала впечатление о своей готовности оказать помощь Чехословакии даже в случае отказа Франции от своих обязательств. Такие акции советской дипломатии следует, по всей вероятности, рассматривать как маневр, как попытки оказать давление на Прагу и Париж для поддержания их решимости оказать сопротивление
агрессору. Возможны и другие, неизвестные до сих пор советским историкам, расчеты и планы сталинского руководства в период чехословацкого кризиса. Эти проблемы нуждаются в дальнейших исследованиях на базе новых документов.
Мюнхенские соглашения неоднозначно были восприняты современниками и историками. Возвращаясь из Мюнхена, Э. Даладье пребывал в мрачном настроении, понимая, что по отношению к своему союзнику правительство Франции и он - премьер-министр, совершили недостойный поступок, отказавшись от своих обязательств и предав Чехословакию. Однако французский премьер был весьма удивлен, когда в столице его встретили толпы ликующих парижан. В последующие дни большинство французских газет поместили восторженные материалы о «спасении мира». 1 октября лидер социалистов Леон Блюм писал в газете «Попюлер»: «Нет ни одного мужчины, ни одной женщины во Франции, которые отказали бы Н. Чемберлену и Э. Даладье в справедливой благодарности. Вновь можно наслаждаться красотой осеннего солнца». Газета «Пари-Суар» за 1 октября восторженно писала: «Мир! Мир! Мир! Вот слово, которое сегодня утром можно прочитать в глазах каждого, которое радостно исходит из всех уст. Общество вздохнуло. Мы, следовательно, еще будем жить... Наш председатель совета министров и наш министр иностранных дел сохранили нам мир. Это хорошо! Они сохранили нам мир, оберегая честь и достоинство. Это еще лучше! Благодаря им Франция может следовать своей прекрасной и славной судьбе миролюбивой и демократической нации».
В этой атмосфере всеобщей эйфории, охватившей французов, диссонансом звучали лишь публикации в органе ФКП «Юманите», в газете «Эпок» А. де Кериллиса - публициста, стоявшего на традиционных позициях буржуазного национализма. «День 29 сентября, - писал в «Юманите» генеральный секретарь ФКП М.Торез, - войдет в историю как день величайшей измены, которую когда-либо совершило республиканское правительство в отношении Франции, мира и демократии. Те, кто предал Чехословакию, нанесли удар безопасности Франции». Резко критиковал позицию правительства А.де Кериллис. «Нам горько и стыдно при мысли, - отмечал он в «Эпок» за 30 сентября, - что наша страна скомпрометировала свою благородную репутацию, предав союзника в момент опасности».
4 октября правительство Даладье внесло на обсуждение французского парламента вопрос о мюнхенских соглашениях. В своем выступлении премьер-министр квалифицировал сделку в Мюнхене как победу сил мира над силами войны, как пример «защиты собственных национальных интересов» Францией. «Речь шла о спасении мира... Я сказал «да» и не жалею ни о чем... Мы спасли мир в Мюнхене». Палата депутатов 535-ю голосами (против 75, из них 73 коммуниста) одобрила мюнхенские соглашения. В сенате декларация правительства о внешней политике была также одобрена большинством голосов (280 - «за», 2 - «против»).
Когда несколько сникли восторженные оценки мюнхенских соглашений и появилась возможность более трезво взглянуть на военно-политическую обстановку, сложившуюся после Мюнхена в Европе, французы почувствовали, что Франция не только не укрепила своего положения на континенте, но оказалась ослабленной, потеряв свои прежние позиции. Однако этот процесс осознания пагубности мюнхенских соглашений в конце 1938 г. лишь обозначился. Опрос общественного мнения в конце октября 1938 г. показал, что только 37 процентов опрошенных заявили о своем несогласии с мюнхенскими соглашениями.
Оценки мюнхенских соглашений во французской историографии также противоречивы. Автор семитомного труда «Сто лет Республики» Жак Шастене называет мюнхенские соглашения «бесславными», но в то же время утверждает, все сделано для того, чтобы устранить вероятность такой ситуации, когда Франция окажется вынужденной взять в руки оружие. Большинство французских историков приходят к выводу, что участие Франции в мюнхенской конференции было трагической ошибкой, результатом серьезных политических просчетов французского правительства. «Символом позора» считал Мюнхен М.Бомон, «военная капитуляция западных держав в форме дипломатического поражения» - утверждал генерал П. Стелен. «Мюнхен, - писал Ж.-П. Азема, -ставший ключевым событием нашей современной истории, страшным ругательством в нашей политической лексике, был решающим событием в судьбах Европы. Полагали, что установили мир, а вступили во вторую мировую войну».
Москва решительно осудила мюнхенские соглашения, рассматривая их как капитуляцию западных демократий, подрывающую устои мира в Европе.
2 октября, встретившись в Женеве с французским министром иностранных дел Ж. Бонне, М.М.Литвинов отметил, что Франция, имея такого надежного союзника, как Чехословакия, и возможность помощи со стороны СССР, все же уступила шантажу Гитлера. В создавшейся обстановке, по словам, наркома, «трудно представить себе дальнейшую борьбу Франции с Германией».
Принимая в Москве французского посла Р. Кулондра, Литвинов назвал мюнхенские соглашения «катастрофой для всего мира». Он подчеркнул опасность для Франции и Англии политики уступок агрессору, поскольку подобный внешнеполитический курс не может остановить германскую экспансию.