Спокойная, реалистическая линия Китая по ядерному вопросу произвела впечатление и на южнокорейское руководство, что способствовало поступательному развитию двусторонних отношений. В 1992 г. в Пекине побывал президент Республики Корея Ро Дэ У, в 1994 г. президент Ким Ёнсам, а в Сеуле — премьер Госсовета Ли Пэн. В ходе первого в истории визита в Южную Корею председателя КНР Цзян Цзэминя в ноябре 1995 г. выявилось много точек соприкосновения по вопросам ослабления напряженности на полуострове и в регионе, поддержки усилий двух корейских сторон в деле мирного объединения Кореи, а также в области жесткого осуждения попыток некоторых государственных деятелей в Токио обелить роль Японии в период колониального правления в Корее и агрессии в Китае (накануне визита с неосторожными высказываниями на данную тему выступил отправленный вслед за этим в отставку начальник административно-координационного управления Японии Т. Это. В связи с указанным инцидентом на совместной пресс-конференции китайский лидер отметил, что «Япония должна иметь правильный взгляд на историю», а Ким Ёнсам заявил: «Мы исправим дурные привычки Японии»).[12]
Китайско-южнокорейские переговоры на высшем уровне показали, что КНР, развивая сотрудничество с Республикой Корея, стремится сохранить добрые отношения с КНДР. Во время визита премьера Республики Корея Ли Хонгу в Пекин в мае 1995 г. его китайский коллега Ли Пэн не откликнулся на настойчивые просьбы гостя использовать свое влияние на Пхеньян для продвижения межкорейского диалога по южнокорейскому сценарию. Однако южнокорейское руководство не ослабляет усилий использовать влияние Пекина на Пхеньян для достижения своих внешнеполитических целей. На третьем ежегодном корейско-китайском форуме, состоявшемся в октябре 1996 г. в КНР в условиях полного замораживания контактов между Южной Кореей и КНДР после инцидента с северокорейской подводной лодкой, бывший премьер-министр Республики Корея Нам Дук У призвал Китай, как это было в период одновременного вступления Северной и Южной Кореи в ООН и решения северокорейской ядерной проблемы, еще раз «энергично вдохновить Северную Корею на проведение экономических реформ, открытие собственной экономики и улучшение отношений с Южной Кореей».
Оценивая степень воздействия Китая на политику КНДР по объединению, следует иметь в виду, что северокорейский национализм имел и антикитайскую направленность, хотя она на том этапе проявлялась сравнительно слабо и сторонам удавалось сглаживать возникавшие разногласия.
Таким образом, китайский курс в отношении Кореи и проблемы ее объединения диктовался нараставшим стремлением к сохранению статус-кво и ограничению возможностей нарушения безопасности со стороны КНДР при интенсивной нейтрализации любых попыток усиления советского влияния в Корее.
Позиция Китая по вопросу корейской ядерной программы выразилась в переговорах 2005 года. Словамиагентства IPS:«Despite snags in the North Korean nuclear deal, China considers the joint-agreement, at the end of six-party talks last week, a diplomatic coup that is in keeping with its emergence as a dominant political entity in the Asia-Pacific region and beyond.»[13]
''It is a big diplomatic success for China to make the U.S. agree to 'respect existing differences','' argues Yan Xuetong, professor at the Institute of International Relations at Qinghua University.[14]
Подводя итог вышеизложенному, можно заключить, что политика Китая на Корейском полуострове, направленная на закрепление и усиление своего влияния в обоих корейских государствах, в рассматриваемый период подтвердила свою эффективность. Пекин поддерживал и будет поддерживать в обозримом будущем КНДР, которая традиционно является своеобразным буфером, отделяющим Китай от Южной Кореи и США, будет противодействовать тенденциям, чреватым обвальной дестабилизацией и силовыми действиями против своего союзника. Исходя из приоритетности задачи сохранения стабильности и мира на Корейском полуострове, руководство КНР будет сдерживать амбициозные планы Сеула изолировать КНДР в надежде ускорить ее коллапс и осуществить объединение по собственному сценарию.
Такого мнения придерживаются и авторитетные южнокорейские эксперты. Редактор крупнейшей газеты «Чунъан ильбо» Ким Ёнхве утверждает, что «Китай рассматривает Северную Корею как ключевой элемент в балансе сил в Северо-Восточной Азии с точки зрения китайской перспективы... а коллапс Северной Кореи или ее поглощение Южной Кореей будет означать для Пекина появление на Корейском полуострове проамериканского объединенного режима и наплыв огромного количества северокорейских беженцев в Китай, что обострит проблемы меньшинств в Северо-Восточном Китае».
Вместе с тем КНР не возражает против американского военного присутствия в Восточной Азии, включая Японию и Южную Корею, поскольку это удерживает Токио от каких-либо существенных военных инициатив, потенциально представляющих большую угрозу Китаю, чем современные вооруженные силы США, размещенные в регионе, поскольку для Пекина более актуальной и тревожной видится задача сдерживания ремилитаризованной Японии, нежели объединенной Кореи. В ближайшей перспективе главным предметом внимания китайских стратегов останется, видимо, поддержание стабильности и статус-кво на Корейском полуострове.
Американские аналитики видят усиление позиции Китая в регионе:
Because China remains an important North Korean ally, observers speculate that Beijing has great leverage over Pyongyang, making these goals more easily obtainable. Kim contends, however, that this leverage is very modest compared to the power that the United States wields in the region[15].
Одним из последствий социально-экономического кризиса, переживаемого в последние годы КНДР, стало появление многочисленной нелегальной корейской эмиграции в Северо-Восточном Китае. Проблема северокорейских беженцев превратилась сейчас в один из факторов, который оказывает заметное влияние на отношения государств региона. В настоящей статье мы хотим рассказать о некоторых особенностях северокорейской эмиграции в Китай и о вызываемых её существованием проблемах. Статья основывается на материалах южнокорейской печати, которая сейчас уделяет беженцам большое внимание.
Военно-демаркационная линия, которая отделяет Северную Корею от Южной, всегда тщательно охранялась и после Корейской войны была практически непроницаема для перебежчиков. Только очень подготовленный и очень везучий человек мог преодолеть несколько километров минных полей, колючей проволоки, контрольно-следовых полос, избежав, вдобавок, столкновений с мно-гочисленными патрулями. Количество удачных переходов военно-демаркационной линии было очень невелико, и большинство северокорейских перебежчиков добирались в Южную Корею по морю или же через третьи страны.
В то же самое время граница КНДР с союзным Китаем, по большей части проходящая по рекам Амноккан (Ялу) и Туманган (Тумэнь), никогда не была оборудована столь же тщательно — это КНДР было просто не по карману. Не было в этом и особой политической необходимости: «братский Китай» сам обладал неплохой полицейской системой и был всегда готов выдать перебежчика. Тем не менее, контрабандная торговля, равно как и ограниченное нелегальное передвижение населения через границу, судя по всему, происходили в этом районе всегда, хотя особо это обстоятельство и не афишировалось. В некоторых случаях границу пересекали политические беженцы — те из них, кто рассчитывал на убежище в Китае. Так, в августе 1956 г. группа северокорейских руководителей — участников неудачного заговора против Ким Ир Сена — без особого труда пересекла границу и скрылась в Китае, где заговорщики получили убежище. Их примеру последовали и некоторые иные корейские оппозиционеры.[16]
В конце 1960-х годов, в разгар «культурной революции», многие этнические корейцы Китая, наоборот, бежали в КНДР, где в те годы политический режим был помягче, а уровень жизни — повыше, чем в стране Великого Кормчего. Побеги граждан КНДР в Китай возобновились в 1980-е гг., хотя поначалу они не носили массового характера.
Помимо неофициального движения людей через границу, происходила там и полуофициальная (а временами — и просто нелегальная) торговля Способствовало ей то обстоятельство, что на территории китайской Маньчжурии (или, как её всё чаще именуют теперь, китайского Северо-Востока) проживает значительное корейское меньшинство. В 1997 году количество этнических корейцев в КНР достигло 1 миллиона 960 тысяч человек, причём подавляющее большинство их проживает в приграничных с Кореей районах. Многие этнические корейцы КНР имеют родственников в Северной Корее, а небольшая их часть даже является северокорейскими гражданами, находящимися в КНР на постоянном проживании. С другой стороны, в КНДР также имеется некоторое количество этнических китайцев — хуацяо. Этнические китайцы КНДР и эт-нические корейцы КНР (в первую очередь, но не исключительно — те из них, кто имел северокорейское гражданство) могли совершать поездки к родственникам по другую сторону границы даже в 1960-е и 1970-е гг., то есть во времена, когда правительства обеих стран стремились не выпускать за кордон никого.
Разумеется, и корейцы КНР, и китайцы КНДР стали понемногу извлекать выгоду из этого своего, во многом уникального, статуса. По воспоминаниям автора, уже в начале и середине 1980-х годов корейские хуацяо и китайские кёпхо потихоньку занимались челночной торговлей, хотя тогда её масштабы и были ещё невелики. Можно предположить, что уже в те времена некоторая часть торговли велась контрабандно и, следовательно, была связана с нелегальными переходами границы. Технически переход границы особого труда не составляет: