Сегодня недоношенность, к сожалению, дополняется разлучением матери и ребенка и острой недостаточностью сенсорной стимуляции в решающий для развития ребенка период жизни. Недоношенный младенец в палате интенсивного ухода часто получает меньше кинестетической и вибрационной стимуляции, чем плод такого же возраста в утробе матери, хотя на самом деле он нуждается в большей. Он чувствует себя в изоляции в той клетке из мягкого пластика или стекла, которую называют инкубатором, а постоянный шум мотора заглушает все шумы, которые имеют какое-то значение для ребенка. Он не может ни дотронуться до своей мамы, ни
услышать ее голоса. Это бессердечно, если учитывать особую значимость сенсорных стимулов и контакта с другим человеком для такого ребенка. Еды и тепла недостаточно, чтобы дать энергию мозгу, моторные функции требуют тренировки. Почему бы для начала не взять инкубатор из палаты интенсивного ухода и не перенести его в комнату матери? Каждая мама сможет понять, что инкубатор — это просто пластиковая или стеклянная коробка с встроенным термостатом, довольно полезный прибор. Далее, если поставить в комнате дополнительный обогреватель, можно вынимать ребенка из инкубатора без всякого риска для него. Завернутый в теплые одеяльца, даже недоношенный ребенок может проводить больше времени на руках у матери, которая будет его качать, трогать, ласкать, веселить, разговаривать с ним и кормить. Недоношенный ребенок тоже может изучать свою маму, привыкать к ее запаху, голосу и прикосновению.
Установлено, что состав материнского молока прекрасно подходит для удовлетворения особых нужд недоношенного ребенка. Поэтому неудивительно, что большинство матерей в Питивьере стараются использовать инкубатор как можно реже, предпочитая держать детей в своей постели. Когда недоношенный ребенок и его мать находятся вместе все время, они становятся независимой от больничного персонала системой удивительно быстро. Имея возможность такого близкого общения с ребенком, мать лучше других знает его особенности, и если произойдет что-нибудь необычное, она всегда первая это заметит.
Самые маленькие из детей, которых мы оставили у себя в отделении после рождения, а не перевели в отделение интенсивного неонатального ухода, были двое близнецов, каждый из которых весил 3,7 фунта (1680 г). Во время пребывания в Питивьере они были разлучены с матерью только однажды — на час, когда она ездила по делам в город.
Не было ни одного случая, чтобы нам пришлось переводить детей, весящих менее 5,5 фунта (2500 г), в педиатрическое отделение, после того как мы решали ухаживать за ними у себя в отделении. Более того, мы постоянно удивлялись, как быстро развивались эти младенцы в заботливых материнских руках, и часто разрешали забирать их домой, хотя они еще не набрали среднего веса (таких детей в отделении неонатального ухода, наоборот, держали бы в инкубаторах дополнительно неделю или две). Действительно, мы стали подозревать, что многие из метаболических нарушений (нарушений обмена веществ), наблюдаемых у недоношенных новорожденных, связаны не с собственно недоношенностью, а с недостатком или отсутствием сенсорной стимуляции и человеческой любви, особенно с изоляцией ребенка от матери, обычными для большинства современных больниц. Они также связаны, возможно, с нашей чрезмерной осторожностью. Несмотря на то что инкубатор устарел как таковой, мы все же используем его в тех случаях, когда можно было бы обойтись без него. Мы не нашли в себе достаточно решимости полностью последовать примеру колумбийского педиатра, который отпускал мам с недоношенными детьми домой через день или два после родов, советуя мамам держать детей, тесно прижав их к своему телу, круглые сутки, подобно тому, как мамы-кенгуру держат своих детенышей в сумке на животе.
Результаты нашего подхода к недоношенности статистически не обрабатываются; у нас просто недостаточно случаев для выводов. В период с 1978 по 1984 год 100 младенцев весом менее 5,5 фунта (2500 г) находились постоянно с матерями.
Прежде чем мама покинет больницу, мы обсуждаем с ней множество вопросов, начиная с противозачаточных средств и кончая детскими переносными колыбельками. Мы обязательно рассказываем ей о Лиге Ля Лече (La Leche League), международной организации, основанной тридцать лет тому назад женщинами, которые хотели сделать грудное вскармливание более легким и более плодотворным как для мам, так и для детей. Важно, чтобы женщины знали о том, с чем им, возможно, придется столкнуться в период грудного вскармливания, поскольку врачи знают об этом так мало, что не могут дать совета, когда возникают какие-либо проблемы; и все они слишком скоро советуют бросить кормление.
Итак, женщина уходит из больницы. Мы готовы помочь, если у нее возникнут проблемы. Но если мы работали как следует, она уже готова и желает справляться с ними самостоятельно.
Мама из Парижа
Это было весной. Каждый вечер мы приходили с Мари-Луизой на занятия пением в родильное отделение. Я была на втором месяце беременности, когда мы пришли в первый раз. Встречая пятилетнюю дочь из школы, я слышала, как она хвастала подругам: «Я иду танцевать и петь в больницу, где рождаются дети».
Я представляю себе: Мари-Луиза поет о жизни, и мое дитя поет о жизни внутри меня. Лето приходит в Питивьер, заливая город солнцем. Золотые поля покрывают землю Босе. Мы проводим отпуск в деревенской гостинице, которой управляет мадам де ля Форж. Она работает в больнице и тоже приходит петь. Ее гостеприимство не знает границ.
Однажды во время встречи моя дочь подходит к Мартин, будущей матери. Они играют вместе и делают бумажных птичек. Рождается дружба. Хорошо, обещаю я, завтра мы все вместе устроим пикник на траве. Но завтра Мартин и Дидье, наши новые друзья, не приходят на место встречи. В больнице дежурный сообщает нам, что ребенок вот-вот родится, Мартин в комнате 126. Мы заходим на минутку ее навестить. Дидье просит меня побыть с Мартин, пока он выкурит сигарету. Они были за городом, когда, ночью, появились первые «признаки».
Мартин почти уже рожает. Она хочет, чтобы я была рядом с ней в этот момент, чтобы воскресить древние связи между женщинами. Мартин сидит в бассейне, чтобы облегчить боль при схватках. Моя дочь входит и выходит на цыпочках. Надо ли мне оградить ее от реальности родов? Вскоре я слышу, как она играет на пианино в комнате, где мы обычно поем; ее руки легко касаются клавиш, как крылья бабочки касаются друг друга, когда она летает над зеленым лугом. «У меня нет больше сил, я...», — Мартин стонет.
Малыш Мартин родился и тихо плачет у нее на руках. «Мой сын, — произносит она удивленно, — у тебя теперь своя жизнь!» Пот на моем лице смешивается со слезами радости. «Можем мы теперь идти на пикник?» — щебечет моя дочь, входя в комнату. Через несколько дней она задумчиво спрашивает: «Мама, это то, что называют жизнью?». «Да», — отвечаю я. Она говорит: «О, это прекрасно!».
Через месяц мы идем в Питивьер по знакомой дороге. В деревнях справляют местный праздник. Цветы. Звуки труб. Веселье. Мои схватки, которые начались сегодня утром, стали регулярными, мы идем в такт музыке.
Около восьми часов вечера я раскрываю свой чемоданчик в комнате 126. Мой муж зачаровывает нашу дочь интересными сказками о ведьмах. Вскоре она засыпает.
Когда часы бьют полночь, рождается Баптист.
Его отец поддерживал меня изо всех сил, помощница следила за тем, чтобы он как следует держал меня. Наша акушерка терпеливо ждала. И вот я сижу на полу, малыш у меня на руках. Для него приготовлена маленькая ванночка.
Медсестра-студентка, с которой я познакомилась на занятии пением, сидит у меня за спиной, поддерживая меня, чтобы мне было удобно. Я смотрю, как муж перерезает пуповину Баптиста, которая все еще соединена с плацентой внутри меня. Мы возвращаемся в свою комнату, Баптиста несет его отец.
Баптист лежит рядом со мной в моей постели. Он просыпается, начинает сосать, снова засыпает. Я вспоминаю другую ночь, другие роды, воспоминание серое от печали, пустота окружала меня тогда. Как только моя дочь родилась, ее отобрали и унесли, чтобы я могла отдохнуть! Здесь, в Питивьере, не забирают детей. Здесь есть время и место для возникновения новых уз.