стал судьбой.
Ноябрь 1980 года. Колюш, участник президентских выборов, встречает сочувственное отношение со стороны многих избирателей, создается комитет «серьезной» поддержки кандидата. Можно ли представить себе такое явление, которое самым наглядным образом показывает юмористическое будущее политики? Шут гороховый в качестве кандидата: никто еще не пользовался такой скандальной известностью, кроме самого политического клана, в особенности левых, как он. В сущности, все пришли в восторг, узнав, что про-
237
iiiifiiilillJItlf 111
фессиональный чудак появится на политической сцене, поскольку она успела превратиться в смешное представление; а с появлением на ней Колюша политический маскарад превратится в нечто непотребное. Когда политик больше ничего собой не представляет и только пыжится, чтобы придать себе важность, нет ничего удивительного в том, что артисту варьете удается заполучить значительное количество голосов, первоначально предназначавшихся для политических лидеров, этих комиков второго сорта: во всяком случае, посмеялись «для пущей правдивости». История с Ко-люшем не объясняется ни ностальгией по временам карнавалов, ни логикой нарушения стереотипов (которая предполагает чрезвычайно серьезный порядок); здесь следует усматривать обыкновенную пародию, работающую на демократические механизмы и усиливающую балаган политики.
Ценности общества, сам политик, даже искусство оказываются жертвами этой неудержимой деградации. Прекрасные времена конца XIX и начала XX века, когда вокруг искусства возникали скандалы, миновали. Теперь самые изысканные, самые проблематичные, самые «минималистские» работы — особенно последние — производят комический эффект, несмотря на свое содержание. Много критиковали юмор поп-художников, опошление искусства, с которым они оперировали, однако именно разные аспекты модернистского искусства приобрели различную юмористическую окраску. Идет ли речь о гигантских антиконструкциях кубистов или о фантазии сюрреалистов, геометрических построениях абстракционистов или об экспрессионистах, о массовом появлении поп-течений, о неореалистах, land art,1 body art,2 о хеппенингах, пер-
1 Земное искусство — англ.
2 Искусство тела — англ.
форменсах, паттернах, ставших к настоящему времени постмодернистским искусством, но искусство перестало сохранять «серьезный вид». В стремлении к новаторству искусство разрушило все свои классические устои, отказалось от звания ремесла, прекрасного, оно пытается расправиться со своей изобразительной стороной, вредит самому себе, когда идет речь о возвышенном, и таким образом входит в юмористическую эру, эту последнюю стадию своей секуляризации — стадию, на которой искусство утрачивает свою трансцедентальность и занимается превозношением «неважно чего», граничащими с обманом. Вечно в поисках «жареных фактов», каких-то акций, примитивных форм и объемов, новых устоев, искусство становится смешным в силу ничтожности размышлений о собственной деятельности, в силу попыток убежать от Искусства, в силу тяги к новизне и «революциям». Юмор художественных произведений больше не является функцией их внутреннего содержания, он стремится к крайней радикализации поступков в искусстве, к предельной детерриториализации произведений искусства, которые в глазах публики выглядят ничего не выражающими и гротесковыми. Забвение великих законов эстетики, крайний радикализм авангарда исказили коренным образом восприятие произведений искусства, которые стали приравнивать к бессмысленным предметам роскоши — этаким gadgets.
Скажем прямо, при раздробленности частных интересов и преувеличенном значении всякого рода меньшинств, объединившихся в различные организации и ассоциации (отцы-одиночки, лесбиянки-токсикоманки, ассоциации агорафобов или клаустрофобов, толстяки, лысые, страшилы и страшилки — то, что Рощак называет «ситуационными объединениями»), именно область социальных претензий приобретает юмористическую окраску. Разве не забавно появление мно-
239
238
.\'•-* \"
шшт
жества все более мелких ячеек, утверждающих свое право на отличие. Это напоминает эффект матрешки, внутри которой помещаются матрешки поменьше. Право быть непохожим на других приводит к разрушению групп, появлению микросолидарностей, вычленению все новых странностей, которое продолжается до бесконечности. Юмористическое изображение сопровождается возникновением множества капилляров в кровеносной системе общества. Провозглашаются новые лозунги: Fat is beautiful,1 Bald is beautiful;2 появляются новые группировки: Jewish Lesbian Gang,3 мужчины после менопаузы, Non-parents organizations,4 которые не видят забавного характера в их стремлении к самоутверждению и постмодернистской тяге к объединениям, находящимся на полпути между gadget и исторической необходимостью. Нужно добавить, что спонтанный комизм, изживая себя, о какой бы организации ни шла речь, еще быстрее поражает современную мораль. Выполняя функции полупроводника, социальное расслоение утратило элемент трагизма, былой страстный централизм, оно стало очередным результатом изобилия микроскопических группировок.
Разумеется, не все различия таковы: остаются серьезные конфликты, связанные с производством, перераспределением благ, окружающей средой. Причем по мере рассасывания революционной идеологии в социальных акциях, даже в рамках бюрократического аппарата используются весьма нестандартные идеи и лозунги; здесь и там в афишах, транспарантах, самоклеящихся этикетках используется юмориста-
1 Толстый значит красивый — англ.
2 Лысый значит красивый — англ.
3 Банда еврейских лесбиянок — англ.
4 Организации бездетных пар — англ.
240
ческий стиль. Применяются более или менее саркастические, более или менее зловещие (антиядерные, экологические) заявления; манифестации участников движений «против чего-то» зачастую выглядят яркими, напоминающими маскарад и заканчиваются «праздником». Хотя и с запозданием, но и всякого рода борцы начинают посмеиваться над собой. В особенности что касается новых общественных движений: мы наблюдаем в той или иной степени заметное желание персонализировать формы борьбы, «проветрить» свою агрессивность, впредь не отделять политику от насущных вопросов жизни, рассчитывая приобрести более глобальный, серьезный, общинный, при случае и забавный опыт. Допустим, следует относиться к проблемам всерьез и сражаться, но при этом не терять чувства юмора; суровость, свойственная борцам, более не выпячивается, как некогда, свобода гедонистических и психологических нравов проникает даже в сферу социальных акций, которые тем не менее не исключают порой и жесткую конфронтацию.
Подобно тому, как дробление на всевозможные группы привносит элемент комизма в социальное расслоение, так и гипериндивидуализм, свойственный нашему времени, может вызвать опасение, имеющее смешной характер. В силу персонализирования каждый становится для своего ближнего темной лошадкой, несколько странной и в то же время лишенной таинственности и не вызывающей тревоги. Это напоминает театр абсурда. Юмористическое сосуществование — вот к чему призывает нас персонализированный мир; незнакомый индивид более не шокирует нас, оригинальность утратила свое провоцирующее могущество. Остается смехотворная отчужденность мира, где все позволено, где каждый видит себя, — мира, который вызывает лишь мимолетную улыбку. Нынче
241
взрослые живут, одеваются, «дерутся» точно ковбои и индейцы великой эпохи, когда они уезжают в отпуск Другие «удочеряют» и лелеют кукол словно детей, катаются на роликовых коньках, бесцеремонно выстав ляют напоказ со всеми подробностями свои сексуальные проблемы и рассказывают о них по «ящику»; различные религии и секты, самые невообразимые методики и мода тотчас находят уйму последователей В фазу занятий «неважно чем», смешных отклонений от прямой линии попадает и наш ближний. Отныне образ жизни, допускающий страх перед ближним, не является ни проявлением равнодушия, ни его отсутствием. Мы теперь относимся к нему с веселым любопытством; каждый из нас обречен на то, чтобы в течение более-менее длительного времени казаться в глазах других удивительным или эксцентричным существом. Налицо окончательная десакрализация: межличностные отношения очищены от серьезности, свойственной им испокон веков в ходе того же процесса, который привел к падению кумиров и великих мира сего. И вот нам нанесен еще один удар; в глазах ближнего мы смешны. Мы наблюдаем расхищение ценностей, аналогичное тому опустошению, которое было произведено бессознательным началом и нашей заторможенностью: имеем ли мы дело с субъективными или интерсубъективными категориями, но индивид оказывается одинаково ограбленным, когда речь идет об его восприятии другими. Что касается бессознательного начала, то наше «Я» теряет власть над собой и подлинное представление о себе; в процессе «юмори-зации» наше «Я» превращается в марионетку из эктоплазмы. Не следует забывать о цене, которую приходится платить за пребывание в обществе гедонизма, лишающем основ как представление о человеке, так и его целостность. Оказалось недостаточным в процессе персонализации разбить, обесценить, говоря словами
242
Ницше, представление о нашем «Я» с помощью психоанализа. Этот же процесс привел к деградации представление о человеке в глазах других людей, превратив его в существо «третьего типа» — забавную игрушку.