Апокалипсис now?1
К такому же пессимистическому выводу приходит и Кр. Лэш, делая обобщение апокалиптического свойства: чем больше старается общество создать собственный терпимый образ, тем больше усугубляется и распространяется конфликт. В результате война классов превратилась в «войну всех против всех» (К. Н.,
1 Сию же минуту — англ.
104
С. 125). В мире экономики сначала царит явное соперничество, которому чужд всякий моральный или исторический смысл: культ self-made man1 и обогащение как признак индивидуального и социального успеха — его пройденный этап; отныне «успех» имеет не более чем психологическое значение: «Стремление к богатству имеет лишь одну цель — возбудить в людях восхищение или зависть» (С. Н., с. 118). Живя в системах самовлюбленных нарциссов, каждый заискивает перед начальниками, чтобы добиться повышения, желает, чтобы ему завидовали, а не уважали его; и общество, безразличное к будущему, представляется нам бюрократическими джунглями, где налицо происки и повсеместное соперничество (К. Н., с. 114—117). Даже личная жизнь уже не является прибежищем индивида, что порождает состояние всеобщей войны: эксперты по вопросам коммуникаций играют на психологических особенностях своих клиентов, чтобы они выглядели хозяевами положения во время фуршетов с коктейлем, в то время как новые стратегии, подобно asser-tiveness therapy,2 стремятся освободить пациентов от ощущения тревоги, вины и чувства собственной неполноценности, которые зачастую используются их конкурентами, чтобы добиться своей цели. Общественные и личные отношения стали средством утверждения собственного превосходства, создания конфликтных ситуаций, основанных на холодном расчете и устрашении соперника. Наконец, под влиянием неофеминизма значительно ухудшились отношения между мужчиной и женщиной, поскольку и тот, и другая оставили за бортом умиротворяющие правила галантности. Женщина, с ее сексуальными требованиями и невероятной способностью к многократному оргазму
1 Человек, обязанный самому себе — англ.
2 Терапия посредством самоутверждения — англ.
105
i
(в своих работах Мастере и Джонсон, а также К. Мил-лет, М. Дж. Шерфи называют женщину ненасытной) становится в глазах мужчины угрожающим, путающим и вызывающим страдания партнером: «Призрак полового бессилия преследует воображение современного мужчины» (К. Н., с. 345). Согласно последним докладам, эта мужская импотенция будет усиливаться из-за страха перед женщиной и ее свободной от всяких ограничений сексуальностью. В таких условиях мужчина питает ничем не сдерживаемую ненависть к женщине, как об этом свидетельствует обращение с нею в современных фильмах с многочисленными сценами насилия (К. Н., с. 324). Одновременно феминизм вызывает в женщине ненависть к мужчине, приучает ее к мысли, что он ее враг, источник угнетения и разочарований, при этом предъявляя мужчине гораздо больше требований, чем тот способен удовлетворить. В результате взаимные ненависть и упреки превратились в sexual warfare,1 характерную для нашего времени.
Кр. Лэш, отвергая теории Рисмена и Фромма, повинных, по его мнению, в том, что они преувеличивают агрессивность общества, где все дозволено, подпадает под влияние господствующего, созданного СМИ представления о росте насилия в современном мире: война у нашего порога, мы живем на бочке с порохом; взгляните, мол, на международный терроризм, преступления, на то, как небезопасно на улицах города, на насилие на расовой почве на улицах и в школах, holdup2 и т, д. (К. Н,, с. 130). Философия природы Гоббса переносится и в область истории. Бюрократизм, распространение «картинок», терапевтические идеологии, культ потребления; перемены, происходящие в
1 Сексуальная война — англ.
2 Вооруженное ограбление — англ.
106
•мье, либеральное образование — все это породило J ноеобразную структуру личности, нарциссизм, иду-|ций рука об руку с человеческими отношениями, которые приобретают все более варварский и конфликтный характер. Нам лишь кажется, что люди становятся Гюлее общительными и готовыми к сотрудничеству; \ прячась за ширму гедонизма и одиночества, каждый цинично использует чувства себе подобных и преследует собственный интерес, совершенно не заботясь о грядущих поколениях. Любопытно предположение, что нарциссизм, изображаемый как ранее неизвестная психическая структура, попал в сети «самолюбия» и стремления к признательности, которые, как уже ч а метили Гоббс, Руссо и Гегель, приводят к состоянию пойны. Если нарциссизм в самом деле представляет собой новую стадию индивидуализма (именно эта гипотеза широко используется в нынешних американских работах, формально, если не по сути ориентированных на упрощенный катастрофизм), то следует допустить, что он сопровождается своеобразным отношением к чужому «Я», как бы подразумевая новое отношение к телу, времени, аффекту и т. д.
Эти изменения в межличностных отношениях уже вполне очевидны, причем чаще в общественной, чем в частной сфере. Примат публичного признания и борьба за явные знаки этого признания начинают отходить на второй план с возвышением «пси«-личности. Нарциссизм притупляет остроту борьбы в человеческих джунглях, производя опустошения в социальных кругах и иерархиях, ослабляя желание быть объектом восхищения и зависти себе подобных. Налицо молчаливая глубинная революция в межличностных отношениях: в настоящее время важно обязательно быть самим собой, увеличивать собственное значение без оглядки на критерии чужого «Я»; видимый успех, стремление к почету, к тому, чтобы тебя ценили, начи-
107
нают утрачивать свою притягательность; соперничество постепенно уступает нейтральным отношениям между людьми, где чужое «Я», лишенное излишней весомости, уже не является ни противником, ни конкурентом, став индифферентным, десубстанциализо-ванным, подобно персонажам П. Хандтке и У. Уэндер-са. В то время как любопытство и интерес к личным проблемам другого «Я», даже если оно мне незнакомо, продолжают усиливаться (на это указывают успех «почты от сердца к сердцу», доверительных бесед по радио и биографических передач), как и должно происходить в обществе, ориентированном на психологию индивида. Другое «Я», в качестве анонимной точки отсчета, оказывается в загоне в той же мере, как и социальные институты и высшие ценности. Конечно же, социальные амбиции не у всех подавлены: так, многие (руководители предприятий, политические деятели, художники, интеллигенция) продолжают яростно бороться ради собственного престижа, славы или денег; но речь идет прежде всего о группах, принадлежащих к так называемой элите общества и наделенных привилегией сохранять дух соперничества, необходимый для развития нашего общества. Зато для все большего числа людей общественное пространство уже не является театром, где бушуют мимолетные страсти; остается лишь желание реализовать себя как исключительную личность и войти в дружественные или сочувственно относящиеся к тебе круги, которые становятся «пси»-спутниками нарцисса, наделенного привилегией на отступление от основного пути. Прекращение отношений между субъектами не обусловливает лишь интерес индивида к самому себе; оно идет рука об руку с эмоциональным вторжением в частные сферы, которое при всей его нестабильности тем не менее вполне эффективно. Таким образом, исключая признательность и подавляя желание личности под-
108
мяться по социальной лестнице, нарциссизм уравнивает условия, хотя и другим способом, опираясь, в данном случае, на внутреннее состояние индивида. Homo psychologicus жаждет не столько возвыситься м<|д остальными, сколько оказаться в обществе раскоканных и коммуникабельных людей, среди «симпатяг», среди лиц, которым чужда заносчивость и чрезмерная претенциозность. Культ относительного конкретизирует или вырабатывает психологические условия для общения, разрушает последние безымянные преграды между людьми; осуществляя это, он становится фактором демократической революции, постоянно работающим над устранением социальных
различий.
Само собой разумеется, что битва за признательность не прекращается; она скорее приватизируется, проявляясь главным образом в интимных кругах, при решении соответствующих проблем; стремление к признательности монополизируется менталитетом нарциссов, оно становится как бы полупроводником — не столько конкурирующим началом, сколько началом эстетичным, эротичным, эмоциональным. Столкновение сознаний приобретает личностный характер, действует скорее социальное расслоение, чем желание получить удовольствие, кого-то соблазнить, и это в конечном счете становится желанием быть услышанным, принятым, оказаться в безопасности, любимым. Вот почему агрессивность индивидов, желание доминировать и раболепие сегодня наблюдаются не столько в групповых отношениях и социальных конфликтах, сколько в сентиментальных межличностных отношениях. С одной стороны, на социальном и индивидуальном уровне продолжается процесс умиротворения благодаря самопоглощению, свойственному нарциссам, с другой стороны, личная сфера психологизируется, утрачивает свои привычные ориентиры и оказыва-
109
ется в зависимости от общества нарциссов, где каждый находит лишь то, чего он «желает»: нарциссизм не означает отчужденность от других людей, он подразумевает последовательный перевод индивидуальных и социальных реальностей на язык, понятный каждому субъекту.
Несмотря на громкие крики об объявлении войны и призывы к всеобщей мобилизации, неофеминистки, со своей стороны, не верят в усиление борьбы полов, в конечном счете оказавшееся лишь поверхностным. Столкновение сил, которое в настоящее время определяет соотношение полов, возможно, является последней гримасой традиционного противостояния полов и одновременно признаком его исчезновения. Обострение конфликта не носит принципиального характера и, видимо, ограничится «промежуточными» поколениями, феминистской революцией. Стимулируя систематическое исследование «природы» и статуса женщины, пытаясь обрести ее утраченную идентичность, отказываясь занять заранее определенную позицию, феминизм дестабилизирует регулируемую оппозицию и подрывает устои: по существу, прекращается традиционное отношение к разделению полов и сопутствующие ему конфликты. В прошлом осталась война полов, налицо — конец мира секса со всеми вытекающими последствиями. Чем чаще феминистки задают вопросы о сущности женского начала, тем больше они теряются в догадках; чем чаще женщина уступает свои позиции, тем в большей мере мужское начало само утрачивает свою идентичность. На смену относительно однородным классам определенного пола приходят личности, все более зависящие от случайных обстоятельств, возникают самые невероятные комбинации активности и пассивности, целые мириады гибридов без четкой принадлежности к определенной группе. Становится проблематичной персональная идентичность; по су-