Коллективные структуры чувства, в отличие от чувства индивидуального, чаще всего неопознаваемы даже для их носителей. Однако это не то, что выходит из глубин бессознательного к поверхности сознания, например общественного. Это то, что имеет отношение к фантазийной жизни коллекти-
вместо заключения 107
ва, к его проекциям и ожиданиям, к его (не)узнаванию истории. Это место свободы коллектива, в том числе от самого себя, область размытой, потенциальной социальности, где только формируются будущие ориентиры. Это место самих фантазмов исторического. Непрерывность знаков - общества, идеологии, истории - оказывается здесь прерванной, подвешенной. В этих полях гнездятся очаги сопротивления - но сопротивления подспудного. Здесь размещается то, что никакое обществе не в силах подчинить своим законам, будь оно авторитарным или же демократическим. Частная жизнь в обществе обобществленных средств труда. Аффективное переживание клише в индивидуалистической культуре. Все это -незримые формы отклонения, если угодно - меняющий социальные орбиты clinamen.
Но в слове «негероический» есть еще один оттенок. Речь идет собственно об анонимности. О таком опыте проживания, который далек не только от объективации, но и от самопредъявления. В этих подвижных коллективах нет «героев», которые отличались бы от всех остальных, - здесь все одинаково и утвердительно не-героичны. (В контексте «произведения искусства» это будет означать, что нет больше ни «творцов», ни тем более «гениев».) Иными словами, это область доиндивидуаль-ного, когда не установлены даже базовые социальные различия и не закреплены необходимые для социальной жизни роли. Вот почему эти временные коллективы столь вызывающе эгалитарны. Это - равенство до всяких (идеологических) артикуляций, равенство, критерием которого выступают лишь неявные «структуры чувства». Проживание времени, переживание, казалось бы, неотчуждаемых клише - то, что и можно называть сегодня «жизнью тела», - эти и другие опыты открывают простор для новой всеобщности, новой, исходно разделяемой публичности. Здесь нет ни иерархий, ни социальных институтов, но взамен есть некий силовой потенциал, одновременно противо- и протополитичный.
108 антифотография
Фотография сегодня - лишь один из топологических указателей таких сообществ. Может быть, в этом - ее последняя (искупительная) миссия. Вытесняемая к краю изобилием новых средств воспроизведения - ручным видео и цифровой камерой в первую очередь, - фотография освобождает то, что потенциально было в ней заложено и когда-то даже становилось зримым: ауру иных присутствий. Но «иных» не в смысле «бывших когда-то», а скорее в смысле «летучих, невостребованных, неприметных». Сегодня, становясь отчасти архаической, она дает увидеть то, что прежде в ней же оставалось незамеченным, периферийным: наш взгляд постепенно разучивается «прочитывать» знаки. Впрочем, дело отнюдь не в том, что сами знаки теряют контекстуальные привязки или что мы не способны с надлежащей достоверностью восстановить по ним утраченный контекст. Дело в том, что меняются способы видения и что фотография подводит нас к пределу видимости как таковой. Акт видения не есть ни процедура захвата, ни операция по расшифровке текста. Акт видения, более того, уже не индивидуален. Фотография, стало быть, возвращает нас к самим условиям восприятия, чья прозрачность и/или нейтральность являются как минимум абстракцией. Но способ восприятия, в свою очередь, неотделим от воспринимающего субъекта, в данном случае - опять же от «негероических» сообществ. Словом, в фотографиях мы узнаем не только других: сквозь этих других и во взаимодействии с ними мы узнаем «самих себя». Мы узнаем, потому что себя в них «вспоминаем», но, однажды «вспомнив», уже не в силах забыть. Субъект сегодняшнего восприятия - не герой и даже не масса, но скорее промежуточная общность. Здесь, в этом общем поле аффективных связей, поле сингулярной анонимности, как раз и заключается преобразующий потенциал.