Древнерусские люди, усвоившие учение Иоанна Дамаскина, считали, что человек состоит из двух субстанций — души и тела. Соответственно, у него есть два ряда органов чувств — чувства телесные («слуги») и чувства духовные: есть «телесные» очи и «духовные» («умные»); «телесные» уши и «духовные». «Умные» очи устремлены к небесам («к горе»), телесные — «вперены в землю». Подлинный, духовный мир человек может увидеть только «умными» очами, а раскрыть их могут книги. Поэтому именно книги и находились в центре древнерусской культуры.
Мысль о том, что искусство должно изображать мир, каким его воспринимает духовное око, созвучна не только древнерусской, но и современной культуре. Так, по мнению Ф.М. Достоевского, художник должен смотреть на мир «глазами телесными и, сверх того, глазами души, или оком духовным». Только такое постижение действительности может быть подлинной художественной правдой, реализмом в высшем смысле слова.
Книга для древнерусского человека была подлинным средоточием духовности, а «книжник» — переписчик древних рукописей — центральной фюурой древнерусской духовной жизни. Переписыванием книг занимались многие русские святые, например Сергий Радонежский. Образ древнерусского «книжника» — летописца — А.С. Пушкин воплотил в образе монаха Пимена из трагедии «Борис Годунов». Передавая свой труд Григорию, Пимен называет основные принципы летописания:
< Описывай, не мудрствуя лукаво, Все то, чему свидетель в жизни будешь:
Войну и мир, управу государей, Угодников святые чудеса, Пророчества и знаменья небесны...
Книги в идеале не могли быть предметом чьей-либо наживы, купли-продажи; их нельзя было покупать или продавать — только дарить, завещать, получить в наследство. Книги были не материальной, а духовной собственностью, основной частью духовного богатства человека. Не случайно люди в своих завещаниях в первую очередь наравне с недвижимостью — землями и домами — упоминали книги, а уж затем — остальное имущество. Книги и были для русского человека духовной недвижимостью, ценностью, которая от отца должна была перейти к сыну и помочь ему противостоять быту, повседневности. При этом не столько человек владел книгой и использовал ее в своих конкретных целях, сколько книги владели человеком, лечили, «пользовали» его, определяли его духовный путь и предназначение. Книги были своеобразными духовными «маяками», светившими человеку, указывавшими ему путь во тьме истории. Они выступали в качестве мудрых друзей и советчиков. В трудные моменты жизни к книге обращается Владимир Мономах, ища в ней совет, как поступать в сложнейшей этической ситуации — как вести себя в междоусобной братоубийственной войне: «...Взял Псалтырь, в печали разогнул ее, и вот что мне вынулось...» («Поучение Владимира Мономаха»).
В «Повести Временных лет» сказано: «Велика... польза от учения книжного; книгами наставляемы и поучаемы... от слов книжных обретаем мудрость и воздержание. Это ведь — реки, напояющие вселенную, это источники мудрости; в книгах ведь неизмеримая глубина; ими мы в печали утешаемся; они — узда воздержания». Древнерусский человек воспринимал эти слова почти буквально: главная река — Библия, точнее, Ветхий Завет — широкая полноводная река, а Новый Завет — это огромное безбрежное море, в которое эта река впадает. Все остальные книги — это речки и ручейки поменьше, впадающие в главную реку и море.
В летописи сохранились строки, правда весьма лаконичные, о создании на Руси при Ярославе Мудром первой библиотеки. Ярослав (про которого летописец с уважением написал: «...книги любил, читая их часто и ночью и днем») собрал «писце многы», и переводили они с греческого на славянский язык, и «написали они книг множество», и засеял Ярослав «книжными словами сердца верующих людей». Эти книги — а число их было весьма внушительно — хранились в каменном Софийском соборе, и на них воспитывались поколения русских людей. Библиотеки были и в древнерусских соборах Новгорода, Полоцка, Ростова и многих других городов. Созданы они были и в монастырях одновременно с принятием Студийского монастырского устава (до наших дней дошло около 130 книг XI—XII вв.).
Переводились книги не только с греческого, но и с латинского, древнееврейского, болгарского и сербского языков.
Древнеболгарский, или, как его еще иначе называют, старославянский, язык лег в основу языка русской культуры — церковнославянского языка. Многие церковные рукописные книги, созданные в Древней Руси, уже сами по себе могут считаться произведениями искусства: они украшены изящными миниатюрами, богатыми окладами, прекрасными заставками и орнаментом, золотыми и киноварными буквами, знаменующими начало «красной строки». Самой древней из дошедших до нас книг считается «Остромирово Евангелие», написанное в середине XI в. дьяконом Григорием для новгородского посадника Ост-ромира. Процесс создания древнерусской книги занимал много времени, поэтому в конце ее иногда встречаются надписи типа:
«Яко радуется жених невесте, так радуется и писец, закончив свою летопись...».
Христианство не только стимулировало становление древнерусской письменности и литературы. Выдающиеся деятели православия внесли огромный вклад в обогащение культуры этноса, расширение сфер художественного творчества.
С православием на Русь пришло искусство красноречия. Древнерусские ораторы-проповедники в своих речах утверждали духовно-нравственные ценности веры, объединяли людей, учили сильных мира сего. Церковное проповедничество — устное и письменное — было школой приобщения народа к высоким ценностям культуры, способствовало формированию национального самосознания.
Но из самых замечательных произведений древнерусской письменности, дошедших до наших дней, — «Слово о Законе и Благодати». Создано оно было митрополитом Иларио-ном (первым русским митрополитом на Руси — до него митрополиты были греками и приезжали из Византии), человеком широкого кругозора, отмеченным мудростью и бесспорным писательским даром. Иларион был среди тех «книжных» людей, которых Ярослав Мудрый собрал вокруг себя, и, вероятно, он причастен к созданию первой русской летописи — «Повести Временных лет». Иларион мог быть составителем предполагаемого «Сказания о принятии христианства на Руси». Некоторые историки считают, что именно он и князь Ярослав были инициаторами сооружения собора Софии в Киеве. И не исключено, что -именно в этом храме — тогда самом величественном и роскошном — в присутствии самого князя и членов его семьи и произнес он свое «Слово» (может быть, это произошло вскоре после освящения храма).
Древнерусские люди, сравнительно недавно принявшие христианство, скорее всего, ощущали себя провинциалами в христианском мире, и смиренно побирающимися под окнами европейского храма мудрости. Это чувство духовной неполноценности, которое могло быть у русских людей, и попытался развеять Иларион. В своем «Слове» он показал место Русского государства среди других христианских народов. Благодать, т.е. христианское вероучение, воплощением которого является Новый Завет, противопоставляется Иларионом Закону, сформулированному в Скрижалях-Моисеевых и воплощенному в книгах Ветхого Завета. Благодать универсальна. Закон имеет национальный характер. Закон ограничен в пространстве и во времени (он дан для одного народа — древних иудеев, имеет начало и конец). Благодать имеет начало (Рождество Христово), но не ограничена ни во времени, ни в пространстве (для всех народов во все времена). Явление Благодати Иларион связывает с истиной, познанием, красотой и свободой, воплощенными в выборе Русью православной веры. Русский народ в силу самой природы этой веры, не может быть ниже других христианских народов.
«Слово о Законе и Благодати» впитало в себя большое количество литературных источников, а очень скоро и само стало источником для заимствований и подражаний. Его часто читали и неоднократно переписывали, включая в разного рода «Требники» и «Служебники».
Столетие спустя после митрополита Илариона развернул свою деятельность другой церковный писатель и замечательный мыслитель и проповедник — Кирилл Туровский. Его интересовал прежде всего человек — «венец творения», его Душа и тело. «Поучения» и «Слова» Кирилла Туровского по поводу церковных праздников отличались проникновенным лиризмом и глубиной духовного постижения их смысла. Произведения Кирилла свидетельствуют о высоком уровне древнерусского ораторского искусства, а также том, что книжники XII в. в совершенстве овладели античной и византийской традицией словесного творчества. О Кирилле Туровском современники отзывались так: «Златоуст, паче всех воссиявший нам на Руси».
Произведения этого монаха пользовались громкой славой. Они вошли древнерусские сборники-антологии — «Торжественник», «Златоуст».
Любимейшим чтением русских людей были жития святых (называемые также агиографией). Вначале на Руси, естественно, были лишь переводные жизнеописания. Потом их стали создавать и на собственном материале. Так появились жития первых русских святых Бориса и Глеба, Феодосия Печерского, Мстислава и Ольги, Александра Невского. Автором первых русских житийных произведений — о Борисе и Глебе, о Феодосии Пе-черском — был монах Нестор, один из составителей «Повести Временных лет». Позднее жития включались в различные книги — «Прологи», «Четьи-Минеи» (сборники, содержащие жития святых, «Слова» и «Поучения», расположенные по календарному принципу — в соответствии с днями памяти каждого святого), «Патерики» (сборники, в которых описывались отдельные эпизоды жизни и деяния подвижников — монахов, отшельников — какой-либо одной местности). Особой любовью у русских людей пользовался сложившийся в XII—XIV вв. Кие-Во-Печерский патерик, в котором описывались деяния монахов Киево-Печерской лавры.