Известно, что выпускаемый журнал «Мир искусств» приобщал своих художественных сотрудников модерна к журнальной и книжной графике. Но на эту работу можно поглядеть и с другой точки зрения, рассматривая влияние пластического языка графики на стилевые особенности творчества мирискусников. А надо заметить, что в искусстве собственно изобразительном стилистика модерна яснее всего обнаруживает себя в графике. Графичность, культ «чистой линии» - характерная особенность модерна, и это не случайно. Язык линии – более условный, чем язык света и светотени. В природе нет линий как таковых; импрессионисты, стремясь передать зрительное впечатление натуры, никогда, даже в гравюре, не прибегали к линейному, «проволочному» контуру. Последний является больше знаком предмета, чем его натуральным изображением, а символизм, от которого модерн вел свою родословную, тяготел именно к знакам, намекам, иносказаниям. Искусство модерна, сохраняя узнаваемость внешних форм, делает их бесплотными, превращает в орнамент, расположенный на плоскости. Здесь сказалось влияние японской гравюры, с ее утонченной линеарностью, порой слышится отдаленное эхо греческой вазописи, восточной миниатюры.
Графическая природа стилизма художников «Мира искусств», естественно сильнее всего сказывается там, где они выступали в роли иллюстраторов, оформителей. Но и в тех случаях, когда эти мастера создавали живописные произведения (показательно, что они обычно предпочитали пастель маслу) – пейзажи, портреты, исторические картины, они уделяли много внимания декоративно-композиционной роли линии, выразительности силуэта, словом, всему тому, что было связано с художественными открытиями графики.
Если стилевые свойства творчества художников «Мира искусств» несут на себе явную печать графической интерпретации пластического образа, то в поэтике их искусства постоянно присутствует театрализация мира, взгляд на жизнь как бы сквозь рампу сцены. И никогда прежде театрально - декоративное искусство в России не было вовлечено такого большого количества блестящих имен.
Знаменитые балетные «Русские сезоны» в Париже, организованные С.Дягилевым в 1909-1911 годах связаны в своей пластично-сценографической части с творчеством таких мастеров, как А. Бенуа, Л. Бакст, Н. Рерих, В. Серов.
И никогда прежде романтическая условность темы, сюжета, образа в станковом произведении так тесно не срасталась с театрально-сценической концепцией изображения действительности.
Разделяя многие общие взгляды своего кружка, художники «Мира искусств» вместе с тем обладали яркой индивидуальностью, у каждого из них были свои излюбленные творческие задачи.
Например, Сомов относительно мало работал в театре, предпочитая станковое искусство. Его излюбленная тема – театрализованный мир свиданий ,поцелуев в беседках, и пышно разобранных будуарах героев в напудренных париках, с высокими прическами в расшитых камзолах и платьях с кринолинами. Как блестящий портретист, Сомов создает во второй половине 900-х годов серию портретов, представляющих художественную и артистическую среду.
Бакст же, напротив, много работал в театре, оформлял в основном балетные постановки.
Немного особняком в этой группе находится творчество Добужинского. Его занимала тема городской жизни Петербурга. На пути к своему новому стилю Добужинский трансформирует городскую тему двумя различными способами. В известном рисунке «Дьявол» (1907) он уподобляет образ города кошмарному сновидению, возводит его до символа, восходящего и к петербургским настроениям Достоевского и к современным представлениям о «городе-спруте». Другой способ – большая серия видов Петербурга, созданная в 1900-х годах и изданная в качестве почтовых открыток общиной св. Евгении. В этом случае в городском ландшафте выбирались мотивы, «очищенные» от суеты повседневной жизни и хранящие в современной петербургской действительности память о былом. Но в его конструктивно напряженных и графически несколько аскетичных «видах» всегда ощущается Петербург XX века. Поэтическое обаяние старых архитектурных памятников северной столицы выступает у Добужинского сквозь трезвую, словно безвоздушную атмосферу современного города, и это придает им особую остроту.
Еще один художник из «Мира искусств» - Билибин иллюстрировал русские народные сказки и сказки А. С. Пушкина. Можно сказать, что он, являясь продолжателем дела Васнецова и Поленовой, представлял то направление в русском искусстве, которое искало опоры в национальных духовных традициях, поэтическом мире сказок и былин, в образно-пластической системе народного ремесла. Но вместе с тем с графикой Билибина в русский модерн вошло влияние японской цветной гравюры. Особенно сильно это влияние сказалось в созданных в 1905 году известных иллюстрациях к «Сказке о царе Салтане» А.С. Пушкина.
Практические его ровесник Рерих много размышлял о национальной духовной традиции. Для него она связывалась с историческими событиями древности, с нераскрытыми тайнами природных сил и верований. Все это ему хотелось воплотить в станковых картинах и в больших декоративных панно, в сценическом оформлении спектаклей на историческую темы, и в мозаиках, призванных войти в идейно-пластический образ храма-памятника. В некоторых отношениях Рерих был близок здесь к Врубелю – оба они шли навстречу модерну в желании облечь свои романтические идеи в декоративную систему устойчивых пластических образов, оба видели путь к решению своих художественных проблем в синтезе различных видов искусства. Монументальные работы Рериха в Талашкине – один из примеров наглядно характеризующий и творческие помыслы художника и те компромиссные результаты, которые можно было достигнуть в этой сфере в пределах нового стиля.
До сих пор речь шла о художниках. Чьи произведения формировали русский модерн, определяли его характерные черты, хотя разумеется, их значение в русском искусстве никоим образом к этому не сводится. Но русская художественная культура на рубеже XIX и XX веков знает множество и других случаев, когда правильнее говорить о влиянии модерна на творческие принципы живописцев, графиков, скульпторов. Конечно, влияние это не было случайным, и дело касалось вовсе не просто слабой сопротивляемости того или иного художника стилевым импульсам эпохи. Однако разница между Врубелем, одним из творцов русского модерна и, скажем, его прославленным современником Серовым была в этом отношении очень существенной. Врубелю новый стиль казался средством обретения свободы для собственного творческого волеизъявления, формат выражения своей художественной индивидуальности. Серов в своих поздних работах («Похищение Европы», «Портрет Иды Рубинштейн», все 1910 года) шел к модерну, усматривая в нем наоборот, дисциплинирующие стилевые установки, способ «самообуздания» личности.
Ярко вспыхнувшее на заре нашего столетия искусство модерна отгорело сравнительно быстро, и хотя много споров вызывают причины его вырождения, кажется наиболее вероятным, что ошеломляющая новизна форм, вычурность фантазии и смелость приемов приедались. Постоянно нагнетаемая нервозная подвижность начинала казаться навязчивой, банальной, вульгарной.
Эпоха модерна завершила крупнейший цикл развития искусства. Модерн как антиэклектическое движение, ставившее своей целью уничтожить "бесстилье", по сути, не ушел от эклектики. Он вобрал ее в себя, обобщил ее опыт в попытке создать что-то новое, но на базе старого. Таким образом, модерн явился завершающим звеном эклектики. В свою очередь, эклектика подвела итоги глобального периода историзма, берущего свое начало с эпохи Возрождения. Очевидный вывод: период модерна окончил развитие искусства, начиная чуть ли не с античности.
Выполнил ли модерн задачи, поставленные перед ним в конце эпохи эклектики художниками и архитекторами? Главная идея, служившая его источником появления и двигателем развития - создание большого, "интернационального" стиля, осталась нереализованной - модерн не создал стиля в традиционном понимании этого термина, то есть не были очерчены каноны, по которым должно создаваться стилистически чистое произведение, ведь модерн сохранил многокрасочность эклектики.
Модерн угас, завещав важнейшие свои художественные открытия идущим вслед направлениям, в частности, столь ему по внешности противоположному конструктивизму. Но его декоративная система и, особенно, всепроникающий манерно-подвижный орнамент на целые десятилетия получили устойчивое клеймо «дурного вкуса». Как мне кажется, немалую роль в этом сказало широчайшее распространение дешевых фабричных изделий. Но, как это всегда получается, столь жесткий приговор впоследствии был решительно пересмотрен, и модерн стал на некоторое время истоком новой, уже ретроспективной моды. Сегодня его наследие - интереснейший предмет изучения, первоисток и наглядная модель стилевых исканий нашего века.
1. Борисова Е.А, Стернин Г.Ю., Русский модерн, «Советский художник», М., 1990.
2. Герчук Ю.Я., Что такое орнамент?, «Галарт», М., 1998.
3. Горюнов В.С., Тубли М.П., Архитектура эпохи модерна, «Стройиздат СПб», СПб, 1994.
4. История русского и советского искусства, «Высшая школа», М., 1989.
5. Неклюдова М.Г., Традиции и новаторство русских художников ХIХ века, «Искусство», М., 1991.