Имя Лермонтова было присвоено только что выстроенной в Цветнике галерее. Нагорный бульвар переименован в Лермонтовскую улицу. Только «Домик» нигде не был упомянут. Георгиевскому мирно жилось в его стенах, ни один посетитель его не побеспокоил.
Печальную дату отметили многие газеты, но о «Домике» вспомнил лишь журналист В.Л. Якимов. В очерке «На месте последних дней Лермонтова», напечатанном в «Историческом вестнике», автор пишет:
«Дом этот в настоящее время переделан до неузнаваемости, так что о пребывании в нем Лермонтова осталось одно воспоминание. Внутрь проникнуть нельзя было, так как в нем обитал какой-то офицер с семейством, да это и было бы по вышеупомянутой причине совершенно бесполезно».
Следовало бы этот дом купить городу, – сказал спутник Якимова, – и устроить в нем что-нибудь вроде Лермонтовского музея.
«Нельзя не согласиться с этим мнением, – добавляет журналист. – Но... Ведь устройство музея барыша никакого не даст».
В последующие годы в статьях, посвященных Кавказским Минеральным Водам, стали появляться строки и о «Лермонтовском домике».
В 1903 году в газете, издаваемой Управлением Кавказских Минеральных Вод, появилась заметка о скудости воспоминаний о Лермонтове в Пятигорске.
«На Кавказских Минеральных Водах каждая пядь земли связана с именем поэта», – напоминает сотрудник газеты и задает вопрос: «Что сделал Пятигорск и его пригороды для увековечения славного имени? Ни школ имени Лермонтова, ни Лермонтовского общества, ни музея его имени».
Тут бы, казалось, и следовало поставить вопрос о выкупе «Домика» из частных рук. Но газета такого вопроса не поднимала. Его вообще не поднимал никто.
Весной 1908 года в Пятигорске побывал сотрудник Петербургской реакционной газеты «Новое время» публицист Василий Васильевич Розанов. Он нашел, что «Домик» необыкновенно чисто содержится хозяином.
Хозяин усадьбы, коллежский советник П.С. Георгиевский, «одинокий старичок», встретил гостя приветливо и обошел с ним комнаты «Домика» и сад.
«Все, как было при нем», – заверил публициста хозяин.
В июне того же 1908 года Розанов поместил в «Новом времени» пространную статью, в которой с умилением вспоминал «одинокого старичка», похожего на Максима Максимыча.
«Вот удачный преемник жилища поэта! Кому же хранить его лучшую реликвию...» – восторженно восклицает публицист, очарованный «старичком».
А между тем хозяин не мог даже сказать, в какой из комнат была спальня поэта. Зато он показал Розанову в «красном углу»[22] под стеклом огромный образ божьей матери, а неподалеку от образа фотографии своих родственников, снятые «с живых и с усопших в гробу – матери, отца и покойного брата»...
О встрече с этим же хозяином Лермонтовской усадьбы сохранились воспоминания поэта Ивана Алексеевича Белоусова, побывавшего в Пятигорске в 1909 году.
«Как только я приехал в Пятигорск, у меня явилось желание посетить места, освященные пребыванием поэта», – писал Белоусов. – Главная мечта моя была осмотреть «Лермонтовский домик».
Встретив в Пятигорске приятеля, Белоусов вместе с ним отправился разыскивать «Домик».
«По указанию встречных, мы без труда нашли улицу, где находился «Лермонтовский домик», но самый дом отыскать было довольно трудно. С улицы нет никаких следов и примет, что дом этот Лермонтовский. На воротах вывесочка с фамилией Георгиевского; но мы с приятелем уже запаслись сведениями, что именно Георгиевскому и принадлежит дом, в котором жил Лермонтов.
Входим через ворога во двор – ни души. Когда же мы подходили к другому флигельку внутри двора, появилась какая-то девушка, с виду прислуга.
– Вам кого угодно? – спросила она.
– Нам хотелось бы осмотреть дом Лермонтова.
– Да вот он, – указала она на флигелек, около которого мы стояли. Видим, действительно, около парадного входа прибита дощечка с надписью: «Здесь жил М.Ю. Лермонтов 1837-1841 гг.»
– А как же нам осмотреть внутренность дома? – обратились мы к девушке.
Та стоит в нерешительности.
– Право, не знаю как... Хозяина надо спросить.
– Ну что ж? Спроси. Мы подождем. – Девушка скрылась за углом флигелька.
– Так вот он какой, Лермонтовский домик-то! – проговорил мой приятель, – а я ведь его представлял себе не таким. Судя по старинным снимкам, это была простая мазанка с камышовой крышей; теперь это хороший кирпичный, под железной крышей, особняк. Да он как будто размером больше стал...
Не успел еще мой приятель окончить своих размышлений, как снова появилась встретившая нас вначале девушка.
– Хозяин обедает, потому не может вас принять, – заявила она.
– Какая неудача! Что ж делать, надо уходить, – предложил я своему приятелю.
– Да, нужно, – согласился тот.
Однако мы продолжали стоять около домика. Девушка как будто сжалилась над нами:
– А вы кругом дома обойдите, в сад зайдите, – предложила она.
Мы пошли, по ее указанию обогнули угол дома и очутились в небольшом садике, в углу которого стояла беседка, а между старыми деревьями пестрели на солнце грядки цветов.
Больше смотреть было нечего, мы повернули к выходу и, когда проходили мимо крыльца, увидели стоявшего на нем небольшого роста пожилого человека.
– А вы хотели бы посмотреть дом Лермонтова? – спросил он.
– Очень хотели бы! – ответили мы в один голос.
– Я владелец этого дома, – отрекомендовался он. – Очень уж много народу всякого ходит. Кто его знает, что за народ. Какие нынче времена-то! – высказал свои сомнения хозяин.
Мы согласились.
– А на вас я поглядел, – вижу, люди почтенные. Милости прошу в дом.
Мы с радостью последовали за ним и, пройдя через парадное крыльцо, очутились в светлой, уютной, чисто прибранной комнатке.
– Вот тут, – начал свои объяснения хозяин, – всего четыре комнатки, как и при Лермонтове было, так они и остались в неприкосновенности. И окна те же, на тех же местах. Только я, видите ли, чтобы сохранить этот домик от разрушения, обложил его стены кирпичом, а камышовую крышу, от времени совершенно развалившуюся, заменил железной[23]. А вот эта пятая комнатка – уже в пристройке, ее при Лермонтове не было.
– То-то, – заметил мой приятель, – я, как поглядел снаружи на дом, подумал, что здесь что-то не так.
– Все так, все так! – поспешил успокоить хозяин, – все, как при Лермонтове, а пристройка – это отдельно... теперь в сад пожалуйте, там тоже есть кое-что, – предложил хозяин.
Мы снова очутились в саду.
– Видите, – говорил хозяин, – вот старая акация. Она стоит как раз против итальянского окна, – может быть, здесь находился кабинет Лермонтова. И на самых старинных фотографиях и рисунках это дерево изображено на этом самом месте. Да, тут много есть современников Лермонтова. Вот ореховое дерево, вот другое со сломанной вершиной – все остатки сада, который был при Лермонтове. Может быть, сиживал под этими деревьями или в тени их скрывался от солнца.
– А эта беседка – тоже лермонтовская? – прервал я размечтавшегося хозяина.
– Нет, это уж я построил, – ответил он. Вернулся я домой не совсем удовлетворенным, мне стало жаль, что домик, в котором жил один из крупнейших поэтов, не могли сохранить в целости таким, каким он остался после смерти поэта. Можно было бы сохранить и внутреннюю обстановку, собрать вещи, принадлежавшие поэту, и в этом домике устроить маленький музей».
Статью же Розанова, может быть, и не следовало бы вспоминать, тем более что она полна ошибок, если бы в ней не было строк о «Домике Лермонтова».
«Мне кажется, – писал между прочим Розанов, – что ценность и интерес Лермонтовского домика и сада будут все возрастать со временем. Мне даже кажется необходимым взять все это место в казну или в собственность города, сохраняя домик как реликвию». В большом доме автор предлагает устроить библиотеку или читальню имени Лермонтова. Но, несмотря на то, что газета «Новое время», субсидируемая правительством, была органом влиятельным в высших кругах, судьбу «Домика» статья не изменила.
Стали носиться слухи, что «одинокий старичок», похожий на Максима Максимыча, не прочь продать усадьбу, если за нее дадут неплохую цену.
Слухи проникли в центр России. И вот житель Твери, Александр Иванович Иванов, составляет записку о спасении «Домика», которую озаглавил: «О сохранении домика Лермонтова в Пятигорске». Перечислив те изменения, которые претерпел «Домик» с тех пор, как Лермонтов покинул его навсегда, Иванов деловито сообщает:
«Усадьба, в состав которой входит домик Лермонтова, составляет частную собственность бывшего пятигорского казначея Павла Семеновича Георгиевского и им продается за 18000 рублей, пока ему дают 12000 рублей. Продажа усадьбы в частные руки, вероятно, повлечет уничтожение драгоценной реликвии нашей литературной истории, так как в Пятигорске, особенно вблизи Машука, быстро возникают громадные дворцы санаторий.
Едва ли можно ныне рассчитывать на ассигнование непосредственно из казны 18000 рублей, но есть возможность обойти это затруднение. Управление Кавказских Минеральных Вод могло бы приобрести усадьбу Георгиевского и использовать ее для своих хозяйственных надобностей, подобно тому, как в интересах своих пациентов это управление поддерживает много сомнительных достопримечательностей (Замок коварства и любви, грот Лермонтова и др.).»
Воспользовавшись пребыванием в Твери президента Академии наук, великого князя Константина Константиновича, Иванов вручил ему лично записку. Президент отметил «собственной рукой» где, когда и от кого получил записку. Это было 19 февраля 1909 года.
Записке был дан ход. В Отделении русского языка и словесности завели «Дело о приобретении домика Лермонтова в Пятигорске». В Академии наук «Дело» не залежалось. 11 марта, всего через три недели со дня вручения записки Иванова президентом, в Пятигорск, в адрес Управления Кавказских Минеральных Вод, был направлен следующий запрос:
«Узнав о том, что усадьба, в состав которой входит домик Лермонтова, в настоящее время продается собственником ее, П.С. Георгиевским, и, опасаясь того, чтобы эта продажа не повлекла за собой уничтожения ценного для литературной истории нашего памятника, каковым является флигель, где великий поэт провел последние четыре года своей жизни, разряд изящной словесности при Отделении русского языка и словесности Императорской Академии наук имеет честь, по предложению августейшего президента и Академии наук, обратиться в Управление Кавказских Минеральных Вод с вопросом – не могло ли бы оно приобрести усадьбу г. Георгиевского и использовать ее для своих хозяйственных надобностей».