Упоминаю об этом с единственной целью — предупредить: не верьте ничему или почти ничему из того, что пишется про внутренние дела в правительственном лагере. Из каких бы источников ни исходили подобные сведения, они остаются пропагандой, подчиненной целям той или иной партии, — иначе сказать, ложью.
Дж. Оруэлл
_В обыденном сознании люден давно уже сформировалось мнение, что политика — достаточно грязное дело, ибо для достижения своих целей люди, ею занимающиеся, не брезгуют никакими средствами, среди которых ложь и обман — еще не самые отвратительные. Если в отношениях между двумя людьми еще действует английская пословица «Честность — лучшая политика», то, управляя миллионами, о ней забывают. На это давно обратили внимание мудрецы и философы. Так, Платон в своем трактате о Совершенном Государстве писал, что правители его могут «прибегать ко лжи и обману ради пользы тех, кто им подвластен. Ведь мы уже говорили, что подобные вещи полезны в виде лечебного средства». \
Позже эту мысль еще четче сформулировал Никколо Макиавелли, от которого пошло понятие «макиавеллизм». Оно употребляется для характеристики образа действий человека, принципом поведения которого является использование любых, в том числе и аморальных, средств (лжи, клеветы, жестокости и т. п.) для достижения преследуемых им целей. В своем знаменитом трактате «Госу-дарь» Макиавелли обосновал допустимость игнорирования в политике законов нравственности во имя великих целей. В арсенал возможных с его точки зрения средств могут входить «хорошо применяемые жестокости», способность политика «быть великим притворщиком и лицемером», побеждать врагов «силой и обманом», умение правителя внушать подданным «любовь и страх», заставить силой народ верить в то, что не отвечает его убеждениям, и так далее. Он писал: «Родину надо защищать средствами славными или позорными, лишь бы защищать ее хорошо».
В XX веке этой концепции придерживался Уинстон Черчилль. Он говорил: «Политика — не игра. Это серьезное занятие», подтверждая этим, что там не место сантиментам.
То, что политика построена на лжи и обмане, русские поняли в начале XVIII века, когда Петр I впервые попытался стать полноправным участником тогдашней европейской политики. Привыкшие к «честному слову» и верности взятым на себя обязательствам, петровские дипломаты были поражены двуличностью и увертливостью европейских государственных деятелей, поднаторевших за многие века в искусстве политической интриги. Вот как описывает А. Толстой в романе «Петр I» знакомство русского посольства с обычаями королевских дворов того времени:
«Таких увертливых людей и лгунов, как при цезарском дворе в Вене, русские не видали отроду... Петра приняли с почетом, но как частного человека. Леопольд любезно называл его братом, но с глазу на глаз, и на свидания приходил инкогнито, по вечерам, в полумаске. Канцлер в разговорах насчет мира с Турцией во всем соглашался, ничего не отрицал, все обещал, но когда дело доходило до решения, увертывался, как намыленный».
Вышеприведенная цитата относится к так называемой внешней политике, однако существует еще политика внутренняя, определяющая взаимоотношения правительства исвоего народа. Здесь дела обстоят еще более сурово. Со своими гражданами, как правило, руководство страны поступает более бесцеремонно, чем с соседними государствами, объясняя это весьма расплывчатым термином «государственные интересы».
Как говорил Артур Шопенгауэр, «государство — не что иное, как намордник для усмирения плотоядного животного, называющегося человеком, для придания ему отчасти травоядного характера».
Правда, при различных формах политического управления жесткость, с Которой манипулируют людьми, может меняться в значительных пределах. То, что допустимо в демократических государствах, не разрешается в тоталитарных.
В 70-е годы в Советском Союзе ходил анекдот:
— В чем сходство и различие конституций СССР и США?
— Они обе гарантируют свободуслова. Но конституция США гарантирует свободу и после произнесения этого слова.
Каким же образом вождям тоталитарного режима удается держать людей в повиновении, заставляя их слепо верить в любые, даже бредовые идеи? Для этого имеется ряд отработанных приемов.
Во-первых, руководство страной с тоталитарным режимом, обманывая людей, не перестает убеждать их, что говорит только правду. Откройте, к примеру, статьи и речи Ленина:
«Наша сила в заявлении правды!» «Народу надо говорить правду. Только тогда у него раскроются глаза, и он научится бороться против неправды».
Звучит прекрасно, не правда ли? Но первое, что сделали большевики после прихода к власти, — это закрыли практически все оппозиционные газеты и установили жесткий контроль за печатью. Цензура, более жесткая, чем при царе, мгновенно душила любые попытки высказать критическую информацию о правящем режиме. В газетах печаталось только то, что отвечало интересам Советской власти. И со временем людей приучили мыслить однообразно.
Знаменитый американский писатель-фантаст Роберт Хайнлайн, посетивший в начале 60-х годов СССР, писал:
«Вот как это делается: начиная с колыбели никому не дают слушать ничего, кроме официальной версии. Так «pravda» становится для советских детей «правдой». Тем не менее полностью подавить у людей стремление к правде властям никогда не удавалось. Люди искали и находили любую возможность узнать истинное положение вещей. В ход шло все: устная информация в виде сплетен и слухов, передачи западных радиостанций (которых неимоверно «глушили» при помощи радиопомех) и самиздатовские книги и журналы.
Постоянное давление цензуры выработало у советских людей привычку читать «между строк», по крупицам собирая просочившуюся сквозь идеологические запреты информацию и делая из нее соответствующие выводы.
По этому поводу существовал анекдот:
Один человек поздно вечером звонит своему приятелю и взволнованно шепчет в трубку:
— Алло, слушай, ты читал сегодняшнюю «Правду»? Там такое написано...
— А что именно?
— Ну, знаешь, это не телефонный разговор...
Во-вторых, чтобы обмануть народ, правители предварительно внушают ему чувство величия, подобно тому, как рабочего осла или цирковую лошадь украшают звонкими бубенчиками и красивой сбруей. Лошадь гордится своей блестящей уздечкой, не понимая, что с помощью этой узды человек может лучше и надежнее ею управлять. Также и людям постоянно внушалось, что они соль земли и цвет человечества, чтобы они забыли про свое бедственное положение.
Немцам в нацистской Германииговорили, что они высшая раса, предназначенная для управления другими народами, а советским людям внушали, что они «передовой отряд человечества», зовущий остальные народы к светлому будущему. Вспомните лозунги недавних лет:
*Да здравствует советский народ — строитель коммунизма!»
«Слава пролетариату — гегемону человечества!»
Ну и песни были соответствующие:
Человек проходит как хозяин Необъятной Родины своей!
И люди действительно порой верили, что это им принадлежат заводы, фабрики, поля и леса их страны. А ими тем временем бесконтрольно распоряжалась номенклатурная бюрократическая верхушка.
Исследования психологов показали, что порой свобода тяготит человека. Всегда гораздо труднее подчиняться внутреннему голосу совести и долга, нежели мощному давлению свыше. Поэтому для некоторых людей более приемлемыми кажутся «несвобода» и тоталитаризм, когда кто-то Высший — вождь, жрец или Бог — решает за них, как надо поступать, снимая тем самым с души маленького человека тяжелое бремя выбора. Возможно, об этом писал в одном из своих произведений ленинградский писатель Вячеслав Рыбаков:
И лживы десять заповедей ветхих, И насквозь лживы кодексы морали — Куда честнее просто прутья клетки, Прожеетор с вышки, пальцы на гашетке. Но Слов дурман всегда был нужен Стали.
Этими стихами поэт подчеркивает, что даже всесильным диктаторам было выгоднее обманывать своих подданных, нежели принуждать ихтолько силой. А Слово — оно не самоценно, а всего лишь инструмент в руках человека — доброго и правдивого или алого и лживого, для слов это не имеет значения. Ибо, как писал другой поэт, «словом можно убить, словом можно спасти...»
В политике же слово поворачивается так, как это выгодно властям, причем это происходит как в тоталитарных режимах, так и в так называемых демократических. Вспомним 40-е годы, пакт Риббентропа—Мо-лотова, когда Германия превратилась из врага в друга, а потом наоборот.
Примером из истории «демократического» государства может служить признание доктора Р. А. Вильсона в предисловии к книге С. Хеллера и Т. Л. Стила «Монстры и волшебные палочки»:
«Когда я поступил в среднюю школу, самыми плохими парнями в мире были немцы и японцы, а русские были нашими храбрыми союзниками в борьбе с фашизмом. Когда я заканчивал среднюю школу, плохими стали русские, а немцы и японцы стали нашими храбрыми союзниками в борьбе с коммунизмом. Называйте это обусловленностью или гипнозом, но это подействовало на большую часть нашего поколения. Один способ мышления был уничтожен, а новый был впечатан на его место».