Такое именно смирение у Шпенглера, таков его релятивизм и скептицизм. Смирение у него есть, он по-своему его декларирует, но оно направлено н а ц е л и, а не на органы постижения. В силе своих познавательных символов Шпенглер не сомневается, но он потерял веру и просмотрел универсальные истины, накопленные европейской культурой.
Таким образом, Шпенглер помогает нам нащупать точный диагноз духовной болезни современной европейской культуры: б е з р е л и г и о з н ы й с к е п т и ч е с к и й с а м о у т в е р ж д е н н ы й р а ц и о н а л и з м.
И в этом раскрытии его величайшая художественно-философская заслуга.
совсем соответствовал его мысли о географически строго очерченных границах культур. В таком случае встает вопрос, почему же сам Шпенглер, будучи представителем западной культуры, считал себя вправе описывать другие исторические миры, более того, давать характеристики их таинственной и - согласно его же теории - непроницаемой для него души? По этому поводу иронизировал еще Томас Манн: " Только господин Шпенглер понимает их всех в месте и каждую в отдельности и так рассказывает, так разливается о каждой культуре, что это доставляет удовольствие". Убежденность Шпенглера в том, что только человек Запада в отличие от всех прочих культур предназначен для понимания истории, уходит своими корнями в традицию немецкого историцизма ХIХ в. Основополагающая идея историзма - понять человека из его историчности, т. е. изменчивости и постоянного развития, - характерна и для Шпенглера. Не без основания поэт-экспрессионист Г. Бенн (1886-1956), ставший после 1933 г. приверженцем нацистского " народного обновления ", считал, что принцип "все течет" - это чистое немецкое познание. Поэтому, " Гераклит - первый немец, Платон - второй, а все они - гегельянцы ". Еще раньше Ницше отмечал эту немецкую черту в книге "По ту сторону добра и зла": "И сам немец не есть, он становится, он "развивается". Поэтому "развитие" является истинно немецкой находкой и вкладом в огромное царство философских формул; оно представляет собой то доминирующее понятие, которое в союзе с немецким пивом и немецкой музыкой стремится онемечить всю Европу". Но такое фатальное и неизбежное угасание культуры должно означать, по мысли Шпенглера, не стремление уйти от действительности в мир иллюзий, а героическое бесстрашие, с которым следует встретить и осознать закат нашего мира: "Кто не понимает, что уже ни кто не изменит этого исхода, что нужно либо желать этого, либо вообще ничего не желать, что нужно любить эту судьбу или отчаяться в жизни и будущем, кто не чувствует величия, присущей этой активности властных умов, этой энергии и дисциплине натур, твердых, как металл, этой борьбе, ведущейся ледянными и абстрактнейшими средствами, кто морочит голову провинциальным идеализмом и тоскует по стилю жизни прошедших времен, - тот должен отказаться от того, чтобы понимать историю, переживать историю, творить историю". При этом не надо думать, как это часто случается, будто из Шпенглера идет физическая гибель культурно-исторического мира. Он продолжает существовать, но его обитатели не живут полнокровной духовной жизнью, а влачат лишь чисто биологическое существование. Так неправ ли был Шпенглер, ставя под сомнение само понятие ничем не ограниченного бесконечного развития?
Глава 7
ШПЕНГЛЕР И ПОЛИТИКА
Работа над вторым томом "Заката Европы", который Шпенглер хотел завершить к весне 1919 г., была прервана в связи с бурными событиями в Германии, переключившим его внимание на другие проблемы. К тому же ожесточенная полемика вокруг его книги заставила Шпенглера еще раз продумать концепцию, и лишь в апреле 1922 г. рукопись была завершена. Центральное место во втором тома занимали темы политические. Буржуазию Шпенглер трактовал не как сословие, а как скопление людей уже покидающих сферу культуры. Шпенглер очень высоко ценил роль государства. Но с приходом цивилизации оно начинает терять авторитет, вместо идеальных стремлений на первое место выдвигаются материальные интересы и власть денег. В итоге на авансцену истории врываются харизматические личности как властелины новой охлократии: "Я называю цезаризмом образ правления, по своей внутренней сути абсолютно бесформенный". Одновременно с цезаризмом приходит борьба народов за мировое господство, "вступление в эпоху великих битв". Цезаризм и стремление к созданию мировых империй Шпенглер рассматривал как трагический и величественный закат. Старая Европа корчилась в предсмертных конвульсиях, распятая между коммунистическим Вельзевулом и фашистским Мефистофелем. Действительно, казалось, что грядет эпоха цезарей, век великих диктаторов: Сталин в России, Муссолини в Италии, Гитлер в Германии, Франко в Испании, Салазар в Португалии, Хорти в Венгрии, Дольфус в Австрии, Пилсудский в Польше, Ульманис в Латвии, Сметона в Литве. Поистине, Шпенглер оказался великим провидцем, но только на короткое время. Его "век цезарей" пронесся по истории огненно кровавым метеоритом и исчез. Вот только исчез ли он окончательно?
Глава 8
ШПЕНГЛЕР И НОВАЯ ГЕРМАНИЯ
Выход "Заката Европы" сделал Шпенглера знаменитостью во всей Германии. От восторженных читателей он получал множество писем. Шпенглер был принят в высший совет Мюнхена. Ими заинтересовались в так называемых национально мыслящих кругах политиков и предпринимателей. Довольно тесные отношения сложились у Шпенглера с промышленниками Г. Стиннесом и А.Ферглером, магнатом печати и лидером националистов А. Гугунбергом, с бывшим вице-канцлером К. Гельфериком, с руководителем правой военизированной организации Г. Эшерихом, с рейнским фабрикантом П. Ройшом. В эти же годы Шпенглер стал частым гостем в мюнхенской квартире Макса Вебера, где между гостем и хозяином велись длительные многочасовые дискуссии. Уже тогда становиться заметным настороженное отношение Шпенглера к нацистскому движению. Когда после провала" пивного путча " в Мюнхене 26 февраля 1924 г. начался фарсовый судебный процесс против Гитлера и его сподвижников, Шпенглер в тот же день выступил перед студентами Вюрцбурга с докладом" Политический долг немецкой молодежи", в котором предостерегал молодежь от увлечения национал социализмом. Шпенглер критиковал не только национал-социалистические и националистические идей. С неменьшей резкостью он отзывался и о Веймарской республики, в которой правили "некомпетентность, трусость и подлость" и в которой процветали" коррупция и разложение административного аппарата, грозящие превратить Германию в европейскую Индию". Странно, но Шпенглер не сумел или не захотел увидеть, что Г. Штреземан, которого он считал предателем национальных интересов Германии, на самом деле был одним из наиболее ярких и последовательных их выразителей и защитников. Вторая половина 20-х годов была временем затишья в жизни Шпенглера. Его поглотила работа над большим чисто философско-антропологическим сочинением, которое так и осталось незаконченным и в виде нескольких тысяч было опубликовано только в 1965 г. А. Коктанеком, исследователем архива Шпенглера, под заголовком "Первовопросы. Фрагменты из архива". В настроении Шпенглера произошел определенный перелом: усилились его разочарования и скептицизм. Интуитивно он угадывал, что на Германию надвигается тень чего-то нового и тревожного. Не случайно свою, вышедшую летом 1931 г. книгу "Человек и техника", пропитанную настроением безысходности, он заканчивал пассажем о жертвенности: "Время удержать нельзя; нет никакого мудрого поворота, никакого умного отказа. Лишь мечтатели верят в выход. Оптимизм - это малодушие. Долгом стало терпеливое ожидание на утраченных позициях, без надежды, без спасения. Ожидание, как у того римского солдата, чьи кости нашли перед воротами Помпей и который погиб, потому что при извержении извержении Везувия его забыли отозвать. Такой честный конец - единственное, чего нельзя отнять у человека". Шпенглер не был принципиальным противником национал-социалиизма, то есть считать его антифашистом было бы явным преувеличением. На выборах в Рейхстаг 31 июля 1932 г. и 5 марта 1933 г. он голосовал за НСДАП. И на президентских выборах в марте 1932 г. Шпенглер отдал свой голос за кандидатуру Гитлера, объяснив, правда, это так своей сестре Хильдегард, опекавшей этого одинокого, нелюдимого и, в сущности, глубоко несчастного человека: "Гитлер - болван, но движение нужно поддержать". И первые законы "карновального министерства", как он называл правительство Гитлера, направленные на свертывание демократических свобод и ликвидацию конституционно-парламентарной системы, не вызвали его протеста. Но столько же грубой ошибкой было бы считать Шпенглера сторонником национал социализма. На самом деле было все сложнее. Если многих видных интеллектуалов охватила в те дни национал социалистическая эйфория и они наперебой приветствовали возрождение новой Германии, то Шпенглер ни разу не выступил в поддержку нового режима публично. С редким для лета 1933 г. мужеством высказал Шпенглер свое порицание новым правителям: "К власти пришли люди, упивающиеся властью и стремящиеся увековечить то состояние, которое годится на мгновение. Правильные идеи доводятся фанатиками до уничтожения. То, что в начале обещало величие, заканчивается трагедией и фарсом". В будущем по Шпенглеру, ведущее положение в мире займут страны, отвечающие определенным требованиям, к которым он относит мощных сухопутных сил и флота, хорошо функционирующих банков и промышленности, и, конечно же, страны, имеющие сильные стратегические позиции в мире. Таким требованиям, полагал Шпенглер, отвечали лишь немногие государства, а в перспективе мировая мощь, по его мнению, постепенно будет перемещаться из Европы в Азию и Америку. К странам, которые постепенно могли стать ведущими в мире, Шпенглер относил США и Японию, отмечая их неизбежное столкновение за господство в Тихом океана. Хорошие перспективы, он считал, имеет и Россия, но только после освобождения от большевистского режима: "Большевистское правительство не имеет ни чего общего с государством в нашем смысле, каким была петровская Россия". Душа России, еще более далекая и непроницаемая для западного человека, чем душа Греции и Египта. Россия есть апокалипсический бунт против античности. В Достоевском открывается тайна России. Для нас западная культура проницаема и постижима. Россия посредник между Востоком и Западом. Освальд Шпенглер сказал, что западная цивилизация превратилась в некий механизм и у нее нет души. За 50 лет до него Н. Данилевский говорил, что душу мы можем добыть из русских национальных корней. В своей книге Шпенглер пишет, что время создания пороха примерно совпало с появлением книгопечатания. Шпенглер назвал эти открытия "двумя великими фаустовскими средствами ведения войны на расстоянии". Все рассуждения Шпенглера сводятся к тому, что если бы хоть отчасти совместить культуры Запада и Востока, возможно, не наблюдался бы этот упадок западной культуры. Что касается Европы, то Шпенглер отмечал ослабления позиций Великобритании, устарелость ее промышленности и торговли и постепенное истощение "творческой энергии". Романским же странам он отводил в будущем" только провинциальное значение".