Конечно же, это касалось далеко не всех читателей. Массовое чтение отнюдь не сводилось к потреблению изданий, носивших на себе печать той или иной идеологии, выражавших ту или иную социальную тенденцию. Говоря о русской культуре и о традиции вдумчивого чтения, о традиции отношения к книге, как к большой ценности (только русские люди в течение всей своей жизни собирают «домашнюю библиотеку», на Западе это не принято), очевидно, большинство исследователей имеют в виду наиболее интеллектуально нагруженные слои общества.
Книга в ХХ веке
После Февральской революции социальная роль книги в российском обществе не просто возросла, как в конце XVIII века, а резко изменилась. Практически единственным достижением Временного правительства было введение относительной свободы печати, в связи с чем резко возросло количество изданий. Роль печатного слова как оппозиции существующему режиму и его идеологии потеряла свою актуальность, так как реально появились политические свободы. Каждая партия должна была сконцентрировать внимание на «себе», своей программе. И литература, издаваемая в то время, носила ярко выраженный агитационный характер. Это были не книги, даже не журналы, а газеты, листовки. И спрос на книги тоже изменился. Книготорговец из Горловки сообщал, что среди рабочих «поразительный спрос на книги, причем лубок и духовное не берут, требуют политические».[10]
Когда к власти пришла партия большевиков, одним из первых ее законодательных актов был Декрет о печати (27.10.1917), по которому контрреволюционные органы печати подлежали закрытию. И дальше все 70 лет советской власти шла попытка сформировать нового человека, и главную роль в этом должна была играть книга.
В самые первые годы советской власти особое внимание уделялось изданию книг, адресованных низовому читателю. Для этого создавались специальные издательства: «Безбожник», «Красная новь», «Долой неграмотность». Все решения в этих издательствах о том, что издавать или не издавать принимались по команде АГИТПРОПа.
В 1919 году была в первый раз проведена централизация издательского дела, так как стояла задача создать новую книгу для всего советского общества. Кто же должен был ее создавать? Ведь книга ни в коем случае не должна была противоречить идеологии советской власти. Единомыслие должно было быть полным. Поэтому шла борьба за писателя, художника, деятеля искусства, стоявшего на платформе советской власти, но имевшего свою точку зрения по тому или иному вопросу. Ленинская фраза «Кто не с нами, тот против нас» говорит сама за себя. Подобной идеологизации до революции общество не знало. Была цензура, не допускающая какие-то книги к печати, но такого, чтобы любой писатель, художник, критик должен, именно должен славить существующую власть, такого не было никогда. Не потребитель (читатель), а директивные органы определяли характер книжного выпуска.
Конечно, были и успехи в распространении культуры, в книгопечатанье, в книгоиздательской деятельности. В 1920 году из тысячи человек грамотными были только 320[11], то есть 68% населения России было неграмотным. Это проблема была довольно быстро разрешена, и книги стали издаваться больше чем на 100 языках. Было создано несколько новых алфавитов для народностей, не имевших до революции письменности вообще. Известен успех, достигнутый в издании детской книги в издательстве Клячко Л.М. И в целом, не одно поколение советских людей было воспитано на многих прекрасных книгах советских писателей. Классики издавались и переиздавались миллионными тиражами. Но насколько выпускаемая литература удовлетворяла потребности населения, способствовала ли преодолению свойственной советскому обществу закрытости, стала ли книга, по выражению Д.С.Лихачева «самым ответственным представителем культуры всей страны»[12]? Почему в 1939 году академик В.И.Вернадский сказал, что «свой народ революция не допустила реально пользоваться книгопечатаньем»[13]? На все эти вопросы весьма оригинальным способом попытался ответить А.Кончаловский[14], поставив любопытный социальный эксперимент. Жителям деревни, где снимался фильм, он задавал три вопроса, среди них «Знаете ли вы Пушкина?». Оказалось, что Пушкина знают всего 30% населения. Немногим более ста лет назад, при установлении памятника Пушкину, собравшаяся толпа народа недоумевала, почему такая честь оказывается статскому советнику? Прогресс вроде бы налицо, но темпы его не соответствуют ни требованиям времени, ни затраченным усилиям, так как многие годы Пушкина переиздавали огромными тиражами, его стихами открывались буквари и хрестоматии. А в результате между Пушкиным и народом пролегла межа, так до конца и не преодоленная усилиями советских издательств. Корень зла, говорят исследователи, в государственной монополии на печатное слово, в излишней идеологизации книгоиздания. Вместо того чтобы рассказать и показать людям красоту пушкинской поэзии, говорилось о том, как Пушкин ненавидел самодержавие и всеми силами боролся за освобождение народа. Вот в чем главная ошибка. Книга не может быть только общественным явлением, нельзя насильственно внедрять ее в массы. Только «интимный» характер потребления книги ведет к активному диалогу создателя произведения и читателя в режиме «от сознания к сознанию», а результатом такого прочтения книги является взрыв творческого воображения человека.
Перенасыщенность литературы идеологией привела к тому, что в 60-е годы в Советском Союзе было два вида литературы: официально издаваемая и так называемый самиздат – самостоятельно печатаемая и переплетаемая запрещенная литература. И наиболее образованная часть общества, интеллигенция стремилась «достать» именно самиздатовскую литературу. Судя же по советской статистике, наибольшим спросом пользовались сочинения Маркса и Энгельса.
В 60-х годах ХХ века во всем мире исследования книги и личности читателя становится более многоплановым. Это во многом обусловлено «революцией свободного времени», ростом его продолжительности, развитием индустрии досуга. Кроме того, произошли и другие изменения. На Западе конфликт поколений выдвинул на первый план проблему отцов и детей, вопросы, связанные с преемственностью в освоении культуры и разрывами в культурной традиции.
Проблемы, связанные с качественными и количественными характеристиками чтения, вызывают особый интерес также в связи с расширением сферы применения новых средств коммуникации. Специалисты стали скептически относиться к традиционным печатным формам хранения и распространения информации. Все чаще и громче зазвучали голоса тех, кто утверждал, будто печать исчерпала свои возможности и обречена на забвение.
Да, в мире книг и чтения на исходе ХХ века наметились серьезные изменения. Все меньше становится социальная роль книги. Если прежде можно было безоговорочно согласиться со словами известного отечественного исследователя Н.Рубакина о том, что «ничто не характеризует степень общественного развития, как уровень читающей публики»[15], то теперь это утверждение приобрело иное значение. Из напряженного труда души чтение для многих превратилось в сопутствующее занятие (на Западе это произошло раньше). Интерес к «серьезной» литературе проявляет незначительная часть населения, и она все уменьшается. Предметом чтения становятся все чаще краткие жанры – инструкции, в том числе экранные, объявления, правила и т.п. Ни времени, ни душевных сил на вдумчивое чтение, на сопереживающее восприятие у читателя не хватает, поскольку в качестве источника переживаний теперь потребляются всевозможные специализированные издания, в том числе философские трактаты, Библия, Коран, сборники анекдотов, комиксы, хроники происшествий, наконец, телесериалы. Чтение стало в значительно большей степени ориентировано на удовлетворение не столько эстетических, сколько информационно-прагматичеких потребностей. Распространение новых технологий неизбежно приводит к снижению тиражей книгоиздания и читательской активности. Это однако не дает оснований говорить о кризисе чтения. Оно просто приобретает иные формы и несет в себе иное содержание и иные смысловые нагрузки.
Можно сказать, что основной тенденцией последних лет стала утрата печатным словом и чтением их исключительной роли, особенно в российском обществе. Художественная литература, печать в целом перестали быть по крайней мере главным источником для обсуждения глобальных и общечеловеческих проблем, в значительной мере потесненные аудиовизуальными, а позже и интерактивными средствами коммуникации. И тем не менее в круге массового чтения благополучно сосуществуют не только образцы «бульварного чтива», но и то, что всегда было принято называть «серьезной» литературой.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Чтение стало настоятельной потребностью, необходимым условием роста Человека разумного, и потому принятое определение «венца творения» как биологического вида – Homo Sapiens – правомерно, пожалуй, дополнить еще одним: Homo Legens – Человек читающий.
Род людской бесконечно много обязан тому университету, имя которому Книга. В этом университете приобретаем мы необходимые знания и получаем уроки нравственности, духовности, без которых оскудели бы разумом и очерствели бы сердцем.
Вот уже более пятисот лет сопутствует человеку печатная книга, сохраняя в принципе свой внешний вид. Бурное развитие науки и техники в современную эпоху породило ряд пессимистических теорий относительно будущего книги. Проблемой этой занимаются не только фантасты – от Жюля Верна и Герберта Уэллса до Айзека Азимова и Рэя Брэдбери, - но также и ученые, в том числе социологи.