Когда по инициативе Геннина начала строиться каменная церковь Святой Анны в Екатеринбурге, в октябре 1733 г. в обер-бергамте он вынес единоличное решение: заблаговременно «писать надлежащие в ней быть образы и иконостас», пока «маляры» и резчики, затребованные у митрополита Тобольского и Сибирского Антония, не прибыли в Екатеринбург, вызванному с демидовских заводов Аврамову готовить холст на «образы», прикреплять его к рамам, грунтовать. Для этого подобрать «особливую квартиру», топить ее, дать свечи. Холст сшивать находящимся под караулом женкам или «присыльным» за указную плату. Для помощи в изготовлении грунтовых красок дать из школьников одного человека. Аврамову платить по 4 руб. в месяц, школьнику — по 2 коп. на день, ставить деньги на церковный счет в 2 тыс. руб. [ГАСО, ф. 24, оп. 1, д. 569, л. 637—638 об.] Таким образом, Аврамов во второй раз был нанят Генниным в связи со строительством новой церкви. Примечательно, что «образы» и иконостас должны были делаться «по учиненному от него, генерала-лейти[н]анта, абрису», т. е. по его рисунку.
В ноябре 1733 г. был отправлен в контору Коммерц-коллегии в Москву заказ на краски и на двух «знающих силу в тех красках людей». Но краски так и не прислали, поэтому в марте 1734 г. был отправлен нарочный в Москву к приказчику Демидова и к фабриканту Томилину с просьбой о красках, но ни золота, ни серебра достать так и не удалось. Из-за этого работы по написанию икон в Екатеринбурге с июля 1734 г. приостановились и вновь начались лишь через полтора года — в декабре 1735-го.
Об этом стало известно из протокола заседания Канцелярии от 19 декабря 1735 г. в связи с прошением Аврамова о выплате ему жалованья по окладу, какой был определен «во время письма образов в здешную церковь» [ГАСО, ф. 24, оп. 12, д. 227, л. 208]. Видимо, с возобновлением этих работ Аврамов и подал такое прошение. По справке оказалось, что он «был на воле» с июля 1734 г. до 3 ноября 1735 г., до назначения учителем знаменованной школы, т. е. из-за отсутствия красок перестал получать жалованье из казны. К тому же в апреле 1735 г. Татищев приказал строительство церкви прекратить, «для малости оной разобрать» и построить новое здание. В связи с этим Аврамов сдал оставшиеся у него краски и «образы»; уже «отделанные» были приняты в церковь, «неотделанные» — в заводскую контору [Там же, д. 219, л. 155].
Ясно, что и в XVIII в. художник считался человеком вольной профессии: перестал работать, хотя и не по своей вине, — не стало и жалованья. «Простой» у Аврамова длился 15 месяцев. Члены уральской Канцелярии во главе с Татищевым решили: жалованье ему за те месяцы, что не был у церкви, не давать, «ибо он тогда, может, работал постороннее, для того, что был свободен». На учительской должности ему положили те же 48 руб. в год, с 1736 г. — 60 руб., как планировалось новыми штатами [Там же].
Став учителем, Аврамов продолжал использоваться и как живописец для заводских нужд, писал иконы. Как уже отмечалось, через месяц с начала занятий в школе он просил выдать ему разных красок для письма «образов» [Там же, д. 227, л. 248]. В июле 1736 г. он требовал краски умбры 3 фунта и «пристойного числа» конопляного масла для покраски дверей и окон в новом загородном доме Татищева, выстроенном на том самом месте, где сейчас стоит церковь Вознесения [Там же, оп. 1, д. 234, л. 123—124]. Видимо, рядовым малярам эту работу решили не доверять. Аврамов писал иконы и для строящейся на Сысертском заводе церкви во имя святых Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы. В январе 1736 г. начальство поручило ему «на царские двери зделать рамы. а к рамам двери написать на полотне», «местных икон» отделать две: «Рождества Богородицы, Сретения Христова, да написать Симеона Богоприимца, и Анну Пророчицу»; «для скорости в письме» Аврамову определили в помощь «вольного иконника» [Там же, д. 228, л. 165—166]. Через год, в январе 1737 г., учителю поручили для этой церкви «иконы и протчее, кроме образов в иконостас, написать» (для иконостаса уже имелись к тому времени иконы). Под «прочим» подразумевались, видимо, «царские южные и северные двери», о росписи которых речь шла в этом же документе [Там же, д. 240, л. 241].
3 ноября 1735 г. он был назначен учителем, 22 ноября Аврамов затребовал «припасы» для обучения школьников, которые ему были выданы из
Канцелярии [ГАСО, ф. 24, оп. 1, д. 226, л. 167], с 24 ноября начались занятия: это число указано в ведомостях школьников как время «вступления в науку». Аврамову дали из арифметической школы 4 учеников — сыновей молотовых мастеров Ивана Борисова и Андрея Оберехтина, сына молотового подмастерья Ивана Юдина и солдата Семена Звонарева [Там же, д. 625, л. 192]. Ученики были уже зрелыми юношами 18 и 20 лет. По-видимому, их отобрали как наиболее способных к рисованию и живописи.
Следующее пополнение школы произошло через год, в сентябре 1736 г. снова направили четверых (уже из словесной школы): сына мастера Ивана Денисова, детей молотовых подмастерьев Кирилла Шагова и Тита Михалева (12-летних), капральского сына Гаврилу Панаева (15 лет). В мае 1739 г. поступило еще семеро из арифметической школы (трое детей мастеров, дети кузнеца, капрала, солдата (12—14 лет): Агап Палкин, Павел Барышников, Иван Мокроносов, Петр Коптелов, Степан Лопаницын, Егор Сунгуров [Там же, д. 857, л. 120].
Судя по аттестатам учеников знаменованной школы, они посещали в определенные часы арифметическую школу и параллельно с рисованием осваивали математику. Умения учеников видны из их «удостоинств» и аттестатов, дававшихся учителем в связи с подачей ими прошений об увеличении жалованья или определении к делам. Так, об Иване Денисове в 1742 г. Аврамов показал, что он «набело» «книги рисовальные» «прорисовал» все три части, а также «волдеевы фигуры». «Из иных книг рисовал и тушевал царские персоны и разные фигуры из евангельских притчей, к тому ж рисовал монстров и другие разные фигуры в Главную Канцелярию и в аптеку здешную, о чем и в Канце- лярии[и] не без известно есть, под которыми он, Денисов, и подписывался. Оной же Денисов обучает арифметики пяту[ю] статью и в письме своем исправен и во всей помянутой науке против своей братьи учеников искуснее и в том деле силу знает лутчее» [Там же, д. 2321, л. 55]. О Кирилле Шагове в том же 1742 г. учитель отмечал, что и он «волдеевы фигуры», «цветы» и «другие фигуры» рисовал в аптеку [Там же].
Петр Коптелов писал о себе в 1749 г.: обучился «знаменовать, и тушевать, и грунтовать, и подмалевать, и на подмалевку краски составлять и позолотить, ныне состою в твержении трегонометрии, копирование чертежей и тушевать обучаюсь, сочинению планов, профилей и прешпектов, а в живописном обучаю[сь] отжив- ке» [Там же, д. 1248, л. 440—441]. Ученики знаменованной школы использовались в случае срочных работ в помощь чертежным для копирования планов заводов и рудников. В 1741 г., например, в школу выдавались бруски чернил и карандаши для «сочинения машинных и прочих чертежей» [Там же, д. 907, л. 441].
Основным учебным пособием в школе являлась книга И. Д. Прейслера (1666—1737), главы Нюрнбергской академии живописи, изданная в переводе на русский язык (с параллельным текстом на немецком) академической типографией в 1734 г., — «Основательныя правила, или Краткое руководство к рисовальному художеству». Она состояла из трех небольших по объему частей (от 10 до 22 страниц), каждая имела по 18 листов иллюстраций [см.: Сводный каталог, с. 469]. Это было первое руководство по изобразительному искусству, изданное на русском языке, которое должно было привить ученикам навыки рисования с натуры. Не случайно Академия наук ходатайствовала перед Сенатом о распространении этого издания в школах России в качестве учебного пособия [Луппов, с. 81]. Книга переиздавалась в 1734 , 1781 и 1795 гг. и, как отмечают специалисты, играла «.огромную роль в художественном образовании на протяжении всего XVIII в.» [Гравировальная палата, с. 14]. Судя по школьным ведомостям, обучение начиналось с последовательного прорисовывания изображений человеческого тела, имевшихся в этой книге.
В Государственном архиве Свердловской области нами выявлен уникальный документ, поданный в Канцелярию Главного правления заводов библиотекарем Лаврентием Сехтингом в мае 1740 г., — рапорт о книгах, взятых из Екатеринбургской библиотеки и не возвращенных, несмотря на его напоминания [см.: ГАСО, ф. 24, оп. 1, д. 2321, л. 222—226 об.]. Сехтинг просил Канцелярию, «чтоб повелено было объявленные книги собрать и возвратить по-прежнему в библиотеку, ибо у иных неоднократно просил, но оные их не присылают».
Рапорт Сехтинга дает нам представление о круге литературы, использовавшейся в знаменованной школе. Учитель Мирон Аврамов оказался среди наиболее активных пользователей казенной библиотеки. В знаменованную школу «для обучения» Аврамов взял в апреле 1737 г. 11 томов книг. Среди них были специальные труды по живописи и архитектуре, числившиеся в каталоге библиотеки Татищева, оставленной им в июне 1737 г. в Екатеринбурге, перед отъездом к новому месту назначения в Самару в качестве главы Оренбургской экспедиции. Эти книги уже хранились в помещении казенной библиотеки, но, отметим, являлись личной собственностью Татищева. Среди них — двухтомная «Кирхнерава живопись». В библиотеке Татищева числилось двухтомное издание «Kunst pforte» (Врата в искусство) в двух частях под № 510. Как нам удалось установить по электронным каталогам библиотек Германии, ее автор — J. Kanold. «Кирхнерову живопись», к сожалению, атрибутировать не удалось.
«Перспектива хитрости наук» Шублера, зарегистрированная в каталоге библиотеки Татищева под № 332 как «Schublers persctivische Zeichen Kunst, pars 1, 1719; pars 2, 1720. Nurnb[erg]», — это двухтомный труд немецкого художника и скульптора Иоганна Шублера (1689—1741), в котором излагались правила овладения искусством перспективы — изображения на поверхности предметов в соответствии с кажущимся изменением их величины, четкости, обусловленным степенью их отдаленности от зрителя; правила построения изображения трехмерных предметов на плоскости, которые необходимы как архитекторам, так и художникам. Более половины первого тома занимали рисунки (47 листов). Богато иллюстрирован был и второй том