Приведенных примеров достаточно, чтобы понять, что в ряде случаев замена одной буквы на другую приводит к потере исходного смысла слова или к неверной трактовке слов иноязычного происхождения.
Исключение твердого знака в конце слов. Уж, казалось бы, эта реформа самая целесообразная! От обилия «ъ», который к тому же в дореволюционной литературе писался не в строку, а в полторы, как «Ъ», рябило в глазах. Знак этот писался, но не читался. Так почему бы его не убрать? Тем более, что числовое значение у него отсутствовало, так что сакральный смысл не затрагивался.
Но такое представление о безобидности удаление «Ъ» поверхностно. В древности, т.е. более тысячи лет назад, этот знак читался как краткий звук «о» или «а»; этот звук до сих пор читается в болгарском языке как редуцированный (стертый, плохо артикулированный) звук «о», «а», даже «у», например, в слове «България» или «път» (путь), «съд» (суд), «ъгъл» (угол). Кроме того, как звук он до сих пор существует в русском языке, например, в качестве второго предударного, и его до сих пор используют в фонетической транскрипции - «п[ъ]лотенце», «д[ъ]рогóй», «г[ъ]лова» и т.д. Так что этот звук исчез в русском языке не повсеместно, а лишь в ряде случаев, например, на конце слов; однако подобное явление можно толковать как своеобразное оглушение звука на конце слова – а нам такое явление известно по согласным, которые произносятся без голоса, например, «столб» произносится как «столп», предлог «под» как существительное «пот» и т.д. Так что если попытаться отразить на письме это явление системно, то следует писать вместо звонких согласных их глухие варианты, причем не только на конце слова, но и на конце морфемы. Тогда появятся слова-монстры типа «минорный лат» или «потходящий», как если бы существовал «ходящий пот». Невозможно было бы различать слова «код» и «кот», «плод» и «плот», «сноб» и «сноп» и т.д. Короче говоря, подобная реформа в области согласных звуков принесла бы больше вреда, чем пользы.
Но хотя упразднение «Ъ» на конце слова на первый взгляд не столь вредно, и даже как бы совсем безобидно, последствия этой реформы не менее разрушительны. Ведь речь идет о разрушении одной из систем русской речи – системы открытого слога. Эта система когда-то господствовала в славянском языке без исключений, и означала, что слова состоят только из открытых слогов, начинаясь с согласного и кончаясь гласным или, в крайнем случае, полугласным. Греческое слово «сфинкс» было в славянском и древнерусском языке немыслимым и должно было быть передано как съпинъкъсъ или даже как пинъкъсъ. Но по мере оглушения «Ъ»на концах морфем и по мере появления звука «ф» стали возможны такие формы написания как «сфинъкъсЪ», «сфинкъсЪ» и даже «сфинксЪ». Так что упразднение концевого «Ъ» явилось последним звеном в разрушении системы открытого слога.
Здесь мы вступаем в область лингвистических дискуссий о соотношении письменного и устного языков. Традиционная лингвистическая точка зрения гласит, что письменный язык служит лишь для фиксации устной речи, является, так сказать, просто ее орудием и не более того, так что изучать следует лишь устную речь, а письменную литературу следует исследовать лишь при невозможности обратиться к речи звучащей, скажем, в случае мертвых языков. Так что первична устная, а вторична письменная речь. Следовательно, если редуцированные звуки «Ъ» и «Ь» исчезли в устной речи, они должны уйти и из речи письменной.
Между тем, устная речь весьма податлива, зависит от многих местных условий и, кроме того, подвержена массе влияний, например, стремится к удобному, не очень отчетливому произношению. Поэтому традиционное русское приветствие «здравствуйте» сократилось до «здрассьте» или даже «дрась», что, тем не менее, отнюдь не фиксируется на письме. Точно так же не фиксируется на письме слияние всех слов в сплошной речевой поток с одним силовым ударением, например, «япхателпайтигулять», в котором «б» произносится оглушенно как «п», гласный «о» как «а», и речь не распадается на отдельные слова с паузами между ними. Таким образом, хотим мы этого или нет, но мы фиксируем на письме фонетическую систему, а не конкретное звукоизвержение, поэтому лингвисты различают письмо фонетическое, например, фонетическую транскрипцию, и письмо фонематическое, фиксирующее не столько звуки, сколько их систему. И с точки зрения системы слова «дрась» или «япхателпайтигулять» очень непонятны и требуют большого времени на их осмысление, хотя и гораздо точнее передают устную речь, нежели «здравствуйте» или «я б хотел пойти гулять».
Но уже при таком подходе к письменности получается, что письменная речь служит в большей степени не средством общения, а средством фиксации неких инвариант, неизменных свойств устной речи, способствующих лучшей передачи смысла. Устная речь лабильна, подвижна, допускает большие отклонения от нормы, тогда как письменная речь как раз эту норму и поддерживает. И с этой точки зрения ликвидация конечного «Ъ» означало окончательную ликвидацию системы открытого слога в русской речи.
Между тем, вся русская графика буквально пронизана слоговыми традициями. Прежде всего, это касается правил переноса частей слова, где переносить следует морфемами, совпадающими со слогами, например, слово «поднос» нельзя разбить на часть «по-днос» или «подн-ос», а тем более «п-однос» или «подно-с», но следует избрать единственный возможный вариант «под-нос». Для устной речи правила переноса никакой роли не играют, там вообще нет никакого переноса, ибо слова не разбиваются на части, идущие в разные предложения. Так что перенос является исключительно принадлежностью письменной речи, и его оформление в виде правила переноса целых морфем служит как раз прояснению морфем, выявлению их в чистом виде, хотя и не всегда. Так, слово «слоны» должно переноситься не «слон-ы», как было бы правильным с точки зрения деления на морфемы, а «сло-ны», как было бы верным для деления на открытые слоги. Иными словами, в некоторых случаях предпочтительнее морфемный подход, в некоторых - подход с позиций открытого слога. Но любой подход связан со слогами, с их выявлением, что не характерно для устной речи.
Другой пережиток слоговой традиции связан с обозначением мягкости или твердости гласного звука. В славянских языках мягкость обозначается на самой букве, например, в польском буква «ń» обозначает НЬ, буква «ć» – ЧЬ; в сербском буква «љ» обозначает ЛЬ, буква «њ» – НЬ. Напротив, в русском языке мягкость согласного обозначается последующим гласным, так что мы имеем пары мягких и твердых согласных, различаемых последующими звуками, например, «не» и «нэ», «ни» и «ны», «ня» и «на», «нё» и «но», «ню» и «ну», «нь» и «нъ». Поэтому вне слога твердость и мягкость согласных звуков в русском языке неразличима.
Кроме того, в русском алфавите есть несколько силлабем, т.е. слоговых знаков – я, ё, е, ю. В начале нашего века йотованной была и буква «и», однако теперь она произносится как чистый звук. Наконец, буква «Ы», которая в древности писалась как «ЪI» графически состоит из двух знаков, «Ъ» и «I», что тоже можно считать слогом, в котором «Ъ» играет роль «Й», а «I» – «И». Иными словами, «Ы» есть твердый слог «ЙИ». (Кстати, если уж реформа орфографии так уж решительно выступала против замены «I» на «И», то и «Ы» следовало бы заменить на сочетание «ЙИ»). Так что русская азбука является не чистым алфавитом, а частично и силлабарием, т.е. репертуаром слоговых знаков.
Можно также вспомнить и о том, что до революции школьники заучивали так называемые «склады», т.е. слоги, образуемые согласными с гласными, например, «буки»-«аз» – ба-ба, «веди»-«аз» – ва-ва и т.д. Получается, что отдельные буквы в написанном слове не осмысливаются, и слово «м-а-м-а» ребенку непонятно. И действительно, только связав звуки в слоги и прочитав «ма-ма», ребенок понимает смысл всего слова как «мама».
Так мы приходим к пониманию того, что когда-то письменность у славян была слоговой, и лишь появление кириллицы прервало эту традицию. И действительно, на Руси вплоть до XVII века существовала традиция слогового письма. Подробнее мы на этом останавливаться не будем, отсылая читателя к нашим публикациям по данному вопросу [5, с. 6; 6, с. 89-93; 7, с. 63; 8, с. 54-60; 9, с. 136-140].
В контексте приведенных примеров упразднение конечной буквы «Ъ» является завершением отказа от слоговой традиции. После этого стали возможны примеры отказа и от других остатков слоговой системы; так, например, под влиянием компьютеризации в конце ХХ века стали возможны немыслимые прежде переносы слов вплоть до отделения одного звука. Тем самым реформа орфографии означала окончательный разрыв с традициями открытого слога в устной речи и слоговой письменности в кирилловской орфографии; она отодвинула нас от наших предков.
О так называемом Ъ разделительном. Наряду с упразднением конечной буквы «Ъ» в реформе орфографии допускалось сохранение этого знака в разделительном значении, например, в словах «съесть», «разъять», «подъём», поскольку иногда эти слова писались как «с'есть», «раз'ять», «под'ём». Но ведь по сути дела буква «Ъ» означала здесь согласный звук «Й», так что вместо производной от «I» использовалась совершенно другая буква. В этом можно узреть наступление на «I», начатое заменой «I» на «И». Украинцы отнеслись к «I» бережнее, и не только сохранили «I» для обозначения гласного звука, но и на базе него создали букву для обозначения согласного звука «Й», обозначив ее как «Ї». Заметим, что в слоговой графике один знак «I» использовался как для обозначения гласного звука «И», так и для обозначения согласного звука «Й». В современном же русском языке благодаря традиции, закрепленной в орфографии, от исходного «I» для обозначения согласного «Й» ничего не осталось: теперь используются графемы Й, Ъ, Я, Ё, Е, иногда И, и лишь в Ю первая палочка еще напоминает «I», да и то перекладинка уже превратила две буквы «IО» в единый символ «Ю». Так что здесь можно усмотреть завершение гонений на «I» в смысле «Й»; впрочем, в латинском языке слоговой знак «I» тоже приобрел отличный вид - он стал выглядеть как «J». А между тем, написание «с'есть», «раз'ять», «под'ём» и т.д. сохраненное в украинской графике, содержит апостроф в виде маленького знака «I», стоящего выше линии строки.