Идея преемственности, столь необходимая для формирования знаний о культуре как научной категории, далеко не сразу приняла форму, привычную нашему сознанию. В предыдущей главе речь шла о характерных особенностях повседневной жизни интеллектуалов конца ХIV-ХVI в., сделавших настоятельной необходимостью осмысление понятия "культура". Теперь же я хочу подробнее остановиться на специфических чертах ренессансного видения мира, которые привели к изменениям представлений о времени, формированию понамания исторической эпохи и, в конечном итоге, к превращению термина "культура" в неотъемлемую часть складывавшегося научного аппарата нового времени.
Сначала несколько слов об особенностях средневековых представлений о времени и истории, которые приходилось преодолевать гуманистам в их новом отношении к культуре.
Картина мира, созданная средневековым человеком, включала в себя сложные представления о времени. В них можно найти черты мифологизированного космического и персонифицированного родового восприятия времени, свойственного доклассовому и раннеклассовому обществу и ориентированному на циклическую повторяемость всего сущего, следы профетического представления о времени, принесенные в европейскую культуру старозаветной библейской традицией, разграничение вневременного существования вечности и линейного течения земной истории, имеющей четкое начало, отмерянное время существования и неизбежный конец.
На уровне книжных описаний времени христианское видение истории выступало как ведущее. Взятое на уровне понятий христианское видение истории выглядит намного сложнее представлений о времени, рожденных античностью, так как "в средневековом сознании категория мифологического, сакрального времени ("история откровения") сосуществует с категорией земного, мирского времени и обе эти категории объединяются в категорию времени исторического ("история спасения")... Историческое время подчинено сакральному, но не растворяется в нем: христианский миф дает своего рода критерий определения исторического времени и оценки его смысла".
В книге "Категории средневековой культуры" А. Я. Гуревич подчеркивает отличительные черты христианского понимания времени.
Первую особенность он связывает с восприятием взаимосвязи вечности и времени земной истории. В христианском мирoсозерцании понятие времени было отделено от понятия вечности. Вечность не измерима временными отрезками, она - атрибут бога. Время же - атрибут земной истории, оно - результат творения. Земное время сотворено, имеет начало и конец, ограничивающие длительность человеческой истории. Между вечностью и земным существованием есть точки соприкосновения, когда земная история как бы прорывается в вечность. Соединение с обителью вечного блаженства в христианском понимании истории рассматривается как точка растворения земного времени в вечности. В конечном поглощении мирского времени сакральным пространством и состоит смысл земного существования человека и человечества в целом.
Вторую особенность средневековых представлений о времени А. Я. Гуревич видит в возникновении новых представлений о количественной и качественной структуре исторического времени, текущего на Земле. Христианское видение мира четко делит земную историю на две главные эпохи - до рождества Христова и после него. Пришествие и смерть Христа рассматриваются как кульминационный момент развития земной истории. Сотворение мира, пришествие Христа, его гибель и воскресение стали тремя доминантами в христианском восприятии истории.
Те же кульминационные точки переносились в повседневное существование людей делением года на основные церковные праздники, а суток - на часы, в течение нескольких столетий отмечаемые звоном церковного колокола и измеряемые не числом астрономических единиц, а количеством церковных служб.
Третья особенность христианского восприятия времени, выделенная А. Я. Гуревичем, - представление о линейности и необратимости земного (исторического) времени. "Христианская временная ориентация отличается как от античной ориентации на одно лишь прошлое, так и от мессианской, профетической нацеленности на будущее, характерной для иудео-ветхозаветной концепции времени, - христианское понимание времени придает значение и прошлому, поскольку новозаветная трагедия уже свершилась, и будущему, несущему воздаяние. Именно наличие этих опорных точек во времени с необычайной силой "распрямляет" его, "растягивает" в линию и вместе с тем создает напряженную связь времен, сообщает истории стройный и единственно возможный (в рамках этого мировоззрения) имманентный план его развертывания".
Обычно подчеркивается, что христианская философия истории создает идею преемственности, рассматривая ветхозаветную историю как эпоху подготовки пришествия Христа, а последующую историю - как результат его воплощения и страстей. Идея исторической преемственности действительно играла важную роль именно в христианской интерпретации человеческой истории. Однако мысли ученых богословов далеко не сразу становились частью массового исторического сознания даже в среде образованной публики. Массовые формы исторического сознания формировалось преимущественно не учеными сочинениями, а легендами, преданиями, эпосом, сагами, мифом, рыцарскими романами, житиями святых. В течение долгого времени идея исторической преемственности присутствовала в них как бы в снятом виде, преломленная идеей личного спасения, обеспеченного каждому достойному жертвой Спасителя. Мысль о преемственности в истории в средневековой картине мира имела богословскую трактовку. В исследованиях, посвященных средневековым представлениям о времени и пространстве, обычно подчеркивается присутствие в них идеи цикличности, доставшееся людям той поры в наследство от древнейшего сельскохозяйственного календаря. Мне бы хотелось подчеркнуть связь привычных представлений о цикличности с представлениями о периодичности исторического развития, появившимися в средневековой картине мира.
Периодичность как мера измерения исторического времени играла важную роль в христианской философии истории. Идея периодичности нашла свое отражение в типах периодизации излагаемых событий, применяемых в исторических повествованиях (по шести периодам, соответствовавшим шести дням творения, как у блаженного Августина, по четырем мировым царствам, как у блаженного Иеронима, позже - по столицам христианства или великим княжениям, как в византийских хрониках, общерусских летописных сводах ХV-ХVI вв. или Степенной книге времен Ивана IV). Представление о мерности истории создавало основу для мирского понимания идеи исторической преемственности. Само же оформление такой идеи и ее превращение в компонент массового исторического сознания требовали времени. В исторических сочинениях идею преемственности довольно долго принимала на себя идея периодичности исторического развития, помогая сохранять ее в то время, когда идея исторической преемственности еще не имела чисто прагматического мирского истолкования и не играла ведущей роли в массовых представлениях об истории. Переносу идеи исторической преемственности в массовое сознание могли препятствовать ощущение пессимизма в восприятии событий земной истории, столь характерное для христианского богословия как на научно-популярном уровне, так и на уровне высокой схоластики, а также отрицательное отношение к новизне, безраздельно господствовавшее в христианском богословии вплоть до ХII-ХIII вв. и очень сильно выраженное в религиозной философии более позднего времени. О влиянии последней установки на массовое сознание может свидетельствовать хотя бы тот факт, что даже в середине XVII в. рождение старообрядчества как новой интерпретации православия опиралось среди прочего и на принципиальное неприятие нововведений, столь сильно сформулированное идеологом раскола протопопом Аввакумом в его проповедях, а затем и в его знаменитом "Житии".
Сплавом высокого богословия и массового восприятия представлений об истории стали хроники, анналы и летописи, продержвашиеся в течение нескольких веков как основные формы фиксации исторического опыта. Доминировала в них отнюдь не идея преемственности.
В произведениях, которые современная историографическая традиция привыкла воспринимать как исторические, обращает на себя внимание прежде всего погодная запись событий. Вторая особенность, поражающая современного читателя, - соединение в едином временном потоке тех событий, которые мы бы посчитали достойными внимания потомков, и каких-то деталей повседневной жизни средневековых горожан, с нашей точки зрения (вернее, с точки зрения наших представлений об исторически значимом) абсолютно неважных и случайно зафиксированных в историческом повествовании. В течение долгого времени даже профессиональные исследователи считали, что хроники и летописи представляли собою случайное нагромождение сведений. Современным ученым долго казалось, что хронисты и летописцы не умели выделять главное из потока фактов в силу того, что они не были знакомы с понятием причинно-следственных связей. В отношении отечественных летописей такую точку зрения можно встретить в книге Н. Л. Рубинштейна "Русская историография", вышедшей в 1941 г., или у И. П. Еремина, автора первого фундаментального литературоведческого исследования, посвященного "Повести временных лет" (1947). Люди, придерживающиеся подобной точки зрения, исходили из видимой беспристрастности авторов хроник и летописей. Беспристрастность же была кажущейся. Более того, она имела концептуальный смысл и вытекала из представлений о сущности и целях земной истории, казавшейся им лишь мгновением перед лицом всеоборевающей вечности.
Четкая хронологическая сетка подчеркивала неотвратимость хода истории, его независимость от воли и желания людей. Своеобразием манеры изложения, медлительностью повествования хронист подтверждал слова Экклеcиаста о суетности человеческого существования. Излагая в едином потоке важные и второстепенные события, он подчеркивал неважность земного перед лицом вечного, проповедовал христианские идеалы. "Суетность истории, - отмечает Д. С. Лихачев, - подчеркнута в летописи самим художественным, историческим методом, которым ведется изложение".