Таким образом, собственно логические (или, точнее говоря, имеющие отношение к логике) операции (с обслуживающими их разделами инвенции и диспозиции, однако в первую очередь все-таки диспозиции) отошли к логике; в распоряжении риторики осталась элокуция. Потеряв связь с диспозицией, элокуция, выступающая теперь как риторика в целом, вынуждена была уступить диспозиции и такие категории, как perspecuitas (ясность мысли) и aptum (языковая целесообразность). Делясь с грамматикой, пожертвовала ей puritas (грамматическую правильность) и осталась, в конце концов, с тем, что мог предложить раздел omatus (художественность, красота).
В этом качестве, то есть в качестве сильно редуцированной элокуции, риторика как раз и подверглась нападениям со всех сторон, несмотря на то, что по законам самой же риторики судить о целом по части - значит совершать логическую ошибку. Как бы "суверенно" ни существовал впоследствии раздел элокуция, сложился он не сам по себе, а в составе соответствующей научной дисциплины, то есть восприниматься он должен был лишь по отношению к другим разделам риторики, как минимум по отношению к "Инвенции" и "Диспозиции".[15]
В таком состоянии вторая половина XX в. и получила риторику: интерес к ней возник как интерес к территории, на которой, может быть, есть чем еще поживиться. Признанной временной границей "второго рождения" риторики считаются 60-е годы нашего столетия. Именно тридцать лет назад риторика была вновь открыта как чрезвычайно перспективная наука и с тех пор продолжает интенсивно разрабатываться.
Риторике не удалось сохранить цельность: разделы ее, в прошлом входившие в состав одной науки, "разошлись в разные стороны". Теорию аргументации (инвенцию и диспозицию) приняла в свои объятия теория коммуникации; элокуция встретила радушный прием у семиотики, науки о знаках и знаковых системах.
В принципе полного описания задач современной - "новой", "общей" риторики[16] в настоящее время не существует. Риторика со всей очевидностью утратила нормативный характер, поэтому авторы сегодняшних учебных пособий, как уже указывалось выше, в каждом конкретном случае сами определяют объем и характер сведений, которые имеет смысл передать студенческой аудитории.
Уровень этих пособий, как в России, так и в Европе (куда автора данного пособия забросила, точнее, перебросила судьба) весьма различен, однако, справедливости ради, следует заметить, что "риторическая традиция" в Европе не прервалась столь роковым образом, как это произошло в России: риторика в Европе была и остается одним из стабильных курсов в обучении '"новых поколений".
Причем здесь риторика изучается как в плане истории классической риторики, с более или менее подробным представлением имен и концепций (^сто далекого) прошлого, то есть собственно научно, так и в плане современной риторики, ориентированной на обучение "приемам письма" (представленным тоже в разной степени), то есть собственно практически.
В данном учебном пособие сделана попытка некоего симбиоза классической (теоретической) и современной (теоретической и практической) риторики: автор видит свою задачу отчасти в том, чтобы преодолеть разрыв "риторической традиции", попытавшись объединить требования к сообщению, принятые в классической риторике, с рекомендациями и пожеланиями "неориторов". Автор надеется, что читателям удастся почувствовать эту преемственность.
В современной поэтике и семиотике термин "риторика" употребляется в трех основных значениях: лингвистическом - как правила построения речи на сверхфразовом уровне, структура повествования на уровнях выше фразы; б) как дисциплина, изучающая "поэтическую семантику" - типы переносных значений, так называемая "риторика фигур"; в) как, "поэтика текста", раздел поэтики, изучающий внутритекстовые отношения и социальное функционирование текстов как целостных семиотических образований. Этот последний подход, сочетаясь с, предыдущими, кладется в современной науке в основу "общей риторики" (Лотман Ю.М. Указ соч., с. 167).
ГЛАВА 2. ИНВЕНЦИЯ
Инвенция (в переводе на русский язык - изобретение) есть искусство добывания и предварительной систематизации материала.
Как раздел риторики инвенция предполагала разработку проблематики, связанной с предметной областью речи, а именно с тем, о чем пойдет разговор.[17]
В первой главе, в ходе краткого обзора пяти разделов риторики, уже говорилось, что инвенция, по сравнению с другими разделами, наиболее тесно связана с "миром вещей" и в этом смысле фактически является переходом от неречевой действительности к речевой. Искусство добывания материала, таким образом, предполагало прежде всего введение в речевой оборот некоторого количества фактов, почерпнутых в реальной действительности.
Именно так и поступает любой говорящий: мотивации, которые заставляют его прибегнуть к сообщению, следует искать за пределами языка. В повседневной реальности мы говорим о тех предметах и явлениях окружающего нас мира, которые, с нашей точки зрения, этого заслуживают. Инициация сообщения всегда предполагает, что отбор некоторой группы предметов и/или явлений уже предварительно осуществлен.
Так, только в редких случаях я могу предложить кому бы то ни было "поговорить о чем-нибудь". Но и такое предложение - даже если я настолько безрассуден, что сделаю его! - будет фактически означать, что у нас (то есть у моего партнера и меня) есть, по крайней мере, несколько тем, которые гипотетически могли бы стать предметом нашего внимания. Однако это не будет означать, что я приглашаю партнера к процессу "производства слов" как таковому.
§ 1, Мотивы отбора "фрагментов действительности"
Механизм отбора "фрагментов действительности" - предметов и/или явлений, по поводу которых происходит речевое взаимодействие в повседневной коммуникации, не освещался в разделе инвенция напрямую. Дело в том, что риторика сформировалась (и на это в дальнейшем неоднократно придется ссылаться) в ориентации на судебные речи, как наука, обслуживающая потребности судопроизводства.[18] Иными словами, "предметная область" риторики (в данном случае - давенции) была изначально весьма и весьма четко обозначена. Вопроса, "о чем" говорить, стало быть, не возникало.
Тем не менее косвенным образом обращения говорящих к тому или иному "фрагменту действительности" были все-таки типологизированы. Причем соответствующая типология возникла на базе философии. Типология эта базируется на такой категории, как интерес. Примечательно исходное, латинское, значение этого слова. Interest в переводе с латинского означает важно. Именно это значение и задает вектор в изучении интереса к тому или иному объекту или явлению действительности.
Иметь интерес к чему бы то ни было изначально идентифицировалось с ощущением "важности" этого ^его-то" в жизни общества. В хорошо известном риторам трактате Гельвеция "Об уме", в частности значилось:
"Если физический мир подчинен закону движения, то мир духовный не менее подчинен закону интереса. На земле интерес есть всесильный волшебник, изменяющий в глазах всех существ вид всякого предмета". В частности, из этого высказывания следовало, что причиной любого действия, совершаемого нами, является интерес.
Риторика как наука о речевых действиях, вне всякого сомнения, не могла рассматривать в качестве причины речевых действий что-либо иное/чем интересы. А стало быть, уже на ранних этапах становления риторике пришлось учитывать и различные виды интересов, вызывающих те или иные речевые действия. Виды эти не были систематизированы подробно. Речь шла прежде всего о различении интересов по уровню их широты. На основании данного классификационного критерия выделялись такие виды интереса, как общественный, групповой и индивидуальный.
Именно эти виды интереса " в той степени, в какой они были присущи отдельной личности, - и диктовали обращение оратора к той или иной теме. Дифференциация тем на "масштабные" и "мелкие" ведет свое начало именно отсюда.
Иногда утверждается, что применительно к ораторскому искусству античность не знала такого понятия, как индивидуальный интерес. Речь, произносимая говорящим, с этой точки зрения, не была "речью от себя". Однако, не вдаваясь в длительные дискуссии, заметим, что дело, видимо, обстояло не совсем так. Античность была временем, когда, по словам выдающегося русского ученого АФ. Лосева, личность прекрасно умела "координировать" собственные интересы с интересами общества. Поэтому, Говоря "от лица общества", оратор тем самым говорил и от своего имени тоже. В этом, может быть, и заключается секрет того недостижимо высокого уровня, какого публичная речь достигла в соответствующие времена. Более полного совпадения личных интересов с общественными история человечества впоследствии не знала.
Отсюда и рекомендация классической риторики, в соответствии с которой обращение к теме всегда мотивируется (и должно быть мотивировано) социальным интересом. Только в этом случае оратора ожидал успех.
Если придерживаться данной рекомендации, то, видимо, можно утверждать, что успех любого речевого взаимодействия тоже зависит от того, какого рода интересы движут собеседниками. Интересы эти со всей очевидностью должны быть общими.[19] Сколько бы я ни убеждал моего партнера по речевой коммуникации в том, что многозабойное бурение интересная тема, сколько бы ни аргументировал интересность этой темы, в частности ссылками на то, что при разведке крутопадающих залежей многозабойному бурению просто нет альтернативы, вероятность пробуждения в моем собеседнике острого интереса к этой теме остается ничтожно малой. Кроме того единственного случая, когда мой собеседник - бурильщик и, стало быть, "сооружение скважин с ответвлениями в виде дополнительных стволов, направленно отбуренных от основного ствола скважины" (а именно так определяется многозабойное бурение в энциклопедических словарях) составляет для него смысл жизни.