Зато широко применялся упор ногой в живот противника, проводимый одновременно с захватом – после чего следовало опрокидывание на спину с перебросом противника через себя.
Возник панкратион скорее из борьбы, чем из кулачного боя. Но к ней были добавлены, кроме ударов, еще и некоторые приёмы, не применяющиеся даже профессиональными борцами, а не только пятиборцами.
Обменявшись несколькими ударами, борцы, как правило, схватывались вплотную. Тот, кто сделал ставку исключительно на ближний бой, превратится в мешок с костями гораздо раньше, чем доберется до соперника.
Кроме того, такая установка на ближнюю сцепку с противником исключает успешное действие одного против нескольких. Понятно, от чего «бой ногами о бедра» избегал длительного соприкосновения на дистанции схватки вплотную. Но только в этих условиях могла проявиться сущность панкратиона.
В панкратионе удары не являлись самостоятельными приёмами: они должны были «подготовить почву» для лучшего проведения приёмов борьбы.
Тем не менее, панкратион – единственное единоборство, знавшее принцип нанесения ударов сериями! Кулачным бойцам серии были почти недоступны из-за запрета бить по корпусу. А панкратиаст, таким запретом не связанный и – опять – таки в отличие от греческого боксёра – жаждущий загнать противника в глухую защиту, мог в начале боя обрушить на него шквал безостановочных ударов.
Все соревнования в греческой палестрике проводились на площадках, посыпанных сухим песком. Только для панкратмона приходилось готовить специальную площадку, называемую «мальфо» - «мягкое поле». На неё насыпали очень толстый слой мелкого песка, поверхность которого увлажняли водой. Созданный таким образом аналог борцовского ковра несколько снижал травматизм при бросках на землю.
Поединок на мальфо проходил в таких условиях, что заметить поднятый палец было просто не возможно. Сдаваясь, панкратиаст похлопывал победителя ладонью по телу. Если же никто из безнадёжно сцепивщихся в ближней схватке бойцов не мог провести решающий прём, то судья мог подсказать кому-либо из них, как следует осуществить болевой захват(или, наоборот: как освободиться от него).
Не говорит в пользу панкратиона и отсутствие весовых категорий. Их, впрочем,не было и в кулачном бое(как и временных ограничений, либо отсчета очков). Но лишь в панкратионе это привело к полному исчезновению легковесов – они не могли рассчитывать на победу ни при каком уровне техники.
Строго говоря, в панкратионе все решал не рост и вес, а мощность телосложения. Потенциальных панкратиастов можно было определить с детства: все они были широки в кости и обладали развитой мускулатурой. Конечно, мускулатуру надо было еще дополнительно развивать, да и технику боя оттачивать, но все это только при наличии генетического потенциала.
И получалась странная вещь: панкратиасты высокого уровня оказывались неуязвимыми друг для друга. Если они взаимо воздерживались от «грубостей» и не попадались на болевой залом, то их тела, одетые в прочнейшую мышечную броню, могли выдержать любые удары и броски! Разве что удар в голову опасен – но перчаток-то ведь нет. А «режущие» удары, способные пробить мышечный корсет, грекам известны не были.
В самой Олимпии на играх погибло множество кулачных бойцов. А панкратиаст за все время Олимпийских игр не погибло ни разу!
Впрочем, если не жизнью, то здоровьем они рисковали. Ведь панкратион – единственный из олимпийских агонов, допускавший болевые приемы.
А вот на периферии греческой цивилизации(например, в черноморских колониях) болевые приёмы распространились шире. К примеру, в Херсонесе проходили соревнования по таинственной « айксиломахии», представлявшей собой, видимо, борьбу с применением таких приемов, в в частности удушающих захватов. От панкратиона она отличалась только отсутствием ударов.
Иногда панкратиасты участвовали еще в одном из родственных их школе агонов: в кулачном бою или борьбе. Это было нелегким испытанием: оба агона проходили в один день. Причем, если число участников было нечетным, такому «двоеборцу», только что выдержавшему изнурительную схватку, мог для второй схватки достаться абсолютно свежий, еще не сражавшийся ни с кем напарник!
Такой счастливчик назывался эфедрием – «сидячим». Считалось, что он мог одержать победу даже сидя. Но везение эфидрия было о двух концах: если утомленный противник все же брал над ним верх – на следующую олимпиаду «сидячему бойцу» являться уже не стоило, он становился всеобщим посмешищем.
Эти обстоятельства приближали греческие единоборства к условиям боевой обстановки, но все же главным, что обеспечивало высокую боеготовность эллинов, был скорее весь развивающий комплекс приёмов палестрики (да и оркестрики), чем конкретные достижения боевых систем.
Путь атлета и Путь воина в Древней Греции не полностью разделился ( и то и другое – важный элемент общей культуры:именно культуры!), но уже и не полностью совпадали.
Многие авторитеты древнегреческой палестрики считали, что в олимпийском движении есть две вершины: пятиборье - пентатл, который требовал гармоничного слияния силы, ловкости, выносливости и быстроты на «нормальном» уровне, и панкратион, добивавшийся той же гормонии на уровне «экстремальном». Но другие полагали, что эта экстремальность выводит панкратион из числа олимпийских агонов, ибо сама по себе разрушает гармонию.
Эти точки зрения смогла бы примирить победа какого-либо чемпиона – панкратиаста в пентатле. Но такое за всю историю олимпиад случалось лишь один раз. Вероятно, этот победитель (некий Феаген) был поистине феноменальным и атлетом и воином. Однако кроме него обе вершины не покорились никому.
Особенность панкратиона заключалась в том, что это единоборство оказалось как раз в промежутке между двумя Путями. Это могло стать его достоинством, но стало скорее недостатком: оба мира, и воинский и спортивный, относились к нему без особого восторга. Воины – как к «баловству», польза которого проявляется весьма редко. А спортсмены – олимпийцы – как к «грубой игре», в которой почти невозможно осуществить чистые, красивые приёмы борьбы или даже бокса.
И тем не менее панкратион ближе, чем остальные искусства олимпийской программы, подходил к воинским, а не спортивным единоборствам. Он, собственно выделился из воинской практики в обозримом для самих эллинов прошлом. Тот же 648 г. до н. э. Можно считать «изобретением панкратиона лишь в том смысле, что тогда он был окончательно осознан как безоружное единоборство, а не как последний ресурс обезоруженного воина.
Определённая ограниченность всех признаваемых в Олимпии единоборств связана с их абстрагированием от боевой действительности. Можно сказать, что в каждом из них как бы «вынесен за скобки» финальный этап: применение оружия.
Отношение к панкратиону Александра Македонского можно охарактеризовать так: задача полководца – провести сражение таким образом, чтобы навыки панкратиона его воинам не пригодились, а вражеским воинам - не помогли. А та воинская практика, которая породила панкратион продолжала существовать параллельно ему.
Она подверглась достаточной систематизации, чтобы можно было говорить о ней как о самостоятельном явлении, имеющем собственное название.
Название это – « гопломахия»: борьба воинов (точнее, гоплитов: тяжеловооруженных пехотинцев. Гоплита отличало не только хорошее защитное оружие, но также сознательная дисциплина и развитое чувство общественного долга: гоплитами становились полноправные граждане греческих полисов, и согражданами они ощущали себя даже в большей степени чем братьями по оружию.
Эти качества отразились и на особенностях гопломахии.
Всё – таки «борьба воинов» полноценным агоном не стала, да и не стремилась им стать, упорно сохраняя военно – прикладное значение. И вот в этих условиях недостатки панкратиона (который заметно ближе к гопломахии, чем остальные греческие единоборства), конечно, не становились достоинствами, но утрачивали заметную часть своих опасных качеств.
Интересно, что кроме гопломахии, абсолютно исключавшей открытые состязания ( только тренировки и применение обретенных навыков на практике, т. е. в бою, а не на соревнованиях), существовал и какой – то компромиссный вариант: схватка воинов в полном снаряжении на боевом оружии, но – без намерения убить.
О подобных состязаниях повествует ещё «Илиада». Согласно Гомеру, они длились до первой крови.
В бранный облекшись доспех, ополчившись пронзительной медь.,
Выйти один на один и померить их мощь пред народом,
Кто у кого скорее пронзит благородное тело
И сквозь доспехи коснется и членов и крови багряной –
Тот победитель.
Правда, по Гомеру, участников этого поединка развели ещё до первой крови, признав победителями обоих – из опасения что они убьют друг друга.
Но на ряде изображений мы видим уже не поединок, а схватки небольших отрядов, а рядом стоит флейтист, своей музыкой задающий ритм боя. И всё же это не воинская пляска, а именно воинское состязание: музыканты сопровождали гоплитов и в настоящих сражениях, помогая управлять действиями войска на поле брони. Причём звук флейты был из числа не побуждающих, а сдерживающих сигналов: он напоминал воинам о необходимости соблюдать осторожность.
В строю приходилось ждать атаки главным образом спереди, поэтому и опасность нападения многих на одного не всегда проявлялась даже при наличии
численного превосходства. В этих условиях выработанные панкратионом боевые навыки (прежде всего мужество и выносливость) приобретали особую ценность. Например, древковому оружию (в первую очередь – копьям) обезоруженный боец мог противопоставить опять – таки прежде всего приёмы панкратиона, боксёрские нырки, борцовские захваты.