Как только возникли рыночные, товарно-денежные отношения и сфера обращения выделилась в качестве необходимого звена взаимосвязи между производством и потреблением и между элементами внутри обеих этих сфер, рынок стал приобретать не просто самостоятельное - самодовлеющее значение. Развитие рыночных отношений привело к появлению универсального товара, всеобщего эквивалента, мерила меновой стоимости любых товаров - денег. Универсальность денег как товара послужила основой развития все более сложной и всеохватывающей финансовой системы (банковско-кредитная система, разнообразные валюты и их соотношения, ценные бумаги и т.д.). Само по себе появление денег и развитие финансовой системы не следует рассматривать как некое грехопадение человечества, как источник всех его последующих бед. Нет, это был огромный шаг вперед по пути изучения, освоения разнообразных количественных соотношений, возникающих в сферах производства, потребления и обмена деятельностью, что создавало возможность понимать тенденции всего воспроизводственного процесса, а значит, и прогнозировать и планировать его, управлять им. Не случайно еще в 1603 г. испанец Солозано, специалист бухгалтерского дела, с гордостью за свою профессию заявил: “Бухгалтерский учет стоит выше всех наук и искусств, ибо все нуждаются в нем, а он ни в ком не нуждается; без бухгалтерского учета мир был бы неуправляем и люди не смогли бы понимать друг друга” (цит. по: В.Я.; Кожинов. Бухгалтерский учет. М., 2001, с.16).
Для тех “последовательных” революционеров и марксистов, кого возмутит такая оценка роли денежной системы в жизни общества, напомним, что Маркс, много раз говоривший о бесперспективности денежного обращения в обществе, избавившемся от капитализма (см., например, Капитал, т.11. М., 1984, с.402: “При общественном производстве денежный капитал отпадает. Общество распределяет рабочую силу и средства производства между различными отраслями производства. Производители могут, пожалуй, получать бумажные удостоверения, по которым они извлекают из общественных запасов предметов потребления то количество продуктов, которое соответствует времени их труда. Эти удостоверения не деньги. Они не совершают обращения”), тем не менее безоговорочно признавал, что “ведение бухгалтерского учета более необходимо при капиталистическом производстве, чем при раздробленном ремесленном и крестьянском производстве, оно более необходимо при общественном производстве, чем при капиталистическом” (там же, с.153). Ну, а как же иначе? Чем выше организованность общества, тем лучше в нем должен быть налажен учет всех факторов воспроизводственного процесса, всего массива труда и отдельных его элементов. Общество сможет управлять своим развитием, планировать производство и потребление лишь тогда, когда оно знает законы ведения хозяйства, - но оно обязано при этом также знать и конкретные проявления этих законов, частные случаи, повседневное бытие процесса труда. И если Маркс не хочет называть удостоверения в количестве затраченного труда, дающее право на получение определенного количества предметов потребления (в “Критике Готской программы” он употребляет термин “квитанция”), деньгами, с ним можно согласиться. Но нельзя не признать, что такое удостоверение есть не только документ, учитывающий количество труда и количество предметов потребления, но и документ, свидетельствующий (в количественном плане) об обмене деятельностью, в частности, между сферой производства (материального или духовного), с одной стороны, и сферой потребления - с другой. Называть ли это обращением? И какая из функций прежних денег сохранится в этих удостоверениях? Есть о чем подумать - и сейчас, и лет так через сто - полтораста; не будем торопиться с категоричными выводами.
Выделение финансовой системы как самодовлеющей и даже господствующей в условиях частнособственнического общества способствовало смещению целей и задач экономики, упрощенно говоря, привело к погоне за деньгами, к получению денег как цели, причем любыми дозволенными и недозволенными средствами. Родились разнообразные формы преступной деятельности, включая те, которые признаются государством, ориентированным на развитие “рыночной экономики”, вполне законными или почти законными: ростовщичество, финансовые спекуляции, коррупция. Кто помнит историю “радикальных реформ”, начавшихся в прошлом веке в России, тот знает, что все это было, что все это есть. Что касается ростовщичества, то никакому Шерлоку не снились те проценты на кредиты, которые назначали коммерческие банки предприятиям, насильственно лишенным оборотных средств; чуть позже искусственное превращение денег в самый дефицитный товар помогло “радикал-реформаторам” обосновать “необходимость” грабительской приватизации в общенациональном масштабе. Результатом таких “реформ” стало то, что деньги из инструмента обращения превратились в самоцель, в инструмент господства над производством и потреблением: хозяева “больших денег” диктуют всему обществу, кто и сколько и чего имеет право производить и потреблять.
Аристотель еще в IV веке до н.э. заметил и оценил такое расщепление экономической деятельности на две существенно различные и даже в чем-то противоположные формы; он отказался признать общество с господствующим стремлением к обладанию деньгами таким, в котором действует настоящая экономика, и выдвинул особый термин для обозначения системы второго типа - хрематистика. Однако в современном капиталистическом обществе, где властвуют деньги и хозяева денег, финансовая олигархия, где максимальное приобретение денег служит приоритетным стимулом деятельности в сфере не только материального, но и духовного производства, существующую систему хрематистики именуют, вопреки Аристотелю, экономикой. В угоду финансовой олигархии были созданы и активно навязываются общественному сознанию разнообразные монетаристские концепции, обосновывающие приоритетное значение во всей экономической деятельности общества именно сферы обращения, а затем в обыденном сознании столь же насильственно (с помощью различных информационных технологий и, в частности, рекламы) насаждаются соответствующие представления, предпочтения и вкусы. В России начала 90-х годов прошлого века этим занималась пробившаяся к рычагам власти орда дипломированных жуликов (очень мягко поименованных тогда лаборантами, завлабами, мальчиками в коротких штанишках), предоставившая антисоциалистическому режиму Ельцина в качестве основы для формирования экономической политики концепции так называемой чикагской школы экономики и указания Международного валютного фонда, направленные на подчинение национальных экономических систем интересам мировой финансовой олигархии.
А ведь научная несостоятельность и практическая вредность, даже разрушительность этих концепций и планомерной дезориентации общественного сознания к тому времени были уже многократно зафиксированы в работах серьезных ученых, предупреждавших о непоправимых бедах, которые могут вылезти из брюха троянского коня монетаристских догм. Например, американский ученый Линдон Ларуш писал, что “серьезным недостатком монетарной теории является ее стремление представить различные формы ростовщичества как неотъемлемую составную часть экономической деятельности и доказать их незаменимость для экономики в целом” (Линдон Ларуш. Вы на самом деле хотели бы знать все об экономике? Шиллеровский институт - Украинский университет в Москве, 1992, с.137). Разрушительный характер “реформ”, осуществляемых на базе монетаристских догм и коварных советов Международного валютного фонда, был ярко продемонстрирован и трагически подтвержден печальным опытом ряда стран Латинской Америки. Например, Венесуэлы. “На момент начала реформ МВФ внешний долг этой страны составлял 29 млрд. долл. США. По прошествии 10 лет она только по процентам выплатила 32 млрд. долл., то есть сумму, превысившую внешнюю задолженность. Суммарный же долг страны возрос до 35 млрд. долл.” (см. Р.С. Сатуев, Д.А. Шраер, Н.Ю. Яськова. Экономическая преступность в финансово-кредитной системе. М., 2000, с. 109). Так что “мальчики в коротких штанишках”, несомненно знакомые с этим и другими подобными чудовищными фактами, вовсе не были безобидными невеждами, которых просто следовало сечь розгами, - это были нанятые мировой финансовой олигархией псевдонаучные мошенники, экономические диверсанты, разрушители отечественного производства и организаторы перевода большинства населения России на такую систему потребления, которая сопоставима с рационом узников в фашистском концлагере. Началось вымирание до нитки ограбленного народа России. Таковы оказались главные последствия насильственного перевода России с рельс экономического развития на бездорожье хрематистики.
Не будем проводить анализ соответствующих текстов великого философа Древней Греции - за нас эту работу проделал Карл Маркс, который очень удачно, точно и ясно изложил точку зрения Аристотеля спустя 23 века в 1 томе своего “Капитала”. Воспроизведем этот интереснейший фрагмент, обычно проходящий мимо внимания читателей (многоточиями заменены приведенные Марксом древнегреческие слова и выражения).
Аристотель противопоставляет хрематистике экономику. Он исходит из экономики. Поскольку последняя представляет собой искусство приобретения, она ограничивается приобретением благ, необходимых для жизни или полезных для дома и государства. “Истинное богатство...состоит из таких потребительных стоимостей; ибо количество собственности этого рода, необходимое для хорошей жизни, не безгранично. Существует, однако, искусство приобретения иного рода, которое обыкновенно и совершенно правильно называется хрематистикой; для последней не существует, по-видимому, границ богатства и собственности. “Товарная торговля” (...значит буквально розничная торговля. И Аристотель берет эту форму потому, что в ней решающую роль играет потребительная стоимость) “по природе своей не принадлежит к хрематистике, так как здесь обмен распространяется лишь на предметы, необходимые для них самих” (покупателей и продавцов). Поэтому, - говорит он дальше, - первоначальной формой товарной торговли была меновая торговля, но с ее расширением необходимо возникают деньги. С изобретением денег меновая торговля неизбежно должна была развиться в товарную торговлю, а эта последняя, в противоречии с ее первоначальной тенденцией, превратилась в хрематистику, в искусство делать деньги. Хрематистика, далее, отличается от экономики тем, что “для нее обращение есть источник богатства (...).Вся она построена на деньгах, ибо деньги суть начало и конец этого рода обмена (...). Потому-то и богатство, к которому стремится хрематистика, безгранично. Подобно тому, как безгранично в своем стремлении то искусство, для которого его цель означает не средство, а последнюю конечную цель, так как такое искусство стремится все ближе и ближе подойти к этой цели, - тогда как те искусства, которые преследуют лишь отыскание средства для известной цели, не безграничны, ибо сама цель полагает им границы, - подобно этому и хрематистика не знает границ для своей цели, ее цель есть абсолютное обогащение. Экономика, а не хрематистика, имеет границу...первая ставит своей целью нечто отличное от самих денег, вторая стремится лишь к их увеличению...Смешение этих двух форм, переходящих одна в другую, дало некоторым повод рассматривать сохранение денег и увеличение их количества до бесконечности как конечную цель экономики” (Aristoteles, “De Republica”, edit. Bekker, кн.1, гл.8 и 9, в разных местах)”.