В каталоге выставки произведений Менье в 1909 году в Лувене даются макеты, позволяющие проследить этот процесс. Первый макет точно соответствует описанному ранее проекту с четырехугольной формой постамента с усеченной пирамидой под фигурой сеятеля. в одном из вариантов, который был экспонирован в парке, видно, что поиски мастера были направлены в основном на решение архитектурного оформления. Рельефы и фигуры на углах изолированы друг от друга большим архитектурным сооружением. Кроме того, они были помещены на разном уровне. Группа «Материнство» перенесена с угла на центр и помещена под рельефом «Жатва», то есть совершенно изолирована, на ее уровне нет больше ни одной скульптуры. Статуи и рельефы как бы теряются среди архитектурных форм.
Огромные размеры архитектурной конструкции памятника изолировали от остальных статую «Сеятеля», поднятую на большую высоту. Архитектонического и ритмического единства в памятнике достичь не удалось, создавалось общее впечатление массивного и крайне неудачного по форме архитектурного сооружения, к которому чисто случайно «прилеплены» рельефы и круглая скульптура. Выявилось несоответствие масштбов архитектурного постамента и скульптуры: архитектор стремился : добиться монументальности памятника увеличением размеров архитектурной части, нo игнорировал при этом не только размеры, но и характер скульптуры, которую он был призван оформлять.
Однако неудачу памятника вряд ли можно объяснить одной лишь неудачей архитектурного проекта. Многое дает анализ скульптурой предназначаемой для монумента. Из ее числа только «Сеятель» рельефы были задуманы для памятника, остальные статуи, как об этом писал Менье были сделаны самостоятельно и независимо от него, а кроме того, в разные периоды творчества мастера. Таким образом, соединенными в одном памятнике оказались статуя необычайно энергичная и героическая — «Грузчик» — и пассивно-созерцательный «Предок», выполненный в отличных от первой статуи пластических принципах.
Центральным и решающим по своему местоположению в композиции монумента был «Сеятель». Впервые этот образ появился у Менье в связи с его скульптурами для Ботанического сада в Брюсселе (они были заказаны Ван дер Стаппену, но он привлек к работе Менье). Макеты были сделаны в 1891 году, а в 1893-м установлены для обозрения статуи. В этой работе лишний раз выявилось принципиальное расхождение двух мастеров: Ван дер Стаппен избрал для сада аллегорические фигуры, Менье ввел туда «Сеятеля».
«Сеятель» для «Памятника труду» возник позднее, в 1898 году, и значительно отличается от варианта для Ботанического сада. Он почти обнажен, лишь с небольшой набедренной повязкой; на руке у него висит мешок. Он моложе, чем в варианте для Ботанического сада, с более энергичной посадкой головы. Его рука, бросающая семена, открыта, жест стал свободным и широким, пропорции фигуры — приближающимися к поликлетовским. В целом образ героизирован. Неудачным кажется только решение руки с семенами, она несколько суховато вылеплена у локтя, ей не хватает пластической мягкости, кроме того, она кажется слишком длинной. В первоначальных макетах фигура сеятеля была выполнена с плугом, лишь к концу работы Менее отказался от каких-либо атрибутов и посторонних деталей во имя большей целостности и обобщенности.
Но ни в одном из вариантов статуи он не дает, подобно Далу, характерно-бытового, жанрового понимания образа. В то же время Менье не следует в понимании образа и крестьянам Милле, с «Сеятелем» которого он бесспорно был знаком, использовав его позе для своей статуи. «Сеятель» Менье принадлежит другому сословию, иному социальному кругу — это не крестьянин Милле, выполняющий традиционную, освященную веками работу, это пролетарий, воистину сеющий не зерна в поле, а засевающий семенами землю. Героизация и использование античности нисколько не лишают образ Менье современной основы, современного звучания. И все-таки в статуе есть некоторая холодность, отвлеченность, не свойственная лучшим скульптурам мастера.
Менье собирался включить в памятник и статую «Пудлинговщика», выделяющуюся по своей экспрессии среди всех остальных работ, предназначенных для монумента. Для памятника была задумана статуя «Отдыхающий рабочий» (или «Кузнец», 1901 — 1904).
Образ «Кузнеца» имеет определенное сходство с «Сеятелем» не только в пластическом решении, но и в облике. Они кажутся родными братьями — полуобнаженный мощный торс, правильные черты лица, известная холодность и отвлеченность образа. Кузнец сидит в позе, напоминающей «Моисея» Микеланджело. Однако опущенная вниз правая рука кажется неоправданно напряженной, учитывая позу и сам момент отдыха, который хотел запечатлеть мастер. От этого рука воспринимается пластически недоработанной, решенной неудачно. При взгляде на сидящего кузнеца, вернее, на его позу можно предположить последующее действие — кузнец встанет. Однако для монумента такое решение представляется неоправданным. Здесь должен быть зафиксирован как бы длительный момент, а не момент с последующим переходом к другой позе, другому положению. Это тем более обращает на себя внимание, что ни одна из фигур монумента не решена подобным образом.
Образ старого рабочего со всеми физическими признаками пожилого возраста предстает в скульптуре «Предка». Он должен был символизировать прошлое — человек труда, когда-то сильный и ловкий, обладавший атлетическим сложением, теперь в состоянии только тихо сидеть со сложенными руками, уже не способными трудиться. Образ созерцательный, в нем нет значительности. По своим пластическим приемам, несколько натуралистическим, он сходен с известным «Старым рыбаком» эллинистической эпохи. Момент внутренней пассивности, бездейственности свойствен и «Шахтеру, опустившемуся на колено»,хотя в нем и нет отвлеченности образа «Предка»,— он воспринимается как человек определенной профессии, но позу и жест не отличает та предельная выразительность, какая была присуща скульптурам Менье более раннего периода. Больше того, появляется вялость и сухость в трактовке формы. Длительность и неопределенность момента, в который изображен шахтер, ничего не говорит зрителю и не вносит в скульптуру того характера «вечности», который, несомненно, хотел передать Менье. Вместе с тем жизненная достоверность и характерность образа вызвали в то время восторженную оценку критики. Следует отметить, что образы «Шахтера» и «Предка» возникли еще в 1895 году, но были выполнены как очень небольшие по размерам статуэтки. Очень близок им и «Философ», по образу являющийся прототипом «Предка». И «Шахтер, опустившийся на колено» и «Предок» — по существу два скульптурных варианта одного и того же образа. Вряд ли можно считать удачей желание ввести в памятник, где всего четыре статуи на углах, два совершенно идентичных образа, символизирующих прошлое.
Более значительной представляется группа «Материнство», задуманная еще в 1893 году, затем много раз повторявшаяся Менье в различных вариантах. Менее так объяснял свой замысел: «... сильная женщина, дочь Земли, держащая у груди ребенка». Образ, созданный скульптором, вполне соответствует его замыслу. Группа "Материнство» привлекает героической силой, где обобщение и героизация рождаются из конкретного и достоверного жизненного наблюдения и воспринимаются как значительность и мощь образа, чем-то перекликающегося с «Республикой» Домье, хотя в образе женщины Менье меньше ассоциаций с античностью. Лемонье рассматривал эту скульптуру как символическую, выражающую тему будущего — мать будущих рабочих. Не случайно в последнем варианте макета группа была помещена под рельефом «Жатва» — она как бы символизировала всходы человеческой жизни, а над рельефом «Жатва» расположена фигура «Сеятеля», ориентированного в ту же сторону, что и группа «Материнство».
В окончательном варианте Менье делает женщину немного откинувшейся назад, со спокойным взглядом. Она внимательна к детям, что выражено в жесте рук, обнимающих и придерживающих их. Рождается образ могучей женщины с горделивой посадкой головы. Все линии и ритмы группы, особенно фигура матери, приобрели плавный и торжественный характер, а чертам лица женщины придана классическая величавость. Образ стал героизированным и всеобъемлющим и оказался Менье настолько близким, что он снова вернулся к нему в памятнике Золя. Менее удались скульптору фигуры детей, особенно стоящий в неудобной позе мальчик с каким-то сложным и вычурным поворотом корпуса *. Это снижает впечатление от строгой простоты и величественности главного образа.
Можно сказать, что Менье в целом не был мастером скульптурной группы (за исключением, как уже отмечалось, работ «На водопое» и «Рыбак»). Даже в «Материнстве», одной из наиболее выразительных групп в его творчестве, намного сильнее образ женщины. Это очень важный момент, так как ощущение единства группы или групп статуй необходимо, когда речь идет о большом монументе. Временное развитие, становление также не было свойственно пластическому дару Менье; он никогда не смог бы создать группу, подобную «Гражданам Кале».
Из анализа скульптуры, предназначенной для монумента, становится очевидным, что решение статуй в различных ключах препятствовало их успешному соединению в одном памятнике. Кроме того, они трактованы по-разному, и одни из них могут смотреться со значительного расстояния, другие нет.
Памятник остался незавершенным, но единства всех его компонентов Менье не смог бы достичь даже при условии более длительной работы над ним. Скульптуры Менье — самостоятельные, замкнутые, изолированные произведения. Характер каждого образа дан в ином аспекте, нежели рельефы, а кроме того, статуи схожи между собой. Наибольшего соответствия Менье удалось достичь в рельефе «Порт» и скульптуре «Грузчик», они решены в близких планах, но композиционно и образно не нуждаются друг в друге. «Сеятель» должен был стать центральным образом, олицетворяющим всю созидательную деятельность человечества. Несомненно, Менье был прав, лишив своего героя крестьянского облика. Однако образ «Грузчика» кажется более значительным, чем «Сеятель», хотя он и не является центральным.