С давних пор художники и архитекторы в Санкт-Петербургской Академии художеств обучались по единой программе. И те и другие изучали ордера, перспективу, стили, орнаменты, сочиняли композиции. Известно, что Поленов в годы обучения помогал сокурсникам-архитекторам выполнять курсовые проекты. Репин и Поленов слушали лекции по истории архитектуры, чертили ордера, строили перспективы, компоновали здания в исторических стилях, но до чего различно проявилась их архитектурная подготовка! Репин в этом отношении так и остался дилетантом. Поленов, напротив, уже тогда почувствовал вкус к архитектуре и при первой возможности (строительство абрамцевской церкви) вполне проявил свой зодческий талант. На такую свободу в обращении с архитектурными прототипами тогда никто не решался. В художественно благоприятной атмосфере абрамцевского кружка Поленов вместе с Виктором Михайловичем Васнецовым проектирует и возводит очаровательную каменную церковь, с которой начинается общее увлечение русским архитектурным средневековьем.
Абрамцевская церковь и до сего дня остается образцовым примером архитектурной живописности и смелого эксперимента в области стилевого синтеза архитектуры, живописи и прикладного искусства. В этой камерной постройке Поленов уверенно вводит в историческую строго симметричную схему асимметричный мотив и начинает искусно уравновешивать ее намеренными диссонансами. Так возникает композиционная интрига, резко повышающая зрительский интерес. Сбоку над входом помещена миниатюрная псковского вида звонница и тут же предусматривается ответ на нее - изумительная сказочная часовенка (над могилой безвременно умершего сына С. И. Мамонтова). Сейчас трудно сказать, что придумано Поленовым и что Васнецовым. Возможно, богатый декор - дело рук Васнецова, а сложные остроумные килевидные и бочкообразные завершения принадлежат Поленову. В абрамцевской постройке впервые была «проверена» концепция многостилевой гармонии, впоследствии широко использованная при создании усадьбы Борок. Собственно, она открывает новый метод наследования архитектурного прошлого, когда художник свободно интерпретирует исторический образец. Поленов и Васнецов стоят у истоков нового архитектурного направления, позже названного «неорусским стилем», в котором раскрылся талант таких мастеров, как Покровский, Щусев, Бондаренко, Шехтель...
Поленов в своей «многоязыковой» выразительности всегда высокопрофессионален, самобытен и узнаваем. Увлеченные идеей синтетического искусства, члены абрамцевского кружка пробовали творить в непривычных для себя видах искусства, в том числе наиболее синтетическом - театральном. Васнецов, Коровин, Серов и другие проектировали и писали декорации, выступали в качестве актеров, бутафоров, сценографов и костюмеров. Однако для каждого из них это была лишь проба сил и попытка самовыражения в новом амплуа - без претензии на «переквалификацию». А вот Поленов совершенно естественно и органично работает одновременно как художник-декоратор, архитектор, композитор, либреттист, режиссер-постановщик. Поленовские декорации уже того времени отличает тонкое чувство исторических стилей. Таковы эскизы декораций к сочиненной им опере «Призраки Эллады», к мамонтовской буффонаде «Каморра», архитектурные антуражи и интерьеры, выдержанные в духе французской готики... Поразительное «стилевое чутье» в сочетании с особенно удающейся ему цветосветовой атмосферой активно помогали погружению в представляемую на сцене эпоху, облегчали восприятие фабулы и музыки в оперных спектаклях. Указанные способности Поленова ярко проявились в работе над декорациями для Частной оперы С. И. Мамонтова. То же можно сказать и об архитектурном антураже и исторических костюмах персонажей картин «Право господина», «Арест гугенотки»... От поленовских декораций берет начало особая театральная живописность, столь характерная для творчества его учеников - К. Коровина, В. Серова, А. Головина. В дальнейшем, трудясь над своим главным полотном «Христос и грешница», Поленов будет специально проектировать костюмы и сверять их стилевую органичность с архитектурным фоном и характером персонажей. Вообще архитектура разных эпох - постоянная и равноправная составляющая картин и этюдов Поленова. ать о достоверности изображенных ими сцен или событий. Но, наверное, самыми «архитектурными» художниками можно считать Поленова и Верещагина. Верещагин всегда очень точен, почти досконален, однако он скорее, подобно путешественнику, фиксирует архитектурные достопримечательности, у Поленова же мы неизменно наблюдаем ярко выявленную специфическую архитектурную образность. Иногда сама архитектура у него становится главной темой - таковы профессионально-строгие зарисовки, осевшие в многочисленных поленовских альбомах: монастырь на берегу, фрагмент средневековой городской застройки, двор в Палестине с античными полуколоннами, Эски-Сарайский сад в Константинополе, замысловатые трубы венецианских домов... Архитектура - обязательный участник всех придуманных им декораций (эскизы к спектаклю А. Майкова «Два мира» - с античным атриумом, к спектаклям С. И. Мамонтова «Алая роза» - с залом в волшебном замке и «Иосиф» - с изображениями темницы и дворца фараона, к спектаклю «Камоэнс» В. А. Жуковского, к операм «Фауст» Гуно и «Орфей» Глюка, к «Орлеанской деве» П. И. Чайковского). Особенно выразительны своеобразные «портреты» знаменитых памятников архитектуры: Парфенон и Эрехтейон, Успенский собор и Теремной дворец, церковь Святой Елены и мечеть Омара (Харам-эш-Шариф) в Иерусалиме, египетские храмы Амона, храм Юпитера в Баальбеке, деревянные дома Русского Севера... В его исторических и жанровых картинах архитектура - не фон и не антураж, а неотъемлемая часть художественного образа. Именно так задуманы «Право господина» с фрагментом замка и средневековым городом на заднем плане, «Христос и грешница», где действие происходит, по-видимому, перед ветхозаветным вторым храмом Соломона, «Бабушкин сад» с усадебным домом на втором плане в стиле деревянного ампира, тот же «Московский дворик» в окружении мещанской застройки и с типичной московской церковью Спаса Преображения на Песках.
Чем руководствуется художник, строящий для себя дом? Можно спросить иначе: чем отличается дом художника от «обыкновенного»?
Художник строит не так, как архитектор. Архитектор порой тоже трактует дом, создаваемый для себя, необычно и претенциозно (пример - дом Мельникова в Москве в Кривоарбатском переулке), но чаще все же - в том стиле, в котором он работает для сторонних заказчиков: вспомним дома Палладио, Баженова, Бовэ, Шехтеля. Дом, возводимый для себя художником, - малоизученная, но многообещающая тема. Ведь иногда, сам того не понимая, он творит при этом предметно-пространственную обстановку, соответствующую его изобразительной манере и представлению о прекрасном, в определенном смысле - свой автопортрет. Таким можно считать дом П. Рубенса - архитектурный аналог его барочной живописи, или дом Рафаэля (совместное творение Д. Браманте и самого художника). Дом-терем В. Васнецова создавался в соответствовании былинно-эпическому миру, в котором живут его герои. Еще один уникальный архитектурный автопортрет - дом поэта и художника М. Волошина в Коктебеле. И, наконец, странная, приводящая в недоумение своей стихийной нерегулярностью мастерская Репина «Пенаты». На первый взгляд, она имеет мало общего с фундаментальным репинским реализмом, с обостренной идейной содержательностью и тщательной композиционной продуманностью его живописи: облик «Пенатов» будто бы не регламентирован никакими идеями или эстетическими установками (хотя некоторое влияние стиля деревянного петербургского модерна - дач в Сестрорецке - в нем все же заметно) - дом кажется возникшим импровизированно и, если можно так выразиться, лишенным портретного сходства. Того же рода - несоответствие раскрепощенного архитектурного модерна Шехтеля стилю его собственного дома, выстроенного в аскетическом варианте неоклассицизма.
Но вглядимся в композиционную структуру репинских картин. В больших многофигурных полотнах («Крестный ход в Курской губернии», «Бурлаки», «Запорожцы», «Манифест 1905 года», «Проводы новобранца», «Заседание Государственного Совета» и других) она многоголосна и нарочито неиерархична, отчего и образ прочитывается многовариантно, если не сказать - противоречиво. Даже в немногофигурных композициях («Не ждали», «Отказ от исповеди перед казнью», «Дуэль», «Иван Грозный и сын его Иван») - та же многовариантность прочтения смыслов, но при этом образ остается контрастным и, что особенно существенно, без разрешения задуманного конфликта. Почти все, кто близко знал Репина, отмечают непоследовательность его поступков, импровизационность настроений, непостоянство взглядов. Учитывая сказанное, дом в Куоккале, сложный и многоликий, уже не представляется чужеродным репинскому искусству.
Устраивая свой быт (переключаясь на архитектуру), художники часто не задумываются о том, что у них появляется возможность пространственного самовыражения, а может быть, просто не владеют архитектурной выразительностью. Большей частью дело сводится к украшению интерьера произведениями искусства и расстановкой стильной мебели. Примерно так поступали Айвазовский, Матейко, Шаляпин. Поленов сочинял для себя дом, словно историческую картину, декорацию к спектаклю или пейзаж, только объектом изображения - «натурой» - в данном случае являл он сам. Хотя говорить о программном замысле этого архитектурного автопортрета, наверное, нельзя, определенная закономерность здесь все же присутствует. Сходство архитектурной выразительности с выразительностью живописной в таких случаях - скорее ассоциативное, метафорическое.
Оба дома - «Пенаты» и «Борок» - автопортретны, живописно асимметричны, но очень различны по композиционной идее и способу ее разработки. Асимметрия заинтересовала Поленова еще в период работы над проектом абрамцевской церкви (1882) и присутствует в его последнем осуществленном проекте Дома Театрального Просвещения (1915), то есть не была в архитектурном творчестве художника случайной. Но при сопоставлении «Пенатов» и «Борка» существенно другое. Прежде всего бросается в глаза «многословность», многотемность облика репинского дома и подчеркнутый аскетизм выразительных средств, примененных при создании поленовского. Это на первый взгляд кажется странным: Поленов намного искушеннее Репина в вопросах архитектуры, и именно от него-то и можно было ждать богатой демонстрации архитектурной эрудиции. Но, по-видимому, Поленова занимало нечто иное, что он считал более важным и чему «многословность» могла только помешать.