В Лондоне, как пишет Стефен, жирный вторник начинался с петушиных боев, продолжавшихся целое утро. «После полудня вся окрестная молодежь выходила поиграть в знаменитую игру в мяч... Взрослые — родители и городская знать — седлали коней и верхом ехали к месту, где веселились молодые, и вместе с ними они вновь обретали свою собственную молодость». Игра в мяч обычно собирала несколько групп, противопоставляя друг другу то два разных прихода, то две разные возрастные категории: «Игра в мяч или же в шар привычна в день Рождества меж товарищами из места Керак в Оверни (и в других местах тоже), разделяются же игроки таким образом, что по одну сторону оказываются холостые, а по другую — женатые, и переносят они мяч или шар с места на место, пытаясь каждый отнять его у другого, дабы получить приз, и тот, кто лучше всего это делает, получает награду в означенный день».
Еще в XVI веке в Авиньоне карнавал организовывал и вел «настоятель братства», председатель содружества клерков, работавших у нотариусов и прокуроров, такие лидеры молодежи встречаются повсюду, по крайней мере на Юге, «предводители удовольствий», как их назвал один современный эрудит: князья любви, короли братств, аббаты или капитаны юности, аббаты подмастерьев или детей города. В Авиньоне в день карнавала студенты имели право избивать евреев и проституток, если те не заплатят выкупа . В истории Авиньонского университета отмечен такой факт: 20 января 1660 года вице-легат установил размер выкупа в один экю с проститутки.
Большими молодежными торжествами были майские и ноябрьские праздники. Благодаря Эроару мы знаем, что Людовик XIII, будучи ребенком, выходил на балкон смотреть, как водружают майское дерево. Май — второй по популярности, после Королей, праздник среди художников народного быта. Он вдохновил на создание множества картин, гравюр, шпалер. А. Вараньяк разглядел эту тему в «Весне» Боттичелли. На других изображениях традиционные церемонии представлены более реалистично. Шпалера 1642 года позволяет нам представить себе, как выглядел поселок или деревня первого мая. Перед нами улица. Почтенная пара и старик вышли из своих домов и ждут на пороге. Они готовятся встретить группу девушек, идущих по направлению к ним. Одна из девушек, та, что впереди, несет корзину с фруктами и пирогами. Так они ходят от двери к двери, и каждый дает им что-нибудь из продуктов в ответ на пожелания: хождение от двери к двери есть основной элемент молодежных праздников. На первом плане — совсем маленькие дети в платьицах, девочки и мальчики, на их головах венки из цветов, сплетенные для них матерями. На других изображениях детская процессия выстраивается около мальчика, несущего майское дерево: в этом порядке дети идут на одной голландской картине 1700 года. Детские стайки проходят по всей деревне вслед за майским деревом, самые маленькие идут с венками на голове. Взрослые стоят на порогах своих домов, готовые принять процессию. Майское дерево иногда представляют в виде жерди, увитой цветами и листвой. Но нас не очень интересуют эпизоды с майским деревом. Отметим лишь факт, что дети собирают со взрослых своеобразную дань, и обычай украшать детей венками из цветов, который следует связать с идеей о возрождении растительности, символизированной также деревом, которое носят повсюду и в конце концов сажают. Эти венки из цветов стали обычными для детей, как естественный атрибут их возраста, в сценах игр, изображаемых художниками. На индивидуальных или семейных портретах дети обязательно либо плетут, либо имеют на голове такой венок из цветов или листьев. Посмотрим на портрет двух маленьких дочерей Николаса Маса в Тулузском музее: первая надевает венок из листьев, свободной рукой вынимая цветы из корзины сестры. Невозможно удержаться от соблазна поставить рядом майские церемонии и обычай связывать восприятие детства с жизнью растений.
Другая группа детских и молодежных праздников приходилась на начало ноября. «4 и 8 (ноября),— писал студент Томас Платтер в конце XVI века,— был маскарад Херувимов. Я тоже надел маску и отправился в дом доктора Сапота, где проходил бал». Речь идет о маскараде для молодых людей, а не только для детей. Он исчез из обихода наших дней, вытесненный всемогущим соседством Дня поминовения. Общественное мнение больше не допускает слишком тесного соседства с ним веселого праздника детских переодеваний. Однако в Северной Америке он до сих пор жив и известен как Хэллоуин. Позже день св. Мартина становится особым днем для детей, или, точнее, для школьников: «Завтра день св. Мартина,— читаем в школьном диалоге начала XVI века, повествующем о жизни школ в Лейпциге.— Мы, школьники, собираем огромное подаяние... по обычаю, когда бедные (школьники) ходили от двери к двери, получая деньги». Здесь мы снова встречаем хождение по домам, о котором мы говорили, рассказывая о майских праздниках; специфическая особенность детских праздников — подаяние — означало либо жест гостеприимства, либо было связано с самым обычным попрошайничеством. Ощущение такое, что мы прикоснулись к последним остаткам очень древней структуры разделения общества на возрастные категории. Впрочем, от них осталось лишь легкое воспоминание, отдающее молодым главную роль в коллективных торжествах. Следует подчеркнуть, что сама церемония почти не различает собственно детей и молодых людей. Этот пережиток времен, когда их вообще не различали, уже не совсем соответство-
вал реалиям жизни; вспомним возникшую в XVII веке привычку украшать цветами головы лишь самых маленьких детей, еще носивших платья. На средневековых календарях можно видеть в цветочных и лиственных венках юношей, достигших возраста любви.
Какова бы ни была роль, отведенная детству и молодости,— основная в мае, эпизодическая на празднике Королей,— роль эта была подчинена определенному обычаю и соответствовала правилам коллективной игры, собиравшей вместе в одну социальную группу людей всех возрастов.
* * *
Были и другие обстоятельства, требующие участия всех возрастов в общем празднестве. С XV по XVIII век, а иногда и в начале XIX века (в Германии) многочисленные жанровые сцены — в живописи, гравюре, на шпалерах — изображают семью, где дети и родители собираются в камерный оркестр, аккомпанирующий певцу. Происходило это, главным образом, за едой. Иногда со стола было уже убрано, иногда музыкальная интермедия разыгрывалась прямо посреди обеда, как это показано на голландском полотне 1640 года: компания сидит за столом, но блюда больше не меняют — мальчик, чья обязанность приносить тарелки и подавать вино, остановился; один из гостей, прислонившись спиной к камину и подняв бокал, поет, скорее всего, застольную песню; другой гость держит лютню и аккомпанирует .
Сегодня мы уже не представляем в полной мере, какое место в повседневной жизни занимали тогда музыка и танец. Томас Морли, автор книги «Introductiontopracticalmusic», вышедшей в 1597 году, рассказывает, как обстоятельства сделали из него музыканта. Он обедал в компании, «когда обед закончился и по обычаю принесли ноты, хозяйка дома показала мне мою партию и совершенно серьезно попросила меня спеть. Мне пришлось долго извиняться и объяснять, что не умею петь; все были удивлены, и многие стали даже шепотом спрашивать друг у друга, где же я был воспитан». Если привычная и популярная практика игры на том или ином музыкальном инструменте или просто пения повсеместна в елизаветинской Англии, она была достаточно распространена и во Франции, Италии, Испании, Германии, в согласии со старинными средневековыми обычаями, изменяясь вместе с музыкальными вкусами и совершенствуясь технически до XVIII—XIX веков, продержавшись где-то меньше, где-то больше. В настоящее время она сохранилась лишь в Германии, Центральной Европе и России. Так было в среде знати или буржуа, где любили камерные концерты, так было и в менее высокородных кругах. Крестьяне и даже нищие играли на волынках, виеллах и
crin-crin — несовершенных прообразах современных скрипок. Дети рано начинали заниматься музыкой. Людовик XIII с самых первых лет жизни пел народные или сатирические песни, ни в чем не походившие на детские хороводные двух последних веков; он знал, как называлась каждая струна лютни — благородного инструмента. Дети исполняли свои партии в камерных концертах — образ. растиражированный старинной иконографией. Они также играли и со сверстниками — художники часто изображают группу детей с инструментами в руках; вот, например, холст Франса Хальса: два мальчика, один играет на лютне, другой — брат или просто товарищ — поет под его аккомпанемент. Масса примеров детей, играющих на флейте у того же Хальса и Ленена. На улице дети простолюдинов жадно слушают виеллу слепого, явившегося из трущоб. Тема нищенства очень распространена в XVII веке. Голландское полотно Винкбонса заслуживает, в частности, пристального внимания из-за показательной детали, свидетельствующей о новом отношении к детству (сюжет общий для множества подобных картин): музыкант играет в окружении детей, на полотне запечатлен момент, когда дети сбегаются на звук инструмента. Один из них, самый маленький, не успевает за всеми. И тогда отец берет его на руки и быстро присоединяется к остальным слушателям, чтобы ребенок ничего не пропустил. Тот радостно протягивает ручонки к музыканту.
Можно наблюдать такое же раннее развитие и в практике танца: мы уже видели, что Людовик XIII в свои три года танцевал гальярду, сарабанду и бурре. Сравним полотно Ленена и гравюру Герара. Их разделяет примерно полвека, но за пятьдесят лет нравы не успели сильно измениться, к тому же гравюра — довольно консервативный вид искусства. У Ленена мы видим хоровод девочек и маленьких мальчиков, один из последних одет в платье с воротником. Две девочки мостиком поднимают сплетенные руки, чтобы пропустить под ними хоровод. На гравюре также изображен хоровод, но в нем участвуют взрослые, и одна из молодых женщин подпрыгивает высоко вверх, совсем как девочка, прыгающая через скакалку. Нет никакой разницы между детским или взрослым танцем. Позже танец взрослых изменится и с появлением вальса окончательно ограничится парой танцоров. Забытые городскими жителями и двором, знатью и буржуазией, старые коллективные танцы останутся еще в деревенской среде, где современные фольклористы их откроют в виде детских хороводов XIX века. Последние сегодня, впрочем, как и парные танцы, находятся в стадии исчезновения.