К вопросу о «религиозности» русской интеллигенции: религиозный язык у эсеров-террористов начала XX века
Морин Пэрри
Часто утверждается, что русская интеллигенция глубоко религиозна в своем духовном облике, несмотря на то что в громадном большинстве она — атеистична. Черты «религиозности» находят, например, в фанатизме и догматизме революционных социалистов, в их вере в грядущий рай на земле, известном аскетизме в личной жизни, братских отношениях с товарищами. Религиозный язык заимствован самими революционерами для выражения секулярных, социалистических идей.
Для многих революционеров усвоение религиозного языка, можно полагать, было чисто метафорическим словоупотреблением, легитимизирующим политическую оппозиционность ореолом святости и нравственности. Но с точки зрения настоящей религии христианский язык социалистов представлял собой богохульство. В известном сборнике статей о русской интеллигенции, «Вехи», написанном после революции 1905 года 2, многие авторы критиковали интеллигенцию за ее лжерелигиозность, сравнивали и сопоставляли эту лжерелигиозность с настоящим христианством. Петр Струве писал, например, что «интеллигенция обладала формой религиозности без ее содержания»3, что в указаниях о «религиозности» интеллигенции «религия понимается совершенно формально и безыдейно»4.
Главная разница между «настоящей» религией христианина и лжерелигией интеллигента-революционера, с точки зрения авторов «Вех», состояла в том, что для христианина Царство Божие существует на небесах, в то время как для революционера Царство Божие надо создать на земле. Интеллигент-атеист объяснял существование зла неустройством общества и предлагал преодоление этого неустройства путем социальных реформ и политической перестройки. Авторы «Вех», однако, считали, что настоящее преобразование общества произойдет только тогда, когда каждая личность переживет внутреннее, духовное преобразование.
-----------------------------------
1 Выражаю благодарность своей коллеге Галине Емельяновой за помощь при переводе статьи на русский язык.
2 Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. Изд. 2-е. М., 1909 (переиздание: Франкфурт, 1967).
3 Струве П. Б. Интеллигенция и революция // Вехи. С. 170.
4 Там же. С. 161.
Но стоит задать вопрос: почему же атеистичная интеллигенция использовала язык и идеи христианской религии? Из авторов «Вех» самый полный ответ на это дает Сергей Булгаков в своей статье «Героизм и подвижничество». Булгаков сознает, что некоторые из самых основных идей социалистической интеллигенции были заимствованы у христианства — например, идеи о равенстве и братстве, равноценности людей, достоинстве человеческой личности 3. И действительно, нет ничего удивительного в том, что религиозный язык усвоен революционерами для выражения секулярных социалистических идей. Известно, что между идеями христианства и социализма есть немало сходства и что в истории европейской мысли Х1Х-ХХ веков их судьбы очень тесно переплетены. В России начала XX века мы находим целый ряд таких понятий. как христианский социализм, богоискательство и богостроительство.
Но дело не только в том, что в нравственных идеях и идеалах социализма есть много общего с христианством. Надо объяснить — с точки зрения интеллигентской психологии, — почему русские интеллигенты принимали идеи социализма не столько как науку, сколько как религиозную веру.
В «Вехах» Булгаков объясняет, почему у русской интеллигенции революционные идеи, и в особенности идеи социализма, приобретали черты религиозности. Правительственное преследование, по мнению Булгакова, создало у интеллигенции чувство мученичества и исповедничества, в то время как насильственная оторванность ее от жизни породила известный утопизм и отсутствие чувства действительности. В этой связи интеллигенция пренебрегала «мещанским» складом жизни Западной Европы. В этой «антибуржуазности» интеллигенции была доля дворянского аристократизма, презрения к «порядочности» жизни средних классов. Но была также и доза бессознательно-религиозного аскетизма, отвращения к материальным благам. Булгаков предполагал, что многие из лучших представителей русской интеллигенции заимствовали эти черты из церковной среды, в которой они воспитывались, и что эти положительные черты постепенно исчезают в начале XX века, по мере ослабления христианских навыков 7. Здесь стоит отметить, что американский историк Барбара Алперн Энгел считает, что женщины-интеллигентки XIX века проявляли эти нравственно-религиозные черты самоотверженности и самопожертвования еще больше, чем мужчины-интеллигенты. Она объясняет это тем, что женщины в большей степени, чем мужчины, сохраняли традиционные ценности религиозной семьи.
Но если объяснить, почему идеи и идеалы социализма часто выражались религиозным языком, не так уж трудно, то понять, почему в России религиозный язык употреблялся даже террористами, несколько труднее.
---------------------------------
5 Булгаков С. Н. Героизм и подвижничество (Из размышлений о религиозной природе русской интеллигенции) // Вехи. С. 56.
7 Булгаков С. Н. Героизм и подвижничество...С. 28-30.
Как мы увидим ниже, религиозность, по крайней мере, у некоторых террористов. выражалась в понятиях мученичества, подвига, добровольного самопожертвования через смерть на эшафоте.
Авторы «Вех», вслед за Достоевским, видели в терроризме крайних групп интеллигенции логическое последствие «человекобожества», веры в то, что «все позволено». Булгаков признавал, что до революции 1905 г. «еще легко было смешивать страдающего и преследуемого интеллигента, несущего на плечах героическую борьбу с бюрократическим абсолютизмом, с христианским мучеником», и что «между мучениками первохристианства и революции» было внешнее сходство 9. Но он считал, что все явления «максимализма средств» — террора и экспроприаторства — во время революции показали опасность идеи «самообожения»10. Сопоставляя «интеллигентский героизм» с «христианским подвижничеством», он заключал, что «при некотором внешнем сходстве между ними не существует никакого внутреннего сродства, никакого хотя бы подпочвенного соприкосновения»11. Христианское подвижничество, по мнению Булгакова, выражало идею Богочеловека, в то время как интеллигентский героизм выражал еретическую идею человекобога 12.
При всей известности и важности взглядов авторов «Вех» для истории русской интеллигенции надо сказать, что их замечания о ее религиозности слишком общие и отвлеченные. В своем докладе я постараюсь рассмотреть этот вопрос более подробно, приводя в качестве конкретного примера эсера-террориста Ивана Каляева. Пример Каляева интересен не только сам по себе, как выражение «религиозности» террориста, но также тем, что известный французский писатель-экзистенциалист Альбер Камю выбрал его как героя своей пьесы об убийстве великого князя Сергея Александровича 4 февраля 1905 г. (Les Justes — «Справедливые»)13. В своей книге L’homme revolte Камю также писал о Каляеве и подобных ему эсерах-террористах как о самом высоком типе «бунтарей», которых он называл «разборчивые убийцы. Камю противопоставлял благородных террористов, народовольцев и эсеров-боевиков Нечаеву и подобным ему политическим циникам, описываемым Достоевским в «Бесах»14.
Иван Платонович Каляев родился в 1877 г. в Варшаве, где он учился в русской гимназии. Мать его была полькой, из обедневшей шляхетской семьи; отец — русским, полицейским надзирателем, из семьи крепостных крестьян. Каляев написал о своем отце: «Это был человек честный, не брал взяток, и потому мы очень бедствовали»15. Уже гимназистом Иван интересовался идеями Польской социалистической партии. Учебный год 1897/98 Каляев провел в Московском, а с 1898 г. учился в С.-Петербургском университете. Весной 1899 г. был арестован за участие в студенческих беспорядках и выслан в Екатеринослав, гдпримкнул к социал-демократам. В 1902 г. он поступил в университет во Львове,
------------------------------------
9 Булгаков С. Н. Героизм и подвижничество... С. 57,58.
10 Там же. С. 45.
11 Там же. С. 55.
12 Там же. С. 55-56.
13 См.: Camus Albert. Les Justes. London, 1960
14 Camus Albert. The Rebel. Harmondsworth, 1965. С. 118-145. Камю также написал пьесу Les Possedes, основанную на «Бесах» Достоевского (есть русский перевод под названием «Одержимые»).
15 Кассационная жалоба И. П. Каляева в Сенат//Былое. 1908. № 7. С. 45.
но скоро после этого был опять арестован и выслан в Ярославль. Там он вступил в партию социалистов-революционеров. Осенью 1903 года Каляев уехал за границу и стал членом Боевой организации ПСР. Он играл важную роль в убийстве министра внутренних дел В. К. фон Плеве в С.-Петербурге 15 июля 1904 г. и в одиночку убил великого князя Сергея Александровича бомбой в Москве 4 февраля 1905 г. Каляев был арестован на месте взрыва, его судили, и 10 мая он был повешен в крепости Шлиссельбург 16.
Был ли Каляев «религиозным» человеком? Свидетельства об этом несколько противоречивы. Альбер Камю пишет в книге L’homme revolte, что Каляев верил в Бога 17. В доказательство этого Камю приводит случай, описываемый Савинковым. 15 июля 1904 г., т. е. в день, назначенный для убийства Плеве, Савинков увидел Каляева у ворот Покровской церкви, несущего взрывчатку, обернутую в платок. Каляев, сняв фуражку, крестился на образ 18. Но вполне возможно, что Каляев все еще играл роль швейцара, отведенную ему в сценарии покушения. Все свидетельства едины в том, что перед казнью Каляев отказался от исполнения церковных обрядов: он согласился на посещение священника, но видел в нем только частное лицо 19. Савинков в своих «Воспоминаниях» писал, что Каляев ответил священнику, «что хотя он человек верующий, но обрядов не признает»20. В современной эсеровской печати писали:
Пришедшего к нему духовника он попросил уйти, заявив, что у него своя религия, внутренняя, что совесть его спокойна, что он убежден, что не сделал ничего дурного 21.
Представляется, что Каляев не был верующим православным христианином. Однако в его отношении к революционному делу было много религиозного, в переносном смысле слова. Савинков сравнивает веру Каляева в террор с верой религиозной. Еще до казни Каляева Савинков написал о нем: