Современная журналистика часто обсуждает вопрос о том, в чем причины современных бед: власть ли виновата или, может быть, сам народ. Не удивительны отчаянные предположения культуры. А может быть, народ хуже власти? Она ведь ведет себя, как ей положено: властвует над людьми. А он? Веками позволял измываться над собою, позволял батоги. Каторгу, нищету, военное пекло, голосование за Жириновского, равнодушие друг к другу, мелкую жуликоватость: на крупную пороху не хватает. Иногда восставал, но теперь идеологи власти говорят: не надо революций, и народ с этим покорно соглашается.
Иногда смотришь с позиций науки и культуры на происходящее, особенно на социальную жизнь своих сограждан, и отчаяние охватывает. В.Писигин в книге "Две дороги", рассказав о Франции и России, обращается накануне 200-летнего юбилея Пушкина к русскому гению: какой пышный двухсотлетний юбилей ждет Вас, Александр Сергеевич! Но какое нам с Вами дело до этого, если в сорока метрах от Вашей могилы живет учительница, тридцать шесть лет преподающая Ваш и наш язык, Вашу и нашу литературу и почти не гнущимися пальцами сжигает школьные учебники, чтобы протопить свою избушку (ведь леса нет в России), чтобы не околеть от холода, да и от голода. Так хочется спросить: зачем наука и культура, зачем были Лобачевский и Менделеев, Горький и Шолохов, если за двести лет после радищевской книги "Путешествие из Петербурга в Москву" ничего не изменилось в положении крестьян, живущих вдоль дороги между двумя знаменитыми городами? (Да и рядом не лучше. В декабре 1998 года умер во время голодовки учитель в Ульяновске).
Сколько развелось дилетантов, обслуживающих антитеррористические идеи власти. Т.Мамаладзе, ругая декабристов и народовольцев, ссылается на профессора Ю.Антоняна, автора нескольких сочинений о терроризме. Тот уверяет читателя, что государственному терроризму всегда предшествует индивидуальный терроризм. Но это ложь. Декабризму предшествовали военные поселения, организованные генералом Аракчеевым. Там женщина, прежде чем родить, должна была докладывать коменданту, а хозяйка куриц сообщать тому же коменданту о количестве снесенных яиц. А кроме того, декабристов вполне воодушевлял тот факт, что Александр I участвовал в заговоре и убийстве своего отца Павла. Вот эти формы терроризма, несомненно, государственного, и предшествовали восстанию на Сенатской площади. В решении этих проблем есть и вина культуры. Она не сразу увидела злодейские черты Петра I и Екатерины II. Напомню, что Петр I приказал убить своего сына и казнил свою юную любовницу Анну, помиловав конюха Ивана, отца будущих придворных злодеев Алексея и Григория Орловых.
Словом, как писал в свое время юноша-десятиклассник Киселев в стихотворении, опубликованном в "Новом мире": "За долгую историю России ни одного хорошего царя". Как напали на юношу тогда взрослые дяди, в том числе маститые литературоведы: у нас был Петр Первый, недаром же ему поставил гениальный фальконетов памятник. Между тем, юный поэт просто следовал точке зрения почти своего сверстника - студента Н.Добролюбова, ставшего знаменитым литературным критиком (которого, кстати, благоговейно цитировали семьдесят лет указанные литературоведы). Приятель-сокурсник Шимановский упрекнул Добролюбова, сказавшего о новом царе, который пришел на престол в 1855 году: "И будет Русь страдать при сыне бестолковом, как тридцать лет страдала при отце". Зачем же ты так говоришь, сетовал Шимановский, ведь, по слухам, новый царь хоть и пьяница, да хороший человек. Ответ Добролюбова был гениален: "Дело тут не в человеке, а в царе". И верно, этот царь, хоть и был позднее назван "царем-освободителем", оказался прародителем народовольческого террора, став его жертвой. Нельзя освобождать крестьян от крепостного права, не дав им землю. Свободный, но голодный мужик страшен, и у него всегда найдутся соответствующие идеологи. Жаль, что среди нынешних политиков немногие помнят это.
Вера Засулич через несколько лет после своего жестокого поступка прокляла терроризм, заявив, что он спровоцирован самодержавием.
Я бы с радостью увидел вместо памятника недоброму Юрию Долгорукому, мифическому основателю Москвы, иной памятник. Мужичок с бородкой с топором в руке сидит на древесном пне или стоит возле своей хижины. Он построил в лесу на берегу реки свой дом, вскоре к нему присоединился другой мужик, и так постепенно зарождалось великое поселение, названное впоследствии Москвой. И надпись на постаменте: "Неизвестному русскому мужику, основателю Москвы". И какая же была бы сопричастность моих современников деянию этого безвестного русича. И волновались бы люди, как волнуются у могилы неизвестного солдата, а не проходили бы равнодушно мимо сидящего на кобыле (или мерине) властителя. Напомню, что в центре Хельсинки стоит памятник трем безвестным кузнецам.
Отношение государства к культуре представляется каким-то однобоким и без достаточного почтения к ней. Говорят: надо помочь культуре, но надо бы государству обращаться к культуре как высшей инстанции за советами. Это было бы наивысшей помощью культуре. Теперь модно иронизировать по поводу ленинских идей и суждений. Однако неплохо было бы учесть один из уроков ленинского обращения к культуре. Доказывая в своей книге "Развитие капитализма в России" свою материалистическую концепцию исторического движения нашего государства, он приводит много экономических материалов и документов. А затем, как бы исчерпав научную аргументацию, в которую могут не поверить, он заключает: а вы почитайте Глеба Успенского и Мамина-Сибиряка - их сочинения лучше документов подтверждают правильность научной теории. Замечу, что он обращается к опыту народника Г.Успенского, а ведь народническую идеологию русский марксист не принимал. А художественное свидетельство он принимал как самое достоверное из всех.
В проблеме "культура и власть" эти слагаемые не всегда находятся в только что обозначенном соотношении: негативные последствия для развития культуры и общественной морали находятся в самой культуре. Разумеется, наибольшую опасность представляет здесь не собственно культура, а то, что находится в обертке культуры, хотя, так сказать, по жанровым особенностям это именно культура. Но сначала два примера из полукультуры. 6 июня 1999 года, в день рождения Пушкина - 200 лет - Е.Киселев в "Итогах" говорит: главное радостное событие недели - победа российских футболистов над французскими (а ведь, может, и правда для власть имущих и, боюсь предположить, для большой части общества). В том же году тот же Киселев, беседуя с Н.Михалковым и С.Кириенко о перспективах развития России и месте Европы в этих перспективах, слышит категорическое заявление Н.Михалкова о том, что Пушкин, думая о будущем своей страны, не связывал его с европейским опытом. Ни Кириенко, ни Киселев не задали режиссеру простой вопрос: как же быть с заявлением Пушкина о том, что горе стране, живущей вне европейской системы?
Один из героев этой передачи давно создает опасную деформацию исторического сознания. Сначала он сделал это в кинофильме "Обломов", а теперь вот в "Сибирском цирюльнике". Михалков, пытаясь идеализировать Александра III и его отношения с нацией, отказывается от многих очевидных истин, в том числе и добытых великой культурой. Он вступает в своеобразную непримиримую полемику с Толстым, не желая, чтобы наши современники вспоминали слова крестьянской печали в "Плодах просвещения": "куренка выпустить некуда". Он не хочет, чтобы помнили офицеров, которые по процессу 1883 года были отправлены на каторгу (среди них Ювачев, отец будущего знаменитого Д.Хармса). Михалков предает русский народ, который ненавидел всегда царей. Выражаясь словами Щедрина, наши современные "пустоплясы" могут ставить фильмы, где хвалят белых и монархию, поставив предварительно фильмы, в которых звучит надругательство над белыми (об одном таком случае - речь идет о том же Н.Михалкове - только что написал Солженицын).
Писатель и ученый А.Бушков опубликовал в 1998 году книгу "Россия, которой не было". Автор - литературно вполне способный человек, но с исторической моралью не в ладах (Петр - маньяк, никаких монголов не было и никакого патриота Сусанина не было. Даже интересно). Но сколько в книге отвратительной халтуры. В ней - сочувственная ссылка на какой-то журнал "Махаон", который опубликовал фамилии тех, кого с 1910 года разыскивала полиция за антигосударственную деятельность: Собчак, Басилашвили, Лавров, Лихачев, Старовойтов (что за мистические причуды истории?). В эпиграфе к главе о декабристах жутко перевираются стихи Коржавина "Памяти Герцена". А далее следует фраза: "Одна претензия к Николаю I: мало повесил надо бы - каждого десятого". В свете вышесказанного о декабризме слова Бушкова отвратительны.
Тяжело сознавать, что люди культуры жестоко говорят о русском народе. Ю.Нагибин: "Русский народ никому ничего не должен. Напротив, это ему все должны за то зло, которое он смог причинить миру и сейчас еще может, - но не причинил, а если и причинил - Чернобыль, тоже не по злу, а по простоте своей технической". Еще из Нагибина: "Самая большая вина русского народа в том, что он всегда безвинен в собственных глазах. Мы ни в чем не раскаиваемся, нам гуманитарную помощь подавай. Помочь нам нельзя, мы сжуем любую помощь. И опять разверзнем пасть: давай еще". Это не в стилистике художественной культуры.
Для культуры небезопасны претензии постмодернизма на эстетическую гегемонию. В романе "Русская красавица" В.Ерофеева - декаданс очень сытых людей, никак не обремененных заботой о нормальной жизни, а уж тем более борьбой за существование. Психология проститутки от нечего делать - это "элитарность" нашего декадентского времени, объевшихся людей. И в этом существовании близлежащего объективного источника романа - его элементарная структура (как в худших произведениях социалистического реализма). С другой стороны, это - деструктивная эстетика, разрушающая даже не нормы приличия, а нормы литературной речи.