«Разветы не видишь, – поучал Леонардо художника, – как много существует животных,деревьев, трав, цветов, какое разнообразие гористых и ровных местностей,потоков, рек, городов…»
«Тайная вечеря»
«Тайнаявечеря» – величайшее творение Леонардо и одно из величайших произведенийживописи всех времен – дошла до нас в полуразрушенном виде.
Этукомпозицию он писал на стене трапезной миланского монастыря Санта Мария деллеГрацие. Стремясь к наибольшей красочной выразительности в стенописи, онпроизвел неудачные эксперименты над красками и грунтом, что и вызвало еебыстрое повреждение. А затем довершили дело грубые реставрации и… солдатыБонапарта. После занятия Милана французами в 1796г. трапезная была превращена вконюшню, испарения конского навоза покрыли живопись густой плесенью, азаходившие в конюшню солдаты забавлялись, швыряя кирпичами в головылеонардовских фигур.
Судьбаоказалась жестокой ко многим творениям великого мастера. А между тем, скольковремени, сколько вдохновенного искусства и сколько пламенной любви вложилЛеонардо в создание этого шедевра.
Но,несмотря на это, даже в полуразрушенном состоянии «Тайная вечеря» производитнеизгладимое впечатление.
Настене, как бы преодолевая ее и унося зрителя в мир гармонии и величественныхвидений, развертывается древняя евангельская драма обманутого доверия. И драмаэта находит свое разрешение в общем порыве, устремленном к главномудействующему лицу – мужу со скорбным лицом, который принимает свершающееся какнеизбежное.
Христостолько что сказал своим ученикам: «Один из вас предаст меня». Предатель сидитвместе с другими; старые мастера изображали Иуду сидящим отдельно, но Леонардовыявил его мрачную обособленность куда более убедительно, тенью окутав егочерты.
Христоспокорен своей судьбе, исполнен сознания жертвенности своего подвига. Егонаклоненная голова с опущенными глазами, жест рук бесконечно прекрасны ивеличавы. Прелестный пейзаж открывается через окно за его фигурой. Христос –центр всей композиции, всего того водоворота страстей, которые бушуют вокруг.Печаль его и спокойствие как бы извечны, закономерны – и в этом глубокий смыслпоказанной драмы.
Увидев«Тайную вечерю» Леонардо, французский король Людовик XII так восхитился ею, чтотолько боязнь испортить великое произведение искусства помешала ему вырезатьчасть стены миланского монастыря, чтобы доставить фреску во Францию.
Утраченные шедевры
Однакогасконские стрелки того же Людовика XII, захватив Милан, безжалостнорасправились с другим великим творением Леонардо: потехи ради расстрелялигигантскую глиняную модель конной статуи миланского герцога Франческо Сфорца,отца Людовико Моро. Эта статуя так и не была отлита в бронзе, потребовавшейсяна пушки. Но и модель ее поражала современников.
Погиблои другое великое творение Леонардо – «Битва при Ангиари», над которой онработал позднее, вернувшись во Флоренцию.
Емуи другому гению Высокого Возрождения Микеланджело Боунаротти было порученоукрасить зал Совета пятисот во дворце Синьории батальными сценами во славупобед, некогда одержанных флорентийцами.
Картоныобоих вызвали восторг современников и были признаны знатоками «школой для всегомира». Но картон Микеланджело, прославляющий выполнение воинского долга,показался флорентийцам более отвечающим патриотическому заданию. Совсем иныемотивы увлекали Леонардо. Но и их воплощение не было им доведено до конца. Егоновые, слишком смелые эксперименты с красками опять не дали желаемогорезультата, и, видя, что фреска начала осыпаться, он сам бросил работу. КартонЛеонардо тоже не дошел до нас. Но, к счастью, в следующем столетии Рубенс,восхитившись этой батальной сценой, воспроизвел ее центральную часть.
Это– клубок человеческих и конских тел, сплетенных в яростной схватке.Смертоносную стихию войны во всем ужасе беспощадного взаимного уничтожения –вот что пожелал запечатлеть в этой картине великий художник. Изобретательстрашнейших орудий «для причинения вреда», он возмечтал показать в живописи ту«цепную реакцию» смерти, которую может породить воля человека, охваченная темпредельным ожесточением, которое Леонардо называет в своих записках «животнымбезумием».
Но,преодолевая кровь и пыль, его гений создает мир гармонии, где зло как бы тонетнавсегда в красоте.
«Джоконда»
«Мнеудалось создать картину действительно божественную». Так отзывался Леонардо даВинчи о женском портрете, который вместе с «Тайной вечерей» считаетсяувенчанием его творчества.
Надэтим сравнительно небольших размеров портретом он проработал четыре года.
Вотчто пишет об этой работе Вазари:
«ВзялсяЛеонардо выполнить для Франческо дель Джокондо портрет Моны Лизы, жены его… Таккак Мона Лиза была очень красива, Леонардо прибег к следующему приему: во времяписания портрета он приглашал музыкантов, которые играли на лире и пели, ишутов, которые постоянно поддерживали в ней веселое настроение». Все это длятого, чтобы меланхолия не исказила ее черты.
Вначале нынешнего века полоумный итальянец похитил из знаменитого Квадратногозала парижского Лувра это сокровище, чтобы вернуть его в Италию и там каждыйдень одному любоваться им, – и эта пропажа была воспринята как подлинная трагедиядля искусства. А какое ликование вызвало затем возвращение «Джоконды» в Лувр!
Этакартина и слава ее – очевидно, ровесницы. Ведь уже Вазари писал о «Моне Лизе»:
«Глазаимеют тот блеск и ту влажность, которые постоянно наблюдаются у живого человека…Нос со своими прекрасными отверстиями, розовыми и нежными, кажется живым. Рот…представляется не сочетанием различных красок, а настоящей плотью… Улыбка стольприятная, что, глядя на этот портрет, испытываешь более божественное, чемчеловеческое, удовольствие… Этот портрет был признан удивительнымпроизведением, ибо сама жизнь не может быть иной».
Леонардосчитал, что живопись «содержит все формы, как существующие, так и несуществующие в природе». Он писал, что «живопись есть творение, создаваемоефантазией». Но в своей великой фантазии, в создании того, чего нет в природе,он исходил из конкретной действительности. Он отталкивался от действительности,чтобы довершать дело природы. Его живопись не подражает природе, а преображаетее, в основе ее не абстрактная фантазия и не эстетические каноны, раз инавсегда кем-то установленные, а все та же природа.
Воценке, которую Вазари дает «Джоконде», – знаменательная, исполнен-наяглубокого смысла градация: все совсем как в действительности, но, гля-дя на этудействитель-ность, испытываешь некое новое высшее наслажде-ние, и кажется, чтосама жизнь не может быть иной. Другими словами: дейст-вительность, обретающаянекое новое качество в красоте, более совершен-ной, чем та, которая обычнодоходит до нашего сознания, красоте, которая есть творение художника,завершающего дело природы. И, наслаждаясь этой красотой, по-новомувос-принимаешь видимый мир, так что веришь: он уже не должен, не может бытьиным.
Этои есть магия великого реалистического искусства Высокого Возрождения. Недаромтак долго трудился Леонардо над «Джокондой» в неустанном стремлении добиться«совершенства над совершенством», и, кажется, он достиг этого.
Непредставить себе композиции более простой и ясной, более завершенной игармоничной. Контуры не исчезли, но опять-таки чудесно смягчены полусветом.Сложенные руки служат как бы пьедесталом образу, а волнующая пристальностьвзгляда заостряется общим спокойствием всей фигуры. Фантастический лунныйпейзаж не случаен: плавные извивы среди высоких скал перекликаются с пальцами вих мерном музыкальном аккорде, и со складками одеяния, и с легкой накидкой наплече Моны Лизы. Все живет и трепещет в ее фигуре, она подлинна, как самажизнь. А на лице ее едва играет улыбка, которая приковывает к себе зрителя силой,действительно неудержимой. Эта улыбка особенно поразительна в контрасте снаправленным на зрителя бесстрастным, словно испытующим взглядом. В них мывидим и мудрость, и лукавство, и высокомерие, знание какой-то тайны, как быопыт всех предыдущих тысячелетий человеческого бытия. Это не радостная улыбка,зовущая к счастью. Это та загадочная улыбка, которая сквозит во всеммироощущении Леонардо, в страхе и желании, которые он испытывал перед входом вглубокую пещеру, манящую его среди высоких скал. И кажется нам, будто этаулыбка разливается по всей картине, обволакивает все тело этой женщины и еевысокий лоб, ее одеяние и лунный пейзаж, чуть пронизывает коричневатую тканьплатья с золотистыми переливами и дымно-изумрудное марево неба и скал.
Этаженщина с властно заигравшей на неподвижном лице улыбкой как бы знает, помнитили предчувствует что-то нам еще недоступное. Она не кажется нам ни красивой,ни любящей, ни милосердной. Но, взглянув на нее, мы попадаем под ее власть.
Ученикии последователи Леонардо много раз старались повторить улыбку Джоконды, так чтоотблеск этой улыбки – как бы отличительная черта всей живописи, в основекоторой «леонардовское начало». Но именно только отблеск.
Леонардовскаяулыбка, одновременно мудрая, лукавая, насмешливая и манящая, часто становитсядаже у лучших из его последователей слащавой, жеманной, порой изысканной, поройдаже очаровательной, но в корне лишенной той неповторимой значительности,которой наделил ее великий кудесник живописи.
Нов образах самого Леонардо она заиграет еще не раз, и все с той же неотразимойсилой, хоть и принимая порой иной оттенок.