Появление текстрин, в которых трудились совместно пряхи и ткачи, привело к коренному изменению морального смысла прядения и ткачества. В древнеримском обществе складывается не лишенное оснований устойчивое убеждение, что там, где ткацкая мастерская, где ткачи и пряхи,– там непристойность, оскорбляющая традиционные представления о чистоте идеальной женщины, открытое сожительство, моральная нечистоплотность.
Но почему же столь негативное отношение вызывали именно ткачи и пряхи и почему их положение в древнеримском обществе было отличным от других групп ремесленников? Ведь, как мы видели выше, смешанные коллективы существовали и в других ремеслах, а цинизм и распутство в эту пору составляли атмосферу самых разных мастерских. На тех же фресках с изображением праздника фуллонов26 запечатлены весьма фривольные любовные сцены. Да такое поведение было характерно и для других групп населения, в том числе и высших кругов.
Политическую пассивность ткачей и отсутствие у них коллегий В. Меллер пытался объяснить тем, что ткачи были рабами и унаследовали чисто женское занятие27. Однако рассмотренный выше материал свидетельствует, что эти причины не мешали ремесленникам других профессий вмешиваться в муниципальную жизнь и к ним не относились со столь явственным презрением.
На наш взгляд, причина скрывалась в целом комплексе явлений, вызванных всем ходом развития древнеримского [с.86] общества, основанного на развитом простом товарном производстве. Распространение форм производства на рынок и заказ, вынесение трудовой деятельности из фамилии за ее пределы и ослабление внутренних связей между ее членами, ведущее прежде всего к независимому положению рабов и женщин и компенсаторному включению их в иные социальные группы и коллективы,– это все звенья одной цепи, тесно переплетенные и взаимосвязанные между собой. Именно следствием всего этого и явилось изменение моральных оценок, бытовавших ранее.
Как мы видели, под влиянием экономического развития ткачество превращается в I в. н.э. вслед за другими ремеслами в товарную отрасль. Именно товарное производство рвало патриархальные доверительные отношения и вытесняло домашнее производство, которым совместно занимались все члены фамилии, ликвидируя монополию фамилии как единственного производственного организма. В эту пору, как отмечал И.М. Дьяконов, классический раб входит в фамилию только юридически, его принадлежность к ней является «внешней оболочкой, за которой скрывается то, что этот раб противостоит семье господина и как его собственность и как товар и уже не участвует в общем с хозяевами производственном процессе»28. Те же процессы, естественно, распространялись в фамилии на рабынь и на свободных женщин. Вовлеченные в товарное производство и освободившиеся из-под непререкаемой власти pater familias, женщины оказались более тесно привязанными к иным, чем фамилия, группам и товариществам. Лишь женщины из ткацкой мастерской (да ткачи) не вписывались в этот процесс.
Товарное производство, приведшее к разложению патриархальных доверительных связей, изменению места и роли женщины, обрабатывающей шерсть, поставило на место патриархальной служанки, работавшей рядом с матроной, классически эксплуатируемого раба. Эти женщины, трудившиеся и жившие бок о бок с ткачами-мужчинами, конечно же, не могли продолжать олицетворять собой символ женской чистоты. Как классически эксплуатируемые рабы, ткачи и пряхи уже противостоят семье, рассматриваются как группа, чуждая ее традиционным нормам и правам. Но в то же время, в силу слишком позднего превращения шерстоткацкого производства в товарную отрасль, они не вышли еще из-под полного [с.87] и безраздельного контроля pater familias. Они уже встали вне фамилии как общности с ее традиционной моралью и системой поведения, но не выделились из нее организационно и не могли, подобно другим ремесленникам, создавать новые микроколлективы, товарищества со своей новой системой поведения и отношений между их членами.
В реальной жизни это привело к тому, что ореол патриархальности и староримской консервативной нравственности, окружавшей некогда шерстоткацкое производство, был полностью уничтожен. В то же время в сознании римлян продолжал сохраняться образ ткачества как символ добропорядочности женщины – идеал, который они жаждали видеть в реальности. И так как из жизни он повсеместно уходил, то именно на ткачей и прях, еще удерживавшихся в пределах фамилии, но одновременно в силу своего нового положения олицетворявших зло, грубую противоположность идеалам предков, обрушилось презрение и сарказм, сформировавшиеся в общественном сознании в ответ на этот драматический процесс перерождения традиционной морали.
Иными словами, ткачи и пряхи как производственный коллектив переросли рамки фамилии, но не могли выйти из нее и влиться в новые микроколлективы ремесленников, в которых формировались новые нормы общежития. Маргинальность социального положения прях и ткачей привела к разрушению традиционных этических норм поведения в подобных коллективах, что и послужило причиной того общественного презрения, которое пало на ткачей за разрушение общепризнанных древнеримских внутрифамильных идеалов моральной женской чистоты и нравственности. История превратила ткачей в группу людей, отринутую обществом, презираемую и стоящую вне структуры древнеримского общества и официальной морали.
Список литературы
1. Утченко С.Л. Политические учения древнего Рима. М., 1977, с. 159.
2. Именно эта особенность древнеримской литературы зачастую не учитывалась исследователями, и фон слишком прямолинейно воспринимался не как проекция из прошлого, а как воспроизведение современных авторам реалий. Так, утверждалось, что в I в. н.э. точно так же, как и за несколько веков до этого, ткацкое ремесло было повременным занятием женщин фамилии. См.: Сергеенко М.Е. Простые люди древней Италии. М.,–Л., 1964, с. 72; Blumner H. Die romischen Privataltertumer, Bd. IV. Munchen, 1911, S. 261; Friedlaender L. Roman life and manners under the early empire, I. London, 1908, p.229–230; Marquardt J. Das Privatleben der Romer, II. Leipzig, 1882, S. 571; Frank Т. An economic history of Rome. Baltimore, 1927, p. 261–263.
3. См.: Кнабе Г.С. Корнелий Тацит. М., 1981, с. 126.
4. Если историк относится положительно к полководцу своего времени, то неизменно изобразит его идущим впереди войска, самостоятельно выбирающим место для лагеря, наряду с солдатами участвующим в боях «подобно полководцу былых времен» (Tac. Hist., II); поэт будет воспевать простой и незатейливый дружеский обед в старинном вкусе, даже когда сам признается, что не мог бы прожить так и нескольких дней, ибо «образ жизни такой весь довольно-таки надоедлив» (Iuv., XI. 207).
5. Об этом см.: Сергеенко М.Е. Помпеи. М.– Л., 1949, с. 103–118; она же. Ремесленники древнего Рима. Очерки. Л., 1968, с. 5–18; Борецкий Б. Из хозяйственной истории Помпеи.– Вестник древней истории, 1956, № 3, С. 106–109; Frank Т. Op. cit., p. 375–377 Warscher Т. Bread-making in old Pompeii.– Art and Archaeology, 1930, v. XXX, N 4, p. 103–112.
6. Jones A.H.M. The cloth industry under the Roman empire.– Economic history Review, 1960, XIII, p. 184–203 (далее: EHR); Ляпустин В.С. Развитие шерстоделательного производства в Помпеях I в. н.э.– Проблемы истории античности и средних веков. М., 1981, с. 34–48; Moeller W.O. The wool trade of ancient Pompeii. Leiden, 1976, p. 119.
7. В пекарне V, 4, 1 наряду с тремя мужчинами упомянута и некая Януария (Corpus Inscriptionum Latinaruin, IV, 6732, 6734, 4271; далее: CIL). В доме с пекарней VII, 2, 1–7, владельцами которой были Теренций Неон и его жена Фабия Сабина, читаются имена Паквии и трех мужчин (CIL, IV, 3144, 3145, 3146). Перед входом в пекарню Папирия Сабина IX, 3, 19–20, начертали свои имена Тит Гениалис и Олимпионика. Рядом читаются имена еще нескольких работников (CIL, IV, 3674, 3680, 5066, 5071). Здесь же свободные женщины Стация и Петрония оставили предвыборную надпись (CIL, IV, 3678, 3683). Женское имя Примигения и еще два мужских имени начертаны на стене мастерской V, 3, 8 (CIL, IV, 4270). В пекарне I, 3, 27 упоминаются рабы Гликон и Галикария (CIL, IV, 4001). А в пекарне I, 3, 1 рядом с именами пяти мужчин стоит имя Коммуна (CIL, IV, 3964–3966). Среди мужских имен в пекарне V, 1, 14–16 начертаны имена Феликлы и Сукцессы (CIL, IV, 4020–4025).
8. В рабочем помещении пекарни I, 3, 1 возле печи обнаружена запись оплаты работникам пекарни за проделанную работу, в которой возле имен Коммуны, Сукцесса стоит знак: 3 денария, у имен Амуна и Кресима – 4 денария, Никифора – 6 денариев (CIL, IV, 3964–3966). Об этом же свидетельствует надпись из пекарни V, 4, 1, оставленная кем-то из персонала, трудившегося по найму: «С 19 марта мы не получаем поденную плату» (Ех XIII k(alendas) Apriles diaria reliquimus.– CIL, IV, 6377).
9. См.: Сергеенко М.Е. Помпеи.., с. 122; Frank T. Op. cit., р. 260–262; Rostovtzeff M.I. Gesellschaft und Wirtschaft des romischen Kaiserreichs, Bd. II. Hdlb., 1953, S. 577–578.
10. Об уровне развития ткацкого производства в Помпеях см.: Moeller W.O. The Male Weawers at Pompeii.– Technology and Culture, 1969, v. X, N 4, P. 561–566; idem. The Wool Trade..., p. 39–41, 77–79; Ляпустин Б.С. Ткацкое ремесло в Помпеях в I в. н.э.– Проблемы истории античности и средних веков. М., 1980, с. 15–27.
11. См.: Fiorelli G. Descrizione di Pompei. Napoli, 1875, p. 226–227; Della Corte M. Case ed abitanti di Pompei. Napoli, 1965, p. 120, 321.
12. Notizie degli scavi dl Antichita, 1934, p. 270; Maiuri A. Ercolano. I nuovi scavi, Roma, 1958, p. 426– 430.
13. Хотя доказано, что в античности не было имен собственно и чисто рабских, однако в данном случае совпадение «рабского колорита» в ономастиконе, профессионального статуса и общего облика ткачей и прях в литературных источниках сатирического характера позволяет с большой долей уверенности сказать, что в ткацких мастерских работниками были рабы или вольноотпущенники.