Аронова А. А.
Батавия смогла могучих волн разлив
Плотиной оградить, болота превратив
В сады, хоть полевых цветов там нет доныне:
Лишь рощи редкие на вспаханной равнине -
Вот вся растительность унылых берегов,
Лишенных прелести оврагов и холмов.
Но гладь спокойных рек, приморские причалы,
Крылатых мельниц строй, зеркальные каналы,
На зелени лугов цветные пятна стад,
Простор, покой и ширь - вот нидерландский сад!
Ж. Делиль. Сады.
Николаас Бидлоо - голландский врач и анатом, лейб-медик Петра и директор первого московского госпиталя - личность хорошо знакомая прежде всего историкам русской медицины. Он был одним из многих иностранцев, приехавших в Россию в начале XVIII столетия в поисках удачи, счастья, приключений или возможности реализовать свои творческие планы. Однако, в ряду немецких, голландских, шведских и других национальностей специалистов - врачей, аптекарей, инженеров и военных - Бидлоо стоит особняком. Голландец, начиная с первых публикаций, характеризуется не только как врач, анатом и педагог, немало сделавший для отечественной медицины, но и как архитектор и садовод. Он - писал в 1820 году А. Рихтер(2), - “так же мог разводить сады, чертить планы для строений, умел устраивать каскады и фонтаны и по сему случаю неоднократно призываем был на совет к Петру Великому”.
Реальность разносторонних творческих дарований голландского врача подтверждается целым рядом разнообразных фактов: в 1706 - 1707 году он занимался проектированием и возведением деревянного здания первого московского госпиталя на берегу Яузы в Лефортовской слободе(3); в 1709 преподнес Петру I проект триумфальных ворот, посвященных Полтавской победе(4), на 10 листах с текстом и рисунками; в 1717 году Бидлоо вновь приветствовал государя и поднес ему, по случаю возвращения из-за границы, поздравительную рукопись на 8 листах с двумя рисунками(5); наконец, в 1722 году, по указу Петра, занимался реконструкцией Головинской усадьбы, проектируя фонтаны, пруды, каскады и другие садовые затеи(6), которые должны были превратить ее в царскую загородную резиденцию подобную петербургским.
В 1720-е годы в госпитале Бидлоо неоднократно устраивались театральные спектакли, разыгрываемые учениками анатомической школы. Об этом свидетельствуют как современники(7), так и архивные документы.(8)
Сам директор госпиталя любил и знал музыку. Бергхольц сообщает о его участии в музыкальных концертах, устраиваемых голштинским принцем в Немецкой слободе. На одно из них Бидлоо “привез шесть полных концертов одного знаменитого голландского композитора, которые велел очень красиво переплести, и подарил нашей капелле”.(9)
Столь редкое сочетание в одном человеке профессиональных естественнонаучных знаний и художественных способностей, высоко ценимое Петром I, заставляет еще раз внимательно взглянуть на биографию Nicholas Bidloo, Medicine doctor (как он сам подписывался).
Nicholas Bidloo родился не позднее 1674 года в Амстердаме в семье известных голландских врачей и фармацевтов. Его отец Ламберт Бидлоо был аптекарем и ученым-ботаником, опубликовавшем каталог растений Голландии. Известно, что он знал греческий, латынь, итальянский и еврейский языки, и в конце жизни писал поэмы в классическом стиле. Дядя - Готфрид Бидлоо - возглавлял Лейденский университет, считался одним из лучших анатомов страны, был дружен со штат-галтером Нидерландов Вильгельмом III. Он не только занимался врачебной практикой, но еще писал театральные пьесы и проектировал триумфальные сооружения для приема Вильгельма III в 1691 году в Гааге.
Бидлоо окончил медицинскую школу в Амстердаме и анатомический факультет Лейденского университета.(10)
С 1697 года он вел самостоятельную врачебную деятельность Амстердаме, где по словам русского посла в Голландии Андрея Матвеева был известен, как “человек зело искусный”.(11) Еще будучи студентом Бидлоо начал интересоваться искусством и заниматься живописью, о чем свидетельствуют два портрета, принадлежащие его руке и хранящиеся в Амстердаме.(12) Следовательно, будущий личный врач русского царя принадлежал в верхушке амстердамского бюргерства, получил очень хорошее медицинское образование и был связан с гуманитарными и художественными кругами своего общества.
13 февраля 1702 года Андрей Матвеев по приказу Петра I заключил в Гааге с Николаасом Бидлоо контракт, состоявший из четырех пунктов: шесть лет службы в должности лейб-медика царя, право отъезда из России по истечении срока, назначение пенсии семье в случае его смерти и т.д.(13) Бидлоо приехал в Россию в том же году и с 1703 по 1705 г. сопровождал Петра I в его поездках по стране. В 1705 году он подал прошение об отставке, описав это событие в своих записках следующим образом: “После приезда в Россию в 1702 году в качестве простого врача к Его Императорскому Величеству, Величайшая ему память, и после сопровождения Его везде в течении нескольких лет, в конце концов, связи с моей неустроенностью и слабым здоровьем, я не мог сопровождать Его более, Его Величество, когда я попросил Его позволить мне вернуться домой, был настолько любезен ко мне, что приказал построить госпиталь рядом с Немецкой слободой, и здесь ухаживать за пациентами и обучать 50 студентов анатомии и хирургии.”(14)
С 1705 года Н. Бидлоо обосновывается в Москве в Немецкой слободе, где он с семьей снимает квартиру у вдовы лекаря Генина.(15) Здесь он начинает постепенно проявлять свои творческие дарования.
До недавнего времени в историко-архитектурной литературе деятельность бывшего личного врача Петра вызывала неоднозначные и весьма осторожные оценки. Восторги дореволюционных историков сменились критикой и фактологией. С одной стороны новые архивные документы позволили установить степень реального участия Н. Бидлоо в реконструкции Головинской усадьбы(16), с другой его изначальный архитектурный непрофессионализм настораживал исследователей и не позволял серьезно относиться к его архитектурным работам. Ситуация существенно изменилась после публикации Лейденским университетом коллекции рисунков, собственноручно выполненных Николаасом Бидлоо и сопровожденных им же написанным “Очерком” и пояснениями.(17)
Она представляет несомненный интерес для историка архитектуры, что подтверждает сам автор рисунков: “Его Величество пожаловал мне маленький участок земли рядом с садом госпиталя, где я создал для себя сад и прелестною деревенскую жизнь, потворствуя в этом моим врожденным вкусам. И, как только этот сад, достаточно маленький, был удачно вписан в соответствующую географическую ситуацию, так прелестно посажен и выращен, он смог понравиться Его Императорскому Величеству настолько сильно, что я был почтен частыми визитами монарха, который приезжал сюда и при мне и в мое отсутствие. В моих тяжелых и многообразных обязанностях, он был моим наилучшим отдыхом и прекрасно способствовал моим занятиям и делам, которым я предавался здесь в уединении. Я решил нарисовать этот очень дорогой мне приют отшельника (hermitage), так чтобы, благодаря этим видам, где бы я не был, я смог бы представить себе место, которое доставило мне столько удовольствия.”
На 18 листах размером приблизительно 25 на 50 см Бидлоо изобразил виды своей усадьбы и сопроводил их пространным “Очерком , объясняющим рисунки на память своим детям и семье”. Изображения сделаны уверенной рукой пером с тонировкой кистью и свидетельствуют о явном навыке автора в рисовании пейзажа, архитектуры и жанровых сцен. Бидлоо умел строить перспективу с различных точек зрения - общий вид усадьбы изображен по традиции XVII века с “птичьего полета” (BPL 2727 - 4), а виды отдельных участков и интерьеры дома - с высоты человеческого роста (BPL 2727 - 5-20). Он владел воздушной перспективой, что особенно заметно в пейзажных рисунках - “Виде моего сада и соседнего госпиталя” (BPL 2727 - 5), “Виде на пахотную землю от малых ворот, которые рядом с домом” (BPL 2727 - 6) и “Виде на летний домик на Яузе с террасами” (BPL 2727 - 11) и обладал хорошим чувством композиции, так как каждый из его листов продуман, уравновешен, всегда имеет главный изобразительный мотив, подчиняющий себе все второстепенные детали. Сам директор московского госпиталя, относился к своим творческим способностям серьезно, считая их не менее существенная стороной жизни, своего рода второй ипостасью земного бытия. ” Мою жизнь и честь я посвятил практической медицине, - написал Бидлоо в “Очерке”, - а для удовольствия и отвлечения я обращался к различным искусствам и наукам, таким как живопись, рисование, музыка, математическая геометрия, архитектура и т.д., а также некоторым умозрительным, философским интересам, но среди всего этого я, со времен моей юности, не желаю ни чего большего чем удовольствия и радости деревенской жизни.”
Виды своей усадьбы Н. Бидлоо вероятнее всего создал и описал после смерти Петра I, то есть между 1725 и 1735 годами. Архивных и мемуарных сведений об этой усадьбе чрезвычайно мало. Но есть все основания считать, что она действительно существовала.
В 1907 году историк Московского Военного госпиталя А. Н. Алелеков опубликовал архивный документ от 8 марта 1710 года, который содержал просьбу Н. Бидлоо к царю: “Державнейший царь, Государь милостивейший. Работал я у тебе Великому государю в дохтурах со всякой верностию, а двора у меня загородного нет, а подле гошпитального двора к Семеновской слободке земля лежит впусте, не кому под строение не отдана. Всемилостивейший государь, прошу той земли мне дать под загородный двор ... впредь для владения.”(18) Петр, находившийся в это время в Воронеже, прислал указ в Монастырский приказ о предоставлении во владение “доктору, его жене и детям” просимого участка и разрешении “всякого строения, какое ему надлежит строить”.(19) Этим явные свидетельства об усадьбе исчерпываются. Однако, ряд косвенных фактов позволяет продолжить гипотетическую реконструкцию ее истории.
В “Книге записной указом Его Императорского Величества 1722 году” среди различных указаний Петра по поводу благоустройства Головинского сада есть одна фраза - “зделать такой прудок (и с каменной стенкою вместо деревянной) какой у вас в огороде (подчеркнуто мной - А.А.), где Эхо дает.”(20) Император указал на образец, который ему понравился в саду Бидлоо. Этот пруд изображен на рисунке BPL 2727 - 14 “Вид большого водоема от реки к триумфальной арке”. Он имел форму латинского креста и был оформлен с торцевой стороны подпорной стенкой с колоннами и нишами. Скорее всего он и послужил образцом для “крестового пруда”, устроенного в Головинском саду.(21)