В своем ответе Петру на указания по поводу устройства Головинского сада, сам Бидлоо, в декабре 1722 года(22), писал о посещении императором его “малого Эрмитажа”(подчеркнуто мной - А. А.) и беседе о реконструкции усадьбы, которой , как пишет Бергхольц: “... император в свое отсутствие поручил заняться доктору Бидлоо”(23). Следовательно, в 1722 году усадьба существовала, нравилась Петру I и даже служила образцом для подражания, а ее хозяин вполне устраивал как архитектор.
Историк Я. А. Чистович опубликовал письмо Бидлоо к Петру от января 1718 года с просьбой о материальной помощи в связи с “пожарным разорением”, в результате которого “все ... пожитки до последней рубашки и в погребах в конец погибли”.(24) Трудно сказать, о каком местожительстве врача здесь идет речь, так как неизвестно жил ли он зимой в своем загородном доме. Бергхольц пишет в дневнике о переезде на дачу в летнее время голштинского принца как о событии обиходном(25) и рассказывает, что многие иностранцы и русские летом живут в загородных имениях, главной частью которых является сад.(26) Так, в усадьбе купца Рота, где “дом, в котором владелец живет летом (подчеркнуто мной - А.А.) красив, удобен и стоит на таком прекрасном месте, что лучшей дачи и желать нельзя. (...) Позади дома расположен хороший сад ( с прекрасным прудом ), который разбит пленными шведскими офицерами ...”.(27)
Бидлоо с семьей мог жить в своем “Эрмитаже”, как и все только в летний период. Во всяком случае, камер - юнкер сообщает, что вечеринка 17 сентября 1722 года, по случаю именин старшей падчерицы врача, проходила у него дома в Немецкой слободе.(28) В это время уже было холодно, мог выпасть снег и жить на даче становилось не уютно.(29)
Бергхольц несколько раз сообщает в своих записках о встречах с “доктором Бидлоо” и о событиях в которых директор госпиталя принимал участие. В 1722 году о нем пять заметок. 24 апреля, отправляясь на праздник и проходя через Головинский сад, он отметил производящиеся там работы, которые происходили “под надзором доктора Бидлоо”.(30) 6 сентября Бидлоо посетил музыкальный вечер в доме тайного советника Бассевича, который устраивал голштинский принц и подарил музыкантам ноты.(31) 31 октября 1722 года Бергхольц опять видел Головинский сад и наблюдал за проводимыми там работами “которыми император в свое отсутствие поручил заняться доктору Бидлоо. Это будет прекрасный сад со многими фонтанами и каскадами. для которого в прошедшее лето положено уже хорошее основание”. Далее он отметил: “Проезжая от туда назад, мы мимоходом осмотрели место, где доктор Бидлоо в будущем году начнет строить большой каменный лазарет.”(32) Заметим, ни слова об усадьбе. Правда, он располагалась за территорией госпиталя и была не по пути любознательному немцу. Наконец, 11 декабря принц посылает Бергхольца именно к Бидлоо, осведомиться о точной дате приезда императора в Москву.(33)
В следующем 1723 году - о Бидлоо всего два замечания. 6 января и 25 февраля у него в гостях в Немецкой слободе был Петр I.(34) В 1724 году камер-юнкер, описывая гуляние 1 мая в Семеновской роще, отмечает беседу императора с врачом и подношение Бидлоо и его домочадцами кофе и конфет императрице.(35)
Записки Бергхольца свидетельствуют об особом характере отношений врача и Петра I. Они подтверждают разносторонние дарования Н. Бидлоо и дают ему лестную характеристику.(36) Фиксируют пребывание голландца с семьей в Немецкой слободе и полностью умалчивают о его загородном доме. Возможно, отношения Бидлоо с двором голштинского принца были отдаленными и прохладными.
Так как же выглядел “приют отшельника” директора первого московского госпиталя?
На первом рисунке Бидлоо изобразил “План своего сада”.(37) Усадьба располагалась на прямоугольном участке левого берега Яузы, слева от госпиталя, между рекой и Лефортовской слободой. Она объединяла в один комплекс хозяйственную и жилую зоны, имела две главные композиционные оси: центральную продольную аллею, идущую от Солдатской слободы к берегу Яузы, и поперечную, связывающую малые и парадные ворота, обращенные к госпиталю. Бидлоо поместил на этом листе подробную экспликацию, единую для всех рисунков. Соединение в одном комплексе хозяйственной, жилой и развлекательной зон, типично для загородных бюргерских усадеб Западной Европы.(38) Об этом пишет и сам Бидлоо: “Мое искусство и наука полезны и тем и другим. Одно есть рассуждения, наблюдения, идеи, другое - украшение, напоминающее о прошлом. Все это может успешно поддерживать умение хозяйствовать, так успешно и существенно в человеческой жизни, созданной самим Богом, соединяя пропитание с удовольствием, а данный нам вкус, будучи врожденным практически у всех людей, от дворянина до фермера, располагает нас к жизни в деревне.”(39)
Второй рисунок воспроизводит вид усадьбы в перспективе с птичьего полета.(40) В композиции усадьбы отсутствует принцип жесткого соподчинения - коттедж хозяина располагается в нижней левой части жилого ансамбля, на поперечной оси у малых ворот. Центральная ось, начинаясь от Солдатской слободы, заканчивается у реки своеобразным павильоном. Пространство сада организовано боскетами, образующими коридоры, залы, кабинеты и лабиринт, внутри которых устроены газоны, орнаментальные клумбы, фигурные водоемы с подпорными стенками, расставлены статуи, беседки и скамейки.
Третий рисунок изображает “Вид сада и соседнего госпиталя на фоне Немецкой слободы и Лефортовского дворца”.(41) Стилистика этого сооружения явно тяготеет к формам голландского классицизма. Известно, что деревянное здание госпиталя сгорело в 1721 году(42) и было выстроено заново на каменном фундаменте “как прежде было”.(43) Это прямоугольное в плане сооружение с пятигранным выступом в центре, увенчанном граненым куполом с люкарнами и золоченой статуей “Милосердия” - здесь располагалась больничная церковь “Обновления храма Воскресения Христова”- и небольшими ризалитами по краям фасада. Единственное средство архитектурного обогащения - пилястровый поэтажный ордер, которым оформлены выступающие части объема здания. Архитектурное решение госпиталя в полной мере соответствует раннему петербургскому стилю 1710-х годов.
На 12 рисунках запечатлены отдельные виды усадьбы.
Дом-коттедж был прост и функционален.(44) Он срублен из бревен, обшит только с парадной стороны, крыт тесом. Перед вестибюлем в доме устроена небольшая лоджия и пространственное крыльцо-портик тосканского ордера.
Планировка коттеджа незатейлива: в средней части расположен вестибюль, из которого осуществляется вход во все внутренние помещения - гостиную, спальню, кабинет, кухню и комнату прислуги. Убранство комнат(45) характерно для Голландии XVII века - гладкие, обшитые тесом стены, картины и шандалы на них, резная мебель, типичная для бюргерского интерьера; на кухне - огромный очаг и полки с посудой. Глядя на эти интерьеры, сделанные голландцем сообразно своим вкусам и национальным традициям быта, понимаешь в какой степени конкретными были про голландские вкусы Петра I.
Перед домом, через аллею, был устроен прелестный цветник с декоративными клумбами и скульптурой. В саду жили экзотические животные - павлины, олени и т. д.(46)
От портика открывался вид на триумфальные ворота, которыми Бидлоо оформил выход из усадьбы к госпиталю. Он установил в своей усадьбе те самые ворота, проект которых с приветствием и пояснительным текстом преподнес Петру I в 1709 году по случаю победы под Полтавой.(47)
От триумфальных ворот в перспективе главной поперечной аллеи слева виднелся портик хозяйского дома, а на переднем плане возникали виды двух парковых водоемов.(48)
Правый пруд имел форму квадрифолия, был вписан в центральное нишеобразное пространство лабиринта, образованного боскетами. Здесь стояла статуя богини Дианы.(49) Левый пруд был удлиненной формы, его торец декорировала подпорная стенка, над которой располагалась смотровая площадка.(50) С нее открывался вид на гладь водоема, Яузу и Немецкую слободу. Здесь, как видно на рисунке, могли устраиваться чаепития и другие увеселения.(51)
Рядом с этим прудом на берегу Яузы по оси центральной аллеи стояла уникальная по форме и конструкции беседка, которую Бидлоо называет летним домом или павильоном. Это крестообразное в плане строение, опиравшееся на одну опору и высоко поднятое на уровнем земли. Вероятно, такое положение постройки было связано с предохранением ее от весенних паводков. С четырех сторон ее оформляли открытые веранды, ко входу - со стороны главной аллеи вели ступени - террасы. Павильон явно предназначался для созерцания окрестных видов: панорамы реки, силуэта Немецкой слободы, Преображенского, Семеновского, а также ансамбля самого парка. Голландец изобразил в интерьере летнего домика женщину, сидящую за мольбертом, как бы намекая на это.(52) От павильона открывался вид на главную аллею усадьбы и часть парка, примыкающую к реке. Справа виднелся буленгрин, по периметру обсаженный отдельно стоящими деревьями. Слева - задний фасад хозяйского дома, с сильно выступающим объемом средней комнаты.(53)
На главной аллее в конце перед хозяйственным двором Бидлоо устроил круглую площадку, “окруженной прелестной оградой и очень высокими елями и липами, вокруг которых можно гулять.”(54) Она была непосредственно связана с пространством хозяйственного двора и возможно предназначалась для катания на лошадях - верхом и в колясках.(55)
За малыми воротами, вне усадьбы стояли на лугу овин и молотильня и открывался вид на панораму Семеновского.(56)