Можно предголожить, что идеи эти были усвоены Шубиным еще в годы его обучения в петербургской Академии художеств. Особое, вдохновляющее значение для него должна была иметь та патриотическая ориентация Ломоносова, которая буквально пронизывает все его начинания, звучит в каждом слове. «Благополучны вы, сыны российские, исполненное надежды юношество, — говорил на собрании Академии 10 октября 1763 года избранный ее почетным членом—«оратором» М. В. Ломоносов, —что [. . .] можете преуспевать в похвальном подвиге ревностного учения и представить пред очами просвещенные Европы проницательное остроумие, твердое рассуждение и ко всем искусствам особливую способность нашего народа»4. Среди слушавших его был и Федот Шубин. В сохранившейся и дошедшей до наших дней «Промемории из Санкт-Петербургской Академии художеств в придворную ея императорскаго величества контору», подписанной И. И. Шуваловым и датированной 23 августа 1761 года, изложено требование «уволить от двора» и определить в Академию художеств истопника Федота Иванова сына Шубного, «которой своей работой в резьбе на кости и перламутре дает надежду, что со временем может быть искусным в своем художестве мастером» 5. В общем, конечно, Шубину повезло: опоздай он на два—три года и неизвестно, как сложилась бы его судьба.
И. И. Шувалов, большой почитатель М. В. Ломоносова, нередко своей властью проводил идеи великого русского ученого. Куратор Академии художеств, он отбирал учеников по способностям и без проволочек зачислял их. С коротким периодом существования шуваловской Академии — 1757—1762 годы — связаны блистательные имена: Василий Баженов, Иван Старов, Федор Рокотов, Антон Лосенко, Федот Шубин и другие. В «Ордере» инспекторам Академии уже перед самым уходом с поста куратора И. И. Шувалов снова подчеркивает необходимость ученика «не прежде принимать, пока в нем склонность и охота примечены будут»6, и предлагает даже установить своего рода испытательный срок. Вступившая на престол в 1762 году Екатерина II объявила Академию Шувалова "партикулярной" — частной, куратора отправила за границу — в почетную ссылку, и Академию художеств открыла вторично — на новых основаниях.
Теперь в Воспитательное училище при Академии набираются малолетки — пяти-шестилетние дети, из которых надеются вырастить «новую породу» людей — образцовых представителей «третьего сословия».
Повезло Шубину и с учителем. Среди случайных иностранцев, приезжавших в Россию за легкой наживой и неохотно принимавших на себя педагогические обязанности, Никола-Франсуа Жилле выделялся преданностью долгу наставника. Почти двадцать лет он отдает скульптурному классу петербургской Академии художеств, разрабатывает — по образцу французской — систему профессиональной подготовки, формирует то, что мы сегодня назвали бы методическим фондом, и в итоге выпускает блестящую плеяду русских скульпторов. Среди них, кроме Ф. И. Шубина, — И. П. Прокофьев, М. И. Козловский, Ф. Ф. Щедрин, И. П. Мартос и многие другие.
Сумев сохранить индивидуальность каждого из своих учеников, признанный мастер декоративной скульптуры и отличный портретист передал им пространственное понимание формы: скульптура учеников Жилле при круговом обзоре приобретает образную многоплановость. Они постигли значение различных способов обработки камня, научились применять инструменты, варьируя характер их использования так, чтобы сама фактура материала становилась средством художественной выразительности.
Шубин проходит вместе с другими все этапы академического обучения; копирование с образцов и гипсов, рисование и лепку с натуры. Нередко можно услышать об относительности понятия «работа с натуры» для учеников Академии художеств. В самом деле, классицистические трактаты призывают воспроизводить только «изящную природу», а натуру передавать с поправкой «на актики» и произведения старых мастеров. Но утвердилась эта концепция в русской Академии ближе к концу XVIII века. Для отечественного искусства середины XVIII века характерна — особенно для портрета — исключительная преданность натуре, то трогательное и чуточку наивное доверие к зрительному восприятию модели, которое пленяет нас сегодня в творениях А. П. Антропова и И. П. Аргунова.
До 1763 года режим в Академии был достаточно свободный. Вступивший на пост президента И. И. Бецкой одним из первых «Ордеров» требует «крепко наказать, чтоб никто и никуда из академии выпущаем не был, разве за какою-либо крайнею нуждою, и то с позволения имеющего надзирание над оными»7. Усердный, проявивший «хорошие успехи и поведение», Федот Шубин едва ли позволял себе бесцельные шатания по городу. Расписание занятий времени для безделья не оставляло. С шести утра до восьми вечера с двумя часовыми перерывами ученики по понедельникам, вторникам, четвергам и пятницам занимались в специальных и «язычных» классах, по средам и субботам в те же часы — математикой, правописанием и катехизисом.
В архивных материалах, относящихся к первым годам пребывания Шубина в Академии, имя его встречается нечасто. На публичной выставке 30 июня 1764 года среди награжденных малой серебряной медалью за программу первым г.о списку значился Ф. Г. Гордеев, Федот Шубин—седьмым8. «Журнал публичного собрания Академии» 21 сентября 1765 года отмечает: за рисунок с натуры первая серебряная медаль присуждена ученику пятого возраста Федоту Шубину9. Наконец, 10 июля 1766 года за программу из древнерусской истории об убиении в Киеве Олегом Аскольда и Дира Шубину присуждена первая золотая медаль, дающая право на пенсионерскую поездку за границу.
Все годы, пока Шубин овладевал мастерством ваятеля в Академии, тянулась неспешно, но упорно переписка Архангелогородской губернской канцелярии с Петербургом о крестьянине Федоте Шубине, который почитался в бегах состоящим. По этому случаю братья Шубина, платившие за него подушный склад, не получали годовых паспортов для жительства в иных местах России.
«Того ради императорскую Академию прошу, — пишет Шубин в «Покорнейшем прошении в Академию», - чтоб соблаговолила как выключить меня из подушного окладу, так по зачет за вышеупомянутых братьев моих в будущий набор в рекруты в архангелогородскую канцелярию сообщить» 10. Привилегия для оканчивавших Академию художеств состояла в том, что они получали полную свободу и вольность, однако и после окончания Шубиным Академии переписка о нем тянулась не один год — слишком медленными и скрипучими были колеса российской бюрократической машины.
7 мая 1767 года в четырехмесячном собрании членов Академии Федоту Ивановичу Шубину в числе прочих выпускников был вручен аттестат, шпага — символ личного дворянства, громогласно прочитано и принято определение: «Удостоившихся из учеников Петра Матвеева сына Гринева, Федота Иванова сына Шубина, Ивана Алексеева сына Иванова отправить морем во Францию, написав с ними рекомендации в две французские королевские академии, к господам почетным членам его сиятельству князю Дмитрию Алексеевичу Голицыну и почетному вольному общнику господину Дидро [...] дать дозволение письменное ехать во Францию и Италию для достижения совершенства в художествах , на три года» 11. По определению трем пенсионерам выдают на дорогу по 150 рублей голландскими червонными (деньги, скопленные для них факторской от продажи их «художественных вещей» и хранившиеся до поры у казначея господина инспектора К. И. Головачевского), дают указание голландскому комиссионеру Академии переводить им по четыреста рублей в год. По реестру вручают приданое: по шесть рубах верхних, по три исподних, по шесть галстуков, по шесть простыней, по три наволочки и прочее, включая верхнее платье и башмаки.
Одетые во все новое, при шпагах, пройдя таможенный досмотр, свободные от долгов, «в вечные роды» вольные, 23 мая 1767 года входят три российских пенсионера на корабль - в их паспортах «божиею милостью самодержица всероссийская» предписывала всем и каждому «не токмо свободно и без задержания везде пропускать» молодых художников, «но и всякое благоволение и вспоможение» им оказывать 12. Рапорты пенсионеров донесли до нас все подробности путешествия, продолжавшегося около полутора месяцев с 12 июня по 23 июля 1767 года, когда молодые художники прибыли в Париж и поселились в гостинице «Туринский крест» на улице Гране.
Неделю ждали возвращения князя Д. А. Голицына с королевской охоты, были им приняты и вручили запечатанный малой академической печатью диплом почетного члена Академии художеств. Такой же диплом привезли Д. Дидро.
Восторженный тон первых отчетов доносит до нас атмосферу радостной новизны отношений между художниками и людьми ранга Дидро и Голицына — отношений, характерных для Франции эпохи Просвещения и совершенно неожиданных для тех, кто по-прежнему привычно подписывается под рапортом в Академию: «всепокорнейший и всепослушнейший раб».
29 июля Шубин с рекомендательным письмом от Д. А. Голицына отправляется к своему парижскому учителю — весьма уважаемому мастеру Ж.-Б. Пигалю. Начинается новый период жизни и образования скульптора.
Жан-Батист Пигаль — один из самых заметных среди работающих в этот период во Франции мастеров, автор реалистических портретов, которые дадут впоследствии основания назвать его «беспощадным». В мастерской учителя Шубин лепит с натуры — нередко рядом с маэстро и с той же модели, — копирует античные скульптуры и работы самого Пигаля. Принимает участие в подготовке и отливке фигур для монумента Людовика XV. Во второй половине дня ходит в натурный класс Академии: натура, натура, натура — основа всякого художества.
Профессора с русских пенсионеров ничего за учение не берут: готовят художников «к пользе и славе России», «ничего не требуя, велят более стараться делать с натуры» 13. Учение Шубина успешно продвигается, и вскоре Пигаль предлагает ему новое задание: делать эскизы барельефов с эстампов знаменитых мастеров — Пуссена, Рафаэля, это считается нужным и полезным «как для положения места, так платия и видов» 14. Создает Шубин и свободные, авторские композиции — по одной в неделю. Докладывает в Академию: «Делаю также круглые и в барельев портреты под смотрением моего учителя» 15. Это увлечение портретной скульптурой весьма знаменательно, хотя в Петербург Шубин сообщает о нем как бы между прочим.