Уважение к «грамотеям» жило в болдинцах с детства; ведь все, что могли они сами,— это поставить крест вместо подписи после слов «за неумением грамоте руку приложил». Об особом положении грамотных в деревне напишет Пушкин в «Истории села Горюхина».
Не знакомых ли болдинских конторщиков вспомнит он, когда упомянет в своей повести о земском Терентии, прославившемся «сочинением всякого роду писем, челобитьев, партикулярных пашпортов и т. п.»?
Простые крестьянские столы писарей со множеством тетрадей из грубой синей бумаги, медными чернильницами, песочницами, счетами, коваными железными подсвечниками стоят неподалеку от бюро управляющего. Рядом с ними некрашеные стулья. Некоторые тетради раскрыты... Нетрудно представить будни вотчинной конторы.
За столами сидят конторщик Петр Киреев, тот самый, что оформлял когда-то документы по вводу Пушкина во владение Кистеневом, и его помощники — писари. Скрепят гусиные перья, изредка шуршит песок, которым посыпают только что исписанные листы бумаги, чтобы высушить чернила. Время от времени входят посетители. Кто просит отпустить на заработки в Уральск, кто отсрочить выплату оброчных. Некоторые хотят занять из господских денег на покупку лошади, на свадьбу дочери или сына, обещают управляющему взамен зерно частью из нынешнего, частью из будущего урожая.
Богатый мужик принес в бурмистрскую деньги за отданного к нему в батраки бедняка. Дворовые девки и бабы приносят сотканные ими льняные, конопляные, посконные «клетки». Их после придирчивого осмотра складывают в сундуки, и писарь заносит в «Книгу расходов господского льну, поскони и кудели» очередное количество волокна, выданное «на прядиво».
По приказу управляющего собираются назначенные миром старики для разбирания разных справок: Смолин, Сковородов, Степан Егоров, Андрей Налевин, Макар Игнатов... Решают, кого отдать в рекруты, как наказать провинившихся. И все важное, что присходит за день, заносится конторщиком в «Памятную книгу»: «Тимофей Пядышев выдавал пуговицы вместо четвертаков... за муку...решено наказать 40 ударами розог».
А через несколько страниц после записи о наказании — сообщение о таком событии на барском дворе, как... рождение бычка. Стиль подобных «памятных книг» Пушкин пародирует в «Истории села Горюхина».
Андрей Степанович Белкин, записывает в календаре-месяцеслове: «4 мая. Снег. Тришка за грубость бит. 6 — корова бурая пала. Сенька за пьянство бит. 8 — погода ясная. 9 — дождь и снег. Тришка бит по погоде».
В определенные дни староста приносит в контору очередной сбор оброка. Развязывает потертый выцветшии мешочек — на столе перед управляющим появляется кучка медных монет. Конторщик записывает принесенное в «Книгу сбора оброчных сумм». Управляющий складывает деньги в специальный сундучок — «копик». Он недоволен: число недоимщиков растет, оброк не выплачивается вовремя.
«Оброчные крестьяне, которые уходят на заработки в Уральск, являются без денег... от многих получил я вместо 60 руб. 10 и 20 р. за год»,— сообщал И. М. Пеньковский в одном из писем отцу поэта. Особенно разорилось Болдино в годы управления Михаила Калашникова, на которого крестьяне жаловались Александру Сергеевичу неоднократно. Может быть, его имел в виду Пушкин, когда описывал образ правления приказчика в своей «Истории села Горюхина»:
«Оброк собирал он понемногу и круглый год сряду. Сверх того, завел он нечаянные сборы. Мужики, кажется платили и не слишком более противу прежнего, но никак не могли ни наработать, ни накопить достаточно денег».
Подобно многим помещикам своего времени Пушкины хозяйством не занимались: болдинское и кистеневское имения были заложены, в целом сумма долгов превышала 180 тысяч рублей. Несколько раз в год в Болдино приходили бумаги из Московского и Санкт-Петербургского опекунских советов о немедленном взыскании процентов; в случае неуплаты имению грозила продажа с молотка.
Тщательно ведет Пеньковсий «Книгу для записи получаемых квитанций опекунских советов». На одной из ее страниц запись об уплате Александром Сергеевичем Пушкиным в опеку под залог Кистенева 7200 рублей.
Приходя в контору, Пушкин вместе с управляющим проверял счета, документы. Еще до поездки в Болдино он писал: «Родители мои не знают, что они на волос от полного разорения».
Осенью 1834 года, занимаясь делами по управлению Болдином, он убедился в справедливости своих опасений.
Обстановка, воссозданная в комнате, где жил поэт, типична для провинциальных небогатых помещичьих домов. Мебель красного дерева, тяжелая, массивная, создана руками деревенских мастеров. Ей недостает изящества, но она добротная и рассчитана на долгую жизнь. У стены неширокий длинный диван, обитый холостяной набойкой. Над ним два бронзовых трехрожковых бра XVIII века. Перед диваном ломберный стол с дорожной шкатулкой, в простенке — бюро, у окна — конторка. Над сундуками висит зеркало в старинной раме петровского времени. В углу — напольные часы.
Каким можно представить Пушкина времени третьего приезда? Невольно встает в памяти последний прижизненный его портрет работы художника И. Л. Линева. Он удивительно человечен, и неизменно, глядя на него, ощущаешь боль за Пушкина. В выражении усталых скорбных глаз, в опущенных плечах угадывается трагедия последних лет жизни поэта:
Я возмужал среди печальных бурь,
И дней моих поток, так долго мутный,
Теперь утих дремотою минутной
И отразил небесную лазурь.
Надолго ли?..
Можно представить, как к приезду Пушкина была жарко натоплена печь, вымыты полы, потолки, стены, перенесена мебель из барского дома, на окна повешены занавески.
13 сентября он вошел в свое новое жилище. Озябнув в дороге, порадовался теплой комнате, сухому потрескиванию дров в печи. От первого снега за окном комната выглядела уютнее, праздничнее, а бревенчатые сосновые стены, казалось, излучали ровный медовый свет. Из окошек был виден пруд, в темную воду падали снежные хлопья, мешаясь у кромки берега с намокшей листвой. Снег лежал на склоненных ветках еще не оголенных деревьев, мягко окутывал землю.
«В деревне встретил меня первый снег, и теперь двор перед моим окошком белешенек...— пишет поэт Наталье Николаевне 15 сентября.— Я рад, что добрался до Болдина; кажется, менее мне будет хлопот, чем я ожидал. Написать что-нибудь мне бы очень хотелось. Не знаю, придет ли вдохновение».
Вынуты из дорожных сундуков бумага, перья, чернильный прибор, несколько привезенных в Болдино книг: «История завоевания Англии норманнами» Огюстена Тьерри, томики Вальтера Скотта — Пушкин готовится к работе над «Капитанской дочкой» и ему хочется еще раз перечитать романы английского писателя — мастера исторического жанра. Но прежде чем заняться любимым трудом, пришлось вникнуть в дела хозяйственные.
На ломберном столе в комнате поэта лежит тонкая тетрадь. Знакомым пушкинским почерком написано: «Щеты по части управления Болдина и Кистенева». Кажется, о себе самом сказал Пушкин в статье о Вольтере: «Всякая строчка великого писателя становится драгоценной для потомства. Мы с любопытством рассматриваем автографы, хотя бы они были не что иное, как отрывок из расходной тетради или записка к портному об отсрочке платежа. Нас невольно поражает мысль, что рука, начертавшая эти смиренные цифры, эти незначащие слова, тем же самым почерком и, может быть, тем же самым пером написала и великие творения, предмет наших изучений и восторгов».
За «смиренными цифрами» пушкинских счетов таятся не только его финансовые затруднения, но и отношения поэта с родственниками. Хлопоты по имению начинаются с того, что Пушкин из денег, полученных за «Историю Пугачева», дает некоторую сумму отцу с матерью, оплачивает карточные долги брата Льва Сергеевича. Рядом с крупными цифрами расходов в той же тетрадке записаны мизерные оброчные суммы, полученные из Болдина.
На бюро лежат бумаги, составленные для Пушкина управляющим. Среди них «Ведомость о состоянии хлебов, доходов и приходов...» по Болдину на 1833—1834 годы. Выводы, сделанные Пушкиным, неутешительны.
Ощущение неблагополучия дел в имении усиливается жалобами крестьян. Одна из них лежит на конторке. «Сейчас у меня были мужики с челобитьем,— пишет Пушкин жене и в этом же письме добавляет —...Это что еще? Баба с просьбою. Прощай, иду ее слушать». Еще в 1833 году болдинцы писали в челобитной на управляющего Калашникова:
«У нас хорошего распоряжения никогда не было».
И теперь, год спустя, жалуются, что, собирая оброчные, подушные и мирские деньги, Михайла Иванов не заносит их в книгу, так что за уплатившими оброк мужиками числятся недоимки. 25 сентября приходят кистеневцы с жалобой на старосту и земского: «...они нас до того довели, в одну избу сходются по две семьи жить... дожили до того, на два тягла по одной лошади...»
«Звание помещика есть та же служба... Небрежение, в котором оставляем мы наших крестьян, непростительно»,— писал Пушкин в «Романе в письмах». Теперь, столкнувшись с жизнью полуразоренной вотчины, он чувствует себя бессильным что-нибудь изменить. В мае 1835 года он навсегда откажется от управления Болдином. Единственное, что ему удастся сделать, это заложить 76 свободных кистеневских душ, принадлежащих Сергею Львовичу, получить более 13 тысяч рублей, заплатить из них часть долгов в опекунские советы, временно освободив имение от угрозы описи.
Надежды на спокойное состояние духа, на приход вдохновения не сбылись. «Скучно, мой ангел. И стихи в голову нейдут; и роман не переписываю... Видно, нынешнюю осень мне долго в Болдине не прожить. Дела мои я кой-как уладил. Погожу еще немножко, не распишусь ли; коли нет — так с богом и в путь»,— пишет поэт жене в 20-х числах сентября.
Единственное произведение, которое он закончил 20 сентября в 10 часов 55 минут, как помечено на его рукописи, — «Сказка о золотом петушке». На обложке тетради Пушкин нарисовал сидящего на спице петушка.
26 сентября приехал Александр Михайлович Языков, с которым Пушкин познакомился в 1833 году, брат известного поэта, и провел в Болдине несколько часов. Гость вспоминал потом, что поэт читал ему «Историю Пугачева», несколько сказок в стихах вроде Ершова и историю рода Пушкиных.