Джейн Эйр рано потеряла родителей и теперь жила у своей тетки, миссис Рид. Жизнь её была не сахар. Дело в том, что миссис Рид была ей не родной теткой, а всего лишь вдовой брата матери. О родителях девочки она держалась самого невысокого мнения, и как же иначе, ведь мать Джейн, происходя из хорошей семьи, вышла за священника, у которого не было и гроша за душой. С отцовской стороны, говорили Джейн, родственников у нее не осталось, а если и остались, то это были не джентльмены — люди бедные и плохо воспитанные, так что и говорить о них не стоило.
Домашние — сама миссис Рид, её дети Джон, Элиза и Джорджиана и даже прислуга — все ежечасно давали понять сироте, что она не такая, как все, что держат её здесь лишь из великой милости. Единодушно все считали Джейн злой, лживой, испорченной девочкой, что было чистой воды неправдой. Напротив, злыми и лживыми были юные Риды, которые (особенно Джон) любили изводить Джейн, затевать с ней ссоры, а потом выставлять её во всем виноватой.
Как-то раз после одной из таких ссор, закончившейся потасовкой с Джоном, Джейн в наказание заперли в Красной комнате, самой таинственной и страшной в Гейтсхэд-холле — в ней испустил свой последний вздох мистер Рид. От страха увидеть его призрак бедная девочка потеряла сознание, а после с ней сделалась горячка, от которой она долго не могла оправиться.
Не испытывая желания возиться с болезненной и такой дурной девочкой, миссис Рид решила, что пришла пора определить Джейн в школу.
Школа, на многие годы ставшая для Джейн родным домом, именовалась Ловуд и была местом малоприятным, а при ближайшем рассмотрении оказалась сиротским приютом. Но у Джейн не оставалось в прошлом теплого домашнего очага, и поэтому она не слишком переживала, очутившись в этом мрачном и холодном месте. Девочки здесь ходили в одинаковых платьях и с одинаковыми прическами, все делалось по звонку, пища была прескверная и скудная, учительницы грубые и бездушные, воспитанницы забитые, унылые и озлобленные.
Среди учительниц исключение являла собой директриса мисс Темпль: в душе её было достаточно тепла, чтобы оделять им обездоленных девочек. Между воспитанницами тоже нашлась одна непохожая на других, и Джейн с ней крепко сдружилась. Звали эту девочку Элен Берне. За месяцы дружбы с Элен Джейн очень многое узнала и поняла, и главное, что Бог — не грозный надзиратель за дурными детьми, а любящий Отец небесный.
Джейн Эйр провела в Ловуде восемь лет: шесть как воспитанница, два — учительницей.
В один прекрасный день восемнадцатилетняя Джейн вдруг всем существом своим поняла, что не может больше оставаться в Ловуде. Она видела единственный способ вырваться из школы — найти место гувернантки, Джейн дала объявление в газету и некоторое время спустя получила привлекательное приглашение в имение Торнфилд.
В Торнфилде её встретила располагающего вида пожилая дама — домоправительница миссис Фэйрфакс, объяснившая Джейн, что ученицей её станет мисс Адель, подопечная владельца усадьбы мистера Эдварда Рочестера (как позже узнала Джейн, дочь любовницы Рочестера, французской певички, которая бросила сначала любовника, а потом и Адель). Сам мистер Рочестер бывал в Торнфилде лишь редкими внезапными наездами, большую часть своего времени проводя где-то на континенте.
Атмосфера Торнфилда и в сравнение не шла с той, в какой Джейн провела предыдущие восемь лет. Все здесь обещало ей приятную безбурную жизнь, несмотря на то что в доме, очевидно, скрывалась какая-то тайна: иногда ночами происходили странные вещи, слышался нечеловеческий хохот… Все же временами девушку одолевало чувство тоски и одиночества. Наконец, как всегда неожиданно, в Торнфилде объявился мистер Рочестер. Крепко сбитый, широкоплечий, смуглый, с суровыми, неправильными чертами лица, он отнюдь не был красавцем, каковое обстоятельство в глубине души порадовало Джейн, уверенную, что ни один красавец никогда бы не удостоил её, серую мышку, и толикой внимания. Между Джейн и Рочестером почти сразу же зародилась глубокая взаимная симпатия, которую оба они тщательно скрывали. она — за прохладной почтительностью, он — за грубовато-добродушной насмешливостью тона.
Джейн пришлось испытать муки ревности, хотя сама она себе в этом и не признавалась, когда Рочестер из всех гостивших в Торнфилде светских дам начал отдавать подчеркнутое предпочтение некоей мисс Бланш, красавице, неестественной, по мнению Джейн, до мозга костей. Пошли даже толки о скорой свадьбе.
Джейн была сосредоточена на грустных размышлениях о том, куда ей податься, когда Рочестер приведет в дом молодую жену, а Адель будет отправлена в школу. Но тут нежданно-негаданно Эдвард Рочестер открыл свои чувства и сделал предложение не Бланш, а ей, Джейн. Джейн радостно ответила согласием, возблагодарив Бога, ибо давно уже всей душой любила Эдварда. Свадьбу решили сыграть через месяц.
За приятными хлопотами месяц этот пролетел как один день. И вот Джейн Эйр и Эдвард Рочестер стоят перед алтарем. Священник совсем уже было собрался объявить их мужем и женой, как вдруг на середину церкви выступил какой-то человек и заявил, что брак не может быть заключен, поскольку у Рочестера уже есть жена. Убитый на месте, тот не стал спорить. Все в смятении покинули церковь.
В оправдание себе Эдвард раскрыл несостоявшейся миссис Рочестер так тщательно оберегаемую тайну своей жизни.
В молодости он оказался в весьма затруднительном материальном положении оттого, что отец, дабы избегнуть раздробления владений, все завещал его старшему брату. Не желая, однако, оставлять младшего сына нищим, он сосватал Эдварду, тогда ещё безусому неопытному юнцу, богатую невесту из Вест-Индии. При этом от Эдварда скрыли, что в роду у Берты были умалишенные и запойные пьяницы. После свадьбы дурная наследственность не замедлила сказаться и в ней; очень скоро она совершенно утратила человеческий облик, превратившись в бездушное злобное животное. Ему не оставалось ничего, кроме как спрятать Берту под надежным присмотром в своем родовом гнезде — и отец и брат Эдварда к этому времени умерли, — а самому зажить жизнью молодого состоятельного холостяка. Это смех его жены раздавался по ночам в Торнфилде, это она, вырвавшись из затвора, как-то чуть было не сожгла спящих обитателей дома, а в ночь перед свадьбой Джейн и Эдварда страшным призраком явилась в спальню невесты и разорвала фату.
Пусть Джейн не могла быть его женой, но Рочестер умолял её остаться с ним, ведь они любили друг друга… Джейн была непреклонна: как можно скорее ей следовало покинуть Торнфилд, дабы не поддаться соблазну.
Рано утром, почти совсем без денег и багажа, она села в дилижанс, следующий в северном направлении, и поехала, сама не зная куда. Два дня спустя кучер высадил Джейн на каком-то перекрестке среди бескрайних пустошей, так как, чтобы ехать дальше, у нее не было денег.
Бедняжка чудом не умерла от голода и холода, скитаясь по незнакомым диким местам. Она держалась из последних сил, когда же и они её оставили, в беспамятстве упала у дверей дома, в который её не пустила осторожная служанка.
Джейн подобрал местный священник Сент-Джон Риверс, живший в этом доме вместе с двумя своими сестрами, Дианой и Мэри. Это были добрые, красивые, образованные люди. Они сразу понравились Джейн, а она — им, однако из осторожности девушка назвалась не настоящей, а вымышленной фамилией и не стала рассказывать о своем прошлом.
Обликом Сент-Джон являл полную противоположность Рочестеру: это был высокий блондин с фигурой и лицом Аполлона; в глазах его светились необычайное воодушевление и решимость. В Сент-Джона была влюблена Розамунда, красавица дочь самого богатого в округе человека. Он также питал к ней сильное чувство, которое, однако, всячески гнал от себя, считая низким и недостойным своего высокого предназначения — нести свет Евангелия прозябающим во тьме язычникам. Сент-Джон собирался отправиться миссионером в Индию, но прежде ему необходимо было обзавестись спутницей и помощницей в жизненном подвиге. Джейн, на его взгляд, как нельзя лучше подходила на эту роль, и Сент-Джон попросил её стать его женой. О любви, какой её знала и понимала Джейн, здесь не шло и речи, и поэтому она решительно отказала молодому священнику, выразив в то же время готовность последовать за ним как сестра и помощница. Такой вариант был неприемлем для духовного лица.
Джейн с великим удовольствием отдавала все свои силы преподаванию в сельской школе, открытой с помощью Сент-Джона на деньги местных состоятельных людей. В один прекрасный день священник зашел к ней после уроков и начал излагать историю… её собственной жизни! Велико же было недоумение Джейн, однако последовавший далее рассказ расставил все по своим, неожиданным, местам. Случайно узнав подлинную фамилию Джейн, Сент-Джон кое-что заподозрил: ещё бы, ведь она совпадала с фамилией его покойной родительницы. Он навел справки и убедился в том, что отец Джейн приходился родным братом их с Мэри и Дианой матери, у которой был ещё второй брат, Джон Эйр, что разбогател на Мадейре и несколько лет тому назад безуспешно пытался разыскать племянницу, Джейн Эйр. Скончавшись, именно ей он завещал все свое состояние — целых двадцать тысяч фунтов. Так, в одночасье, Джейн стала богатой и приобрела двух милых кузин и кузена. По своему великодушию она нарушила волю покойного дядюшки и настояла на том, чтобы баснословное наследство было разделено поровну между племянниками.
Как ни хорошо жилось ей с новообретенными родственниками, как ни любила она свою школу, один человек владел её думами, и поэтому, прежде чем вступить в новую пору жизни, Джейн не могла не навестить Торнфилд. Как же поражена была она, когда вместо величественного дома её взору предстали обгорелые руины. Джейн обратилась с расспросами к деревенскому трактирщику, и тот рассказал, что виновницей пожара была безумная жена Рочестера, которая и погибла в пламени. Рочестер попытался было спасти её, но его самого придавило рухнувшей кровлей; в результате он лишился кисти правой руки и полностью ослеп. Теперь владелец Торнфилда жил в другом своем имении неподалеку. Туда, не теряя времени, и поспешила Джейн.