Пять дней прожил в Татарском Григорий. За это время успел он посеять себе и теще несколько десятин хлеба и собрался в дорогу только тогда, когда пришел в хутор стосковавшийся по хозяйству отец. Третье возвращение Григория на родную землю было самым безрадостным. Наталья, наслышаиная о его гуляньях, встретила мужа сдержанно, холодно. Не смог он объяснить ей всей глубины своих переживаний, не смогла Наталья понять страшных признаний своего мужа. Разговор с дедом Гришакой, к которому решил обратиться за советом, еще более запутал малограмотного казака. Дед цитировал ему Библию, убеждая Григория, что ведет он войну неправую, что грех восставать даже против такой власти антихристов, убивать своих братьев. Шел от него Григорий, не замечая за своей болью ни красоты несказанно расцветшей по весне природы, ни упоительного желания и готовности к плодородию и изобилию, которым было наполнено высокое и гордое солнце. Бросился Григорий от отчаяния за последней помощью к женщине, к Аксинье. Снова завязалась их жизнь в крепкий узелок. Но и эта возобновленная связь не принесла ничего, кроме всколыхнувшейся Аксиньимой надежды. Старик Мелехов хоть и заметил дурные действия Гришки, да не смог, как раньше, пресечь их, пройдясь по крутой спине сына чем попадя. Не мог он, Пантелей Прокофьевич, бывший всего-навсего в чине урядника, поднять руку на генерала, даже если тот и был его сыном. А жизнетворящая сила брала между тем свое. Необыкновенно похорошела Дуияша: уже не мог себе представить Григорий, что вот эта статная казачка бегала когда-то по базу, и бились по ее спине смешные тоненькие косички. Быстро оправилась от смерти мужа Дарья. Снова подкрашивала свои черные крутые дуги бровей, принаряжалась, выхаживала перед Григорием по горнице, плавно разворачиваясь своими крутыми бедрами. Не давала ехидная Дарья Григорию покоя. Жизнь брала свое, только Григорий, вычерпанный войной, не мог уже ощущать всей ее прелести, потому и улыбнулся на слова матери, умолявшей его о милосердии к врагам. Практически не восстановив душевных сил, уехал он обратно в дивизию. К этому моменту восстание замкнулось в границах Верхне-Донского округа, становилось ясно, что долго защищать родные курени казакам не придется: Красная Армия развернется с Донца и раздавит повстанцев. Командование особенно опасалось массового дезертирства в момент полевых работ. Тогда-то и произошло событие, временно поднявшее настроение Донского командования: на сторону восставших перешел Сердобский полк под руководством бывших офицеров царской армии штабс-капитана Вороновского и поручика Волкова. Полк этот был сформирован сплошь из саратовских крестьян поздних возрастов. До солдат доходили слухи, явно не способствовавшие поднятию их боевого духа. Воевали они вяло, чаще сдавая свои позиции. В такой среде расцвела буйным цветом контрреволюция, развертывание которой не мог предотвратить слабохарактерный, не имеющий никакого влияния на солдат комиссар. Приставший к этому полку Штокман ощутил настрой красноармейцев и после разговора с комиссаром отослал Мишку Кошевого в штаб с донесением. Сделал он это поздно, на следующее утро полк был окружен казаками, и солдаты добровольно сдались, большинство вместе с оружием. Штокмана застрелили на митинге, на котором и было принято решение о сдаче, остальные двадцать четыре коммуниста полка были арестованы, а Мишка Кошевой спасся только благодаря заданию Штокмана. Даже эта победа не имела уже никакого значения в общем ходе истории казачьего восстания. Чувствуя близость поражения, Кудинов, втайне от казаков, пошел на соглашение с командованием Добровольческой армии. Залетали аэропланы, поставляя бунтарям оружие и вести от казаков, находящихся в отступе. Решено было потихоньку перебираться на другую сторону Дона, что и посоветовал Григорий своей семье, передав это через Прохора Зыкова. Одновременно Зыков выполнял и другую просьбу Григория: он должен был вызвать в Вешенскую Аксинью. Твердо решил Мелехов перед окончательным разгромом казаков соединить свою судьбу с этой женщиной и с ней уже дожидаться конца. Ильинична и Наталья уйти из хутора, как наказывал Григорий, не смогли: Наталья тяжело заболела, лежала в горячке, а свекровь не могла бросить любимую невестку. За Дон перебрались Дуняшка с детьми и Дарья. Пантелей Прокофьевич поджидал красных среди хуторских пластунов под Татарским. Аксинья, собрав свои пожитки, приехала, как и приказывал ей Григорий, в Вешенскую, где остановилась поначалу у своей тетки. Не смогла Аксинья изменить огромному своему чувству, сбежала от мужа, не выполнив обещания "не уйду". 22 мая началось отступление повстанческих войск. Население хуторов в панике устремилось к Дону. В Вешенской прохода не было от огромных подвод, доверху забитых казацким имуществом. Не желали старики расставаться с нажитым добром, тащили за собой одежду, хомуты, стулья, даже скот. В этой неразберихе не сразу Григорий разыскал свою любушку, а встретив, закрылся с ней у себя и два дня не отзывался ни на какие посылы Кудинова. На третий день из-за отъезда Григория на хутор проведать своих произошла у них размолвка: Аксинья заявила свои права на него, отказалась принять обратно, если поедет навещать семью. Мелехов молча вышел во двор, сел на коня. Решил наведаться в хутор и Мишка Кошевой. Но не просто за новостями, а с расплатой. Долго после гибели Ивана Алексеевича и других красноармейцев лелеял он эту мысль. И вот теперь при полном параде заявился Кошевой жечь дома врагов Советской власти. Некому было оказать ему сопротивление, хутор стоял осиротевший, брошенный. Двери и окна домов, прежде по-хозяйски крепко сомкнутые, теперь были распахнуты настежь, ни детского гомона, ни казачьего говорка не раздавалось за стенами и на улицах Татарского. Навестив пустой дом матери, убедился Мишка, что ждала его бедная женщина до последнего. Переоделся в приготовленное заботливой матерью тщательно заштопанное, но безупречно чистое бельишко и пошел по хутору, оставляя за собой горящие курени. Был у Мишки припасен по такому случаю целый список, одним из первых в нем значился дом покойного Мирона Григорьевича Коршунова. Встретил Мишку только дед Грншака, почти выживший из ума: вроде и не собирался Мишка воевать с немощным стариком, да разозлился на упрямого казака, не желающего покидать родного дома, и застрелил его. Брезгливо обойдя труп, прошел в горницу и запалил дом. Но не только с целью отмщения приехал тщательно принарядившийся красный казак Мишка Кошевой. Надеялся он встретиться с Дуняшкой Мелеховой, мысли о которой пронес он через все фронты и битвы. Но у Мелеховых застал он только Ильиничну. Сказал, что скоро собирается засылать сватов к Дуияше, так как любят они друг друга. На замечание Ильиничны, что не ко времени этот разговор, Кошевой гордо ответил, что самое время, а вот со сватами пока подождет. На этом разговор закончился, и Ильинична ушла в дом, даже не попрощавшись с нахальным хлопцем.
Книга четвертая
Часть седьмая
Повстанческая война помогла Добровольческой армии не только восстановиться после продолжительных и безрезультатных боев с Красной Армией, но и подойти к осуществлению давно разработанного командованием плана прорыва красных войск и соединения с восставшими казаками. От повстанцев требовалось только еще немного задержать красноармейцев у Дона, не давая им переправиться на другой берег. Поэтому сотня татарцев, закрепившаяся в траншеях по левую сторону Дона, упорно отсиживалась, не давая готовым к бою красноармейцам ни единого шанса на переправу. Жизнь траншейная текла тихо, с редкими перестрелками, с рыбной ловлей Христони и мирными посещениями жен, приходивших подкормить вояк и починить им одежду. Степан Астахов, прослышавший о переезде жены в Вешки, зная также, что там обитает и Григорий, решил в очередной раз испытать судьбу и вызвать Аксинью к себе под Татарский. Услышав от хуторянина, прибывшего в Вешенскую с поручением, об угрозах мужа, Аксинья быстренько собралась и отправилась к Степану с гостинцами. Честно выполняя свои супружеские обязанности, чувствовала несчастная женщина не только равнодушие к мужу, по почти отвращение, которое могло перерасти в ненависть, но тут пересилило великодушие Степана, ни словом не упомянувшего о Григории Мелехове и возобновившейся связи. Стирая мужнино белье, вспоминала Аксинья своего Гришку, да не таким, какой он стал после четырех лет воины, а прежним молодым и неопытным, и от этого чувствовала Аксинья к нему еще большую любовь, к которой примешивалось чувство материнской нежности. На обратном пути в Вешенскую, отойдя на приличное расстояние от боевых траншей, когда звуки природы окончательно пересилили звуки войны, на открытой поляне присела Аксинья передохнуть. Прислушиваясь к сокровенному звучанию мира, отыскала по томительному и сладостному аромату цветок ландыша. Оставаясь по-прежнему благоухающим и нежным, ландыш заметно поддался будущему увяданию, и, перебирая маленькие беленькие чашечки, снизу уже сморщенные и почерневшие, непонятно почему вспомнила Аксинья всю свою прожитую жизнь, а вспомнив, всплакнула горько: видно, стара стала, станет ли женщина смолоду лить слезы оттого, что сердце схватывает случайное воспоминание. Устав от своих переживаний, сморенная лесной тишиной, уснула Аксинья под открытым небом. Разбудил ее молодой словоохотливый казак. Подвергшись нешуточному нападению, происшедшему после нескольких оброненных вроде бы мирно слов, Аксинья дала твердый отпор, но отбиться смогла только после того, как назвалась женой Григория Мелехова. В эту же ночь красные прорвали фронт возле хутора Малого Громчонка. Удалось им это потому, что казаки все перепились, под ударом красноармейцев впали в панику и бежали вместе с навещавшими их бабами. Паника передалась и другой сотне, Татарской, останавливать которую пришлось самому Григорию. Сделать это оказалось не так легко, татарцы валили напрямик к лесу, не обращая внимания на редкий пулеметный огонь. Взбешенный Григорий приказал пороть хуторян плетьми и сам с размаху рубанул плетью по мокрой от пота Христониной спине. Другого стремительно убегающего казака, сутуловатая фигура которого показалась Мелехову знакомой, удалось остановить одним крепким словцом да угрозой зарубить. Оказался это родной отец, остановило его оскорбление, выскочившее из уст непочтительного сына. Оправдания Григория, что невозможно было узнать Пантелея Прокофьевича, бежавшего неутомимо и резво, последнего только еще больше разъярили: Однако, спустя несколько минут среди успокоенных стариков Пантелей Прокофьсвпч уже с гордостью вспоминал своего геройского сына, сумевшего так ловко навести порядок. Оскорбление было забыто, тем более что выговор правильный и сделан старшим по чину генералом. В Вешенской тем временем приготовились к отпору карательного красноармейского отряда. Своевременно избавились от пленных, отправив их в Казанскую. Из ста пятидесяти человек второй партии (первую, отправленную днем раньше, казаки истребили полностью) до Казанской добралось лишь восемнадцать человек. В одном из хуторов бабы, встретившие этапных на дороге, заступились за молоденького цыгановатого красноармейца, якобы сошедшего с ума. Дородная казачка, мать трех погибших сыновей, накормила бойца и, раскрыв его хитрость, спасла, отправив в тыл в сопровождении своего внука, прекрасно знающего местность. Как все матери, она ненавидела войну и считала своим долгом остановить это братоубийство. Татарский, в котором оставалась Ильинична с ребятишками и выздоравливающей после тифа Натальей, казаки отбили. Вернулся домой Пантелей Прокофьевич, первым делом поинтересовавшийся, насколько пострадало его хозяйство. Наведался проездом Григорий.