Хорошо известные эпизоды "итальянского периода" биографии Байрона- своеобразный комментарий к заключительной песни поэмы. Сама же поэма, включая и неповторимый облик ее лирического героя, - символ веры автора, завещавшего современникам и потомкам незыблемые принципы своей жизненной философии: "Я изучил наречия другие, / К чужим входил не чужестранцем я. / Кто независим, тот в своей стихии, / В какие ни попал бы он края, - / И меж людей, и там, где нет жилья. / Но я рожден на острове Свободы / И Разума - там родина моя..." Чайльд Гарольд - юноша, которого побуждает к беспредельному скепсису "тоски язвительная сила", сделавшаяся отличительным свойством целого поколения, заставшего только закат героической эпохи революционных потрясений и освободительных войн.
Пушкинское определение - "преждевременная старость души" - выделяет самое существенное качество воплотившегося в Г. мирочувствования. Окрасившее собой целый период европейской духовной жизни, подобное умонастроение, средоточием и выразителем которого выступает Г., придало рассказу о его "паломничестве" значительность яркого документа эпохи и одного из крупнейших событий в истории романтизма. Ощущая себя родившимся под "бесславной звездой" и оставивший надежду отыскать цель, достойную дремлющих в нем сил, Г. в свои неполные девятнадцать лет мечтает лишь о забвении, которое могло бы принести бегство "от самого себя", но разъедающее неверие преследует его, "и в сердце места нет покою". Позицией Г. становится тотальная ирония, которая за масками благородства обнаруживает мелочное своекорыстие, а за высокими словами - пустоту смысла, ставшую хронической болезнью эпохи, когда утратилось ощущение содержательности и целенаправленности существования.
В Испании, проезжая полями "скорбной славы", оставшейся как память о сопротивлении наполеоновскому нашествию, даже в Греции, где "свободных в прошлом чтят сыны Свободы", и в красочной суровой Албании Г., путешествующий с единственным желанием не вдыхать отравленного воздуха родной земли, испытывает только чувство, мучительное и для него самого, - безучастность. "Паломничество" предстает не как духовное странствие, не как подвиг рыцаря, движимого мечтами о славе, а как осуществление давнего замысла "хоть в ад бежать, но бросить Альбион". Предыстория Г. рассказана в первых же строфах, говорящих о единственной, но им самим отвергнутой любви, поскольку герой предпочел "прельщать любовью многих" - с надеждой этим внешним многообразием притупить ощущение скуки среди "шума людных зал". Его ранимая гордость, соединившаяся с тоской и безысходным разочарованием, самим Г. осознана как "болезнь ума и сердца роковая", но "жизне-отрицающая печаль" оказывается сильнее всех других побуждений. Подавляя "чувств невольный пыл", он в равнодушии ищет защиты от травм, причиненных соприкосновением с реальным порядком вещей в мире, каким Г. его знает. Скорбь, владеющая Г., органична, неподдельна и не может быть объяснена ни его "несчастным характером", как полагали первые критики, ни кажущейся неотличимостью персонажа от автора, тогда как на самом деле поэма отнюдь не носит характера лирической исповеди. В гораздо большей степени целью Байрона был портрет его поколения, представленного в образе юного скептика, который чужд всех обольщений, томится бесцельностью и пустотой своих будней и слишком хорошо знает цену прекрасным обманам любви, мечтательности, бескорыстия, самопожертвования. Понятие "байронический герой" возникло и закрепилось вместе с публикацией первых песен поэмы. Как представитель эпохи Г. обрел намного более широкую и устойчивую известность, чем как литературный герой, обладающий своей индивидуальностью.