Во второй половине XIX в., вследствие упадка Китая, баланс сил изменился в пользу России. Тогда сторонники союза с Китаем увидели в нем противовес другим державам, претендовавшим на доминирование в дальневосточном регионе (Япония, Великобритания). Такая ситуация сохранялась вплоть до XX в. Даже при правлении Мао Цзэдуна, когда Китай стал единым и начал укрепляться, он уступал по мощи Советскому Союзу. Перелом наступил в 1980–1990-е гг. Ускоренное развитие Китая и распад СССР привели к тому, что на рубеже столетий восточный сосед впервые превзошел Россию по экономическим показателям и, возможно, по общему влиянию в мире.
Это была краткая характеристика этапов русско-китайских отношений, а что касается образа Китая в России, то начало его истории формирования можно отнести к XVIII в., когда императрица Екатерина II подчеркивала принадлежность России к цивилизованному европейскому миру, движущемуся по пути прогресса. На это оказывали влияние геополитические концепции европейских просветителей, для которых было характерно противопоставление прогрессивной Европы застойному Востоку. Соответственно, Китай рассматривался как символ отсталости. В XIX в. широкое распространение получила концепция особого пути России. Впервые в российской общественной мысли образ Китая стал играть определенную роль в спорах между сторонниками и противниками прозападной ориентации. К концу XIX в. Китай стал для России политической проблемой номер один, т. к. появилась угроза массовой китайской миграции на российском ДВ. Страх перед «желтой опасностью» испытывали как жители самого ДВ, который лишь в 1860 г. окончательно отошел к России, так и российское правительство, пытавшееся стимулировать заселение русскими «восточных территорий».
После наступления кризиса официальных идеологий и морали в России возникает увлечение китайской культурой, которая носит форму моды на плохо понятый восточный мистицизм, буддийский иррационализм. Это стимулировало приток информации, открывший доступ к достижениям китайской культуры. Сейчас даже сформировался буддистский тип политической архитектуры на основе изучений русских политологов. То, что на китайской почве выросло немало философских нормативных систем (конфуцианство, даосизм и др.), они связывали с тем, что Китай никогда не имел «сакрального языка». Синтез философских систем обеспечивал Китаю огромный ресурс внутренней социальной устойчивости: поскольку не было четко обозначенной «дороги в небо», изменения доминирующего нормативного контекста могли осуществляться легко и безболезненно для масс. Многие правители мира прислушивались к двум старцам, великим архитекторам политической системы Китая: Лао Цзы рекомендовал умному правителю «держать головы подданных пустыми, а желудки – полными»; Конфуций же советовал иметь в государстве как можно меньше мудрецов и уделял большое внимание выработке критериев «благородного мужа», благодаря чему система ценностей правящего слоя была довольно устойчивой. Чиновники же отбирались на государственную службу с помощью сложной системы экзаменов.
Возможно, прислушивались к этому не случайно, т.к. на месте разрушенных волной народного гнева империй, после некоторого периода смуты, вновь возникали в принципе те же самые конструкции. Такой череды империй не знает ни одна другая страна мира. Желание обладать громадным ресурсом устойчивости и самовоспроизводства испытывали многие государства. В связи с этим, опыт Китая стали называть показательным. Влияние политической культуры советского периода прослеживается в современном образе Китая, поэтому XX в. стоит отдельной эпохой в истории формирования взглядов на Китай в России. В то время образ Китая широко использовался во внутриполитических дискуссиях.
В. Ленин и его сторонники, говоря о социалистической революции, утверждали, что наша стана идет по тому же пути, что и Запад. Их оппоненты возражали, что в России под влиянием монголо-татар в свое время существовала азиатская деспотия, типа египетской или китайской, и что она может возродиться. Возникла концепция «азиатского способа производства», в основе которого лежит деспотизм, всевластие государственного аппарата, чиновничий произвол.
После 1917 г. большевики начали пропагандировать новый взгляд на Китай. В его основе лежала коммунистическая идея об объединении мирового пролетариата и угнетенных народов в борьбе с империализмом. Сторонники этой концепции настаивали на необходимости заключения союза с восточными странами, чтобы противостоять нездоровому влиянию Запада. Источником дружественных чувств к Китаю стал его статус второго по величине социалистического государства, произошла смена представлений о Китае с «недемократического противника» свободной России на образ полезного партнера и союзника в противовес Западу. Вплоть до 1950-х гг. Китай рассматривался с позиций нерушимой советско – китайской дружбы. Однако, представление об угрозе «демографического» вторжения сохранилось. В конце 30-х гг. это и побудило И. Сталина заняться «очисткой» ДВ от китайцев; это влияло и на политику Н. Хрущева даже во времена «великой дружбы». И дружбе приходит конец.
В период «большого скачка» в закрытых внутрипартийных документах китайское правительство стали критиковать за «левацкий» уклон и отход от советской модели социализма. Дружба переходит в отчуждение и из-за таких обстоятельств, как отказ Москвы от ранее данного обещания предоставить Китаю технологии по производству ядерного оружия; несогласия китайской стороны с решениями XX съезда КПСС; выдвижение китайцами «левацкой» линии международного коммунистического движения; различные позиции в отношении индокитайского пограничного конфликта. Но самое главное это то, что Китай считал себя великой державой и не мог в течении долгого времени оставаться на вторых ролях. А в союзе с СССР он был обречен именно на такую роль. Поэтому в КНР принято решение о развертывании «культурной революции». Наступает эпоха острого противостояния в советско-китайской «дружбе». В отношениях с соседями для Китая важнейшими оставались погранично-территориальные проблемы. В свое время Мао Цзэдун объявил Нерчинский договор и другие договоры с царской Россией «грабительскими» и заявил о «реестре» в 1,5 млн. кв. км, что привело к военным столкновениям в районах острова Даманский. «Культурная революция» Мао Цзэдуна была задумана им как борьба против СССР, который квалифицировался как главный враг КНР и остального мира. Мао Цзэдун реализовал стратегию «наведения мостов» с США и Западом, понимая, что заслужить их доверие можно только в случае, если Китай будет играть роль противовеса Советскому Союзу. Правда, позже, когда Китай добился нужных сдвигов в отношениях с США, он начинает искать пути налаживания отношений с СССР.
В период враждебных отношений между китайскими и советскими правительствами у нас издавались десятки журналов, выходили сборники, сотни газетных статей по антикитайской кампании. Советская власть стремилась доказать правоту своего курса. Но в этой кампании, критиковавшей деспотическую власть, диктатуру партийной бюрократии, развал экономики, бесправие граждан, можно было разглядеть завуалированную антисоветскую направленность. Картины китайского общества, рисовавшиеся отечественными исследователями, вызывали прямые ассоциации с обществом советским. Таким образом, некоторые китаеведы смотрели на СССР как на «новое издание» «восточной деспотии», указывая на наличие всеохватывающей госсобственности, на экономическое бесправие и отсутствие свободы частной собственности.
Все же сходство китайской и советской идеологий было весьма прозрачным. Предполагалось, что китайская традиция долгое время препятствовала экономическому и социальному развитию страны и была неспособна породить капитализм. Сторонники этой концепции настаивали, что рывок в общественном развитии может быть достигнут только через отвержение ретроградной традиции и принятии западных ценностей. Опять стала наблюдаться тенденция к сближению с западным миром.
Эту картину дополняла тема войны с Китаем. Она проникает в художественные произведения авторов, не испытывающих симпатию к властям. Впервые в истории российско-китайских отношений осознание опасности соседства с обширной, многонаселенной и враждебной страной дошло до самых глубин массового сознания. Кроме этого, политическое и военное руководство СССР распространяло представление о том, что Китай, якобы, готов бросить на слабозаселенный советский ДВ десятки млн. вооруженных солдат. Это делалось как из соображений действительной опасности, так и для того, чтобы оправдать выделение громадных средств на создание мощной военной группировки на советско-китайской границе. Советская общественность переживала по поводу войны с Китаем, хотя некоторые ее представители приходили к выводу, что ситуация чрезмерно драматизируется советской пропагандой.
В конце 70-х гг. среди советских китаеведов углубился раскол, который был вызван политической стабилизацией и началом экономических преобразований в Китае. Одни, во главе с О. Рахманиным, настаивали на том, что Пекин перешел на позиции империализма, а маоисты «превратились в главных поджигателей мировой войны». Другие утверждали, что современный Китай, а у власти тогда находился Дэн Сяопин, стал развиваться в «правильном направлении», что он представляет интересы всего мирового социализма. А советское правительство тем временем предпринимало новый курс. Оно осознало необходимость нормализация отношений с Китаем, т.к. Россия не была готова к конфликту со столь сильной державой и искала естественных союзников в противостоянии с Западом. Такие представители власти, как Л. Брежнев, Ю. Андропов, сделали ряд шагов к оздоровлению отношений с Пекином. Улучшению атмосферы в отношениях СССР и Китая способствовали выступления М. Горбачева во Владивостоке в 1986 г. и в Красноярске в 1988 г. В мае 1981 г. встреча на высшем уровне М. Горбачева с Дэн Сяопином ознаменовала нормализацию как межгосударственных, так и межпартийных отношений. Отношение к Китаю во время перестройки изменилось так, что даже китайские реформы стали пропагандироваться.