35 млн. чел. [75;с.133].
В России существовавшее трехполье было крайне неэластичным по рабочей силе, не могло вбирать прирост земледельческого населения без снижения производительности труда и выработки на работника земледелия, тогда как японцы, прилагая к земле большее количество живого труда, могли наращивать производство за счет ирригации и сбора нескольких урожаев в год.
Сравнения с США земледелие России не выдерживает вообще. Хотя в США рост абсолютных размеров земледельческого населения продолжался до начала 20-х годов XX в., т.е. значительно дольше, чем в индустриальных странах Западной Европы, он сопровождался еще более высоким ростом обрабатываемой площади, а следовательно, и увеличением обрабатываемой площади в расчете на одного работника. Это вело к неуклонному увеличению производства земледельческого продукта в расчете на одного занятого. О каком-либо аграрном перенаселении в заселяемых иммигрантами странах не могло быть и речи. Размер обрабатываемой площади в расчете на одного занятого в США был в 5 раз больше, чем в России (средний размер фермы в США в 1900-1910 гг. 55-58 га [76;с. 398]), при примерно одинаковой урожайности, в результате чего объем производства земледельческого продукта в расчете на одного занятого в земледелии был так же в 5 раз больше. Такая большая обрабатываемая площадь в расчете на работника требовала значительно более высокой технической оснащенности труда. В этом отношении сравнение с США могла выдержать лишь небольшая часть хозяйств в районах переселенческой колонизации - Северном Причерноморье, Кубани, Сибири и на Дальнем Востоке. Большинство переселенческих хозяйств по уровню технической оснащенности были ближе к латиноамериканскому образцу или к США начала XIX века.
Таким образом, сравнения со странами Запада и Японией показывают не только стадиальное отставание России, но и глубокие качественные отличия происходящих в стране социально-экономических процессов от процессов развития в индустриальных странах.
Может то, что не типично для индустриального Запада, было типичным для слаборазвитых стран, позже вступивших на путь индустриального развития? И Россия всего лишь одна из этих стран? Рассмотрим этот вопрос подробнее.
При поиске аналогий и параллелей среди стран "третьего мира" или полуколониальных и зависимых стран сразу следует исключить Латинскую Америку - регион переселенческой колонизации, где не было и не могло быть аграрного перенаселения. Далее, следуя в направлении с запада на восток вдоль субтропического пояса Евразии и Северной Африки, необходимо исключить все страны Средиземноморья - от Испании и Португалии до Османской империи, Ирана, Афганистана и стран Юго-Восточной Азии.
Хотя в каждой из перечисленных стран имело место аграрное перенаселение, его масштабы не шли ни в какое сравнение с российскими. Ни в одной из перечисленных стран в силу ограниченности земледельческой зоны их территорий не сформировался самовозрастающий ком аграрного перенаселения и его рост не принял лавинообразного характера. Таким образом, здесь не было критической массы аграрного перенаселения, порождающей секторный разрыв между промышленностью и сельским хозяйством.
Остаются две страны, сравнимые с Россией по масштабам аграрного перенаселения - Индия и Китай. Однако в Индии острота аграрного перенаселения значительно ослаблялась высокой способностью трудоинтенсивной земледельческой системы поглощать избыточную рабочую силу путем развития ирригации и сбора трех урожаев в год. Наиболее близкой аналогией российского аграрного перенаселения было аграрное перенаселение в Китае. Но и китайское трудоинтенсивное земледелие выгодно отличалось от российского большей способностью поглощать избыточную рабочую силу и тем самым ослаблять остроту аграрного перенаселения. Кроме того, в Китае было значительно труднее развивать крупную промышленность, так как переселенческая колонизация была здесь гораздо слабее, чем в России, и перекачка рабочей силы из сельского хозяйства в промышленность почти отсутствовала. Поэтому острота секторного разрыва в Китае была значительно меньшей, чем в России.
В России же сформировалась поистине уникальная комбинация разнонаправленных факторов. Почти американский размах промышленного подъема 90-х годов XIX в., происходившего на базе переселенческой колонизации, породивший невиданную в доиндустриальных деспотиях крупную промышленность, стремительно перекрывался лавинообразным ростом аграрного перенаселения, порождая острейший секторный разрыв между промышленностью и сельским хозяйством. Дальнейшее обострение секторного разрыва вело к невозможности промышленного развития, угрожало деиндустриализацией страны по мере роста аграрного перенаселения, который влек за собой снижение земледельческого продукта на душу населения. Таким образом, не общая отсталость страны, а чудовищная, невиданная в других странах диспропорциональность развития явилась важнейшей причиной революционных потрясений и формирования деспотии нового типа.
Еще одной особенностью российской индустриализации конца ХIХ-начала XX вв. явилась исключительно высокая степень зависимости от иностранного, преимущественно французского, капитала.
Экспансия французского капитала была обусловлена низкими темпами роста населения и перекачки рабочей силы из сельского хозяйства в промышленность во Франции, приводившими к перенакоплению капитала, не могущего быть производительно использованным внутри Франции. Столь большая зависимость от иностранного капитала не позволяет считать Россию этого периода страной второго эшелона капиталистического развития. В то же время Россию нельзя отнести и к третьему эшелону, т.е. к разряду развивающихся по асинхронному типу стран с неполноцелостной экономической структурой. В ней явно существовала целостная индустриальная структура с господством частномонополистического капитала, а госсектор не играл той роли, которую он должен играть в развивающихся странах. Таким образом, царская Россия начала XX века представляла собой особый эшелон развития между вторым и третьим эшелонами, не относясь при этом ни к развитым, ни к развивающимся странам.
Предреволюционные годы характеризовались прогрессирующим распадом государственной структуры. Происходило относительное истончение всех слоев индустриального общества - от кадровых рабочих до мелкой городской буржуазии и интеллигенции в сравнении с набухающей опухолью аграрного люмпенства и пауперизма. Участие страны в первой мировой войне повлекло за собой массовое истребление на полях сражений последней опоры разлагающегося абсолютизма - офицерского корпуса армии. В то же время создание массовой, еще не виданной в истории России, армии, в подавляющем большинстве состоящей из крестьян, дало в руки аграрного люмпенства беспрецедентную вооруженную силу. Содержание этой армии легло непосильным бременем на подорванную секторным разрывом экономику страны и значительно ускорило ее распад; в свою очередь, недостаточное снабжение вооружением и продовольствием и неизбежные в этих условиях потери и поражения в войне с индустриальной Германией, вели к быстрому нарастанию недовольства среди рядового состава и рекрутируемых из крестьян унтер-офицеров и младших офицеров и к прогрессирующей деморализации армии.
Единственным средством, дающим шанс задержать процесс быстрого разложения экономических и политических структур, было заключение сепаратного мира с Германией. Однако экономика страны была слишком тесно связана с капиталом стран Антанты, что не оставляло надежд на сепаратный мир, пока у власти оставались буржуазно-помещичьи круги. Кроме того, мир мог лишь затормозить процесс распада, но никак не устранить его причин - роста аграрного перенаселения и секторного разрыва между промышленностью и сельским хозяйством.
Результатом распада экономической и политической структуры страны стал демографический коллапс - гражданская война, голод и эпидемии 1919-1922 гг. - из которого вышла деспотия нового типа.
Итак, крушением российского абсолютизма и демографическим коллапсом 1917-1922 гг. завершился большой трехпольный цикл русской истории. Если большой ротационный цикл продолжался около 800 лет и завершился демографическим коллапсом начала XVII в., то большой трехпольный цикл длился около 300 лет - с начала XVII в. до начала XX в.
Рассмотрим теперь основные черты новой - коммунистической - деспотии, появившейся в результате завершения большого трехпольного цикла. Из-за отличий от классических доиндустриальных деспотий назовем её условно индустриальной.
Прежде всего ее характеризует сравнительно небольшая глубина демографического коллапса: в 1917-1922 гг. население страны сократилось менее чем на 10 %. Данный фактор является следствием развития крупной машинной индустрии, приведший к возможности более сильной централизации власти и уменьшению таким образом длительности демографического коллапса. В области перераспределительных отношений политика ленинско-троцкистской, а затем и ленинско-бухаринской деспотии практически не отличалась от политики доиндустриальных деспотов от Цинь Шихуана до римских императоров. Она сводилась к конфискации помещичьих земель и их разделу между крестьянами, а также к огосударствлению и регламентации промышленности, сопровождавшимся истреблением аристократии и крупных частных собственников.
Раздел помещичьих земель между крестьянами по едокам временно ослабил остроту аграрного перенаселения и обеспечил новой власти массовую базу среди крестьянства перенаселенного центра страны. В то же время окраины страна - Северное Причерноморье, Северный Кавказ, Сибирь и Дальний Восток, не знавшие аграрного перенаселения, явились базой белогвардейских движений и были подчинены центральной власти только с помощью военной силы в ходе гражданской войны. Истребление аристократии и буржуазии большевиками также было осуществлено весьма успешно. Эти слои общества были заменены жесткой пирамидой государственной меритократии.