П.Н. Савицкий полагал, что историческая обусловленность выше приведенных принципов универсальна и применима даже к пореволюционной России. Более того, именно в советской России, он наблюдал возрождение традиционных экономических евразийских начал. В частности, Савицкий отмечал, что уже сама русская революция 1917 года "с ее сплошным "огосударствлением" сопровождалась "взрывом необузданного "этатизма", который присущ евразийскому месторазвитию. На первый взгляд, обоснование такого "евразийского ренессанса" в СССР противоречило самим евразийским установкам, согласно которым большевистское движение рассматривалось как импортированный из-за границы феномен, чуждый русско-евразийской самобытности, но Савицкий полагал, что любая власть, поддерживающая исторические традиции России-Евразии (а это считалось единственным способом для существования первой), руководствующаяся при проведении своей политики приведенными выше евразийскими принципами, встает на путь перерождения в евразийскую власть. В частности, в своей статье "Экономические планы большевиков в оценке буржуазного сознания" (Прага, февраль 1922 г.), которая не была опубликована из-за резких возражений П.Б. Струве, Савицкий утверждал, что "если большевикам суждены хозяйственные успехи, если экономическая жизнь России действительно начнет восстанавливаться при них, это значит, что, сознательно или несознательно, на практике они отказываются от тех хозяйственных принципов, во имя которых они первоначально выступили, и прибегают к началам, формулированным "вульгарными", "буржуазными" экономистами": к различению хозяйствующих трудящихся-субъектов по степени их личной хозяйственной годности, к установлению связи между хозяйственной деятельностью индивида и ее результатом, связи, которая находит свое завершение в институте собственности". Начала подобного преобразования советской власти он находил в возрождении "тягловых" и "служилых" начал в социальном режиме СССР, в сходстве "государевой пашни" XVI–XVII веков с совхозами и колхозами. Даже сплошная коллективизация у этого ярого сторонника частной собственности имела историческую обусловленность, поскольку в основе причин ее введения лежали потребности, подобные тем, которые, в свое время, способствовали появлению в России поместного землевладения: "Вводя институт этого землевладения, московские цари XVI–XVII веков создавали кадр людей, которым они обеспечивали возможность являться по их зову на военную службу "и людными и оружными. Без наличия крупных сельскохозяйственных производственных единиц Россия в настоящее время (начало 1930-х годов. — А.М.) не может быть "оружной"" (выделено мной. — А.М.).
Как ученый-экономист, Савицкий в условиях 1920-1930-х годов не мог не отметить преимущества колхозного строя перед мелкими хозяйствами. Прежде всего, это возможность применения сложных машин в земледелии, которые могли бы послужить базой для укрепления в нем соответствующих отраслей и "тем самым поставить на достаточную высоту военную технику". Он объяснял обусловленность господства "обобществленного" способа хозяйствования при Советской власти необходимостью развития индустрии, ("колхозы и совхозы создаются для того, чтобы было где применять машины") как важнейшей предпосылки достижения высокой обороноспособности страны, а значит, и условия ее самодостаточности. Савицкий подчеркивал, что в условиях начала 30-х годов возврат к "сплошному морю мелких крестьянских хозяйств в том виде, как оно существовало в 1928–1929 гг., это значило бы понизить техническую обороноспособность страны", "нанести существенный удар по возможности чисто экономического преуспевания страны" (выделено мной. — А.М.). В этой связи, политика коллективизации признавалась соответствующей геополитическим интересам России-Евразии и оценивалась как исторически адекватная или евразийская: "Не только коммунистическая, но и любая русская власть принуждена будет насаждать крупные государственные сельскохозяйственные предприятия и оказывать покровительство ассоциациям сельскохозяйственных производителей". При этом, подобно Столыпину, веря в приоритетность "частнособственнических инстинктов" русского крестьянства, Савицкий подчеркивал, что интересы колхозников все равно будут "стихийно устремляться в сторону хотя бы и карликового, но "индивидуального", "приусадебного" хозяйства". Эффективность такой формы, по мнению евразийского экономиста, выражалась, в частности, в гораздо большем доходе прежних единоличников (здесь имелись ввиду, прежде всего, кулаки) по сравнению с доходами колхозников первой половины 30-х годов.
Рассматривая колхозы и совхозы, как исторических преемников общинного хозяйства, Савицкий находил целесообразным преобразование их организации на основаниях, схожих с принципами столыпинской аграрной реформы. Так, считая необходимым "сделать колхозы рентабельными для колхозника", он предлагал "дать регулированную и ограниченную особым землеустроительным производством свободу выхода из колхоза, не закрывая и доступ в них", оговаривая при этом, что "в некоторых районах крупное производство в лице колхозов должно быть признано предпочтительней мелкого" (выделено мной. — А.М.). Савицкий был убежден, что право на "свободу выбора хозяйственной формы" могло бы решить проблему "скрытой безработицы в колхозах", вызванной, прежде всего, "приливом усовершенствованных сельскохозяйственных машин" в деревню. Сообразно с принципами проповедуемой евразийцами "плановой государственно-частной системой хозяйства", колхозы предлагалось вовлечь в рыночные отношения, при условии отмены обязательных поставок части продукции государству и создания единого рынка. Реализация последнего, которая, по мнению евразийского экономиста, была начата в СССР с введением единой цены на хлеб, может обеспечить не только возможность "проверять рублем" через контрольные функции рынка, но и позволит восстановить "реальность заработных плат, которая сейчас (август 1933 года. — А.М.) висит на ниточке продуктов, раздаваемых по карточке". Все эти мероприятия должны были составить главную часть евразийской "политики нормализации", которая, по замыслу Савицкого, была призвана устранить диспропорции в развитии отдельных отраслей экономики СССР через введение механизма "вольной цены".
Положительно оценивая цели коллективизации, намеченные Советским руководством, Савицкий категорически не одобрял способа ее проведения до 1931 года. Речь шла не столько об "эксцессе принудительности", сколько о "разрушительной" "уравнительной" ставке на "едоков", нажиме на "потребительские инстинкты крестьянства", что нарушало принцип "хозяинодержавия". Евразийский теоретик полагал, что "плачевные результаты" данной политики — следствие "безумного" отрицания советскими экономистами действия "закона малых величин" в небольших хозяйствах. Тогда, "в наиболее лихорадочные моменты "сплошной коллективизации", по мнению Петра Николаевича, предпринимались попытки распространить его в сельскохозяйственной области, что "немедленно порождало необходимость "легализации" также и мелкого предпринимательства в виде "добавочного", "усадебного" хозяйства колхозников". Здесь имелся ввиду переход к некоторой экономической либерализации в политике советского руководства 1932 года, "на подступах к нео-нэпу", когда были приняты постановления ЦК ВКП (б) и СНК СССР "О плане хлебозаготовок из урожая 1932 г. и развертывании колхозной торговли хлебом" и "О плане скотозаготовок и о мясной торговле колхозников и единоличных крестьян" и "О революционной законности". Последнее ("О революционной законности") определялось как возвращение в правовое поле начала 1920-х годов, поскольку и колхозы (1932 г.), и крестьяне-собственники (1921 г.) являлись в некоторой степени автономными хозяйственными субъектами, не совпадающими с властью. Савицкий был убежден, что подобный шаг — следствие того, что "коммунистическая власть убедилась в невозможности справиться с положением в стране без апелляции к частному хозяйственному началу, к производственной активности мелких производителей", но, несмотря на относительную легализацию рынка, нарождающиеся в СССР формы частно-хозяйственного оборота совпадали с "явлениями средневекового городского хозяйства", когда осуществляется непосредственный сбыт продуктов производителя к потребителю. Таким образом, получался "своеобразный "полу-нэп, сочетающийся с режимом "полу-террора", когда определенные, по мнению Савицкого, вынужденные послабления крестьянству сочетались с "беспощадным преследованием скупщиков". При таком "рыночным дуализме", по прогнозам Петра Николаевича, должен был все же рано или поздно победить свободный рынок. Эта уверенность подкреплялась изменениями в экономическом курсе СССР, с переходом власти с 1931 года к "ставке на сильных", ударников, к "единственному социалистическому способу распределения дохода по труду (с учетом его качества и количества), что создаст материальную заинтересованность трудящегося в размере оплаты его труда" (выделено мной. — А.М.). Данное суждение отражает представления Савицкого об организации социалистической экономики, сообразно с которыми в коммунистическом обществе "каждый будет получать по потребности, ибо всего всем будет хватать, а труд станет привычкой людей". При этом, им признавалось, что ценой "ставки на сильных" будет ухудшение положения деревенской бедноты, "нетрудолюбивых".
В подобных начинаниях советской власти Савицкий прозревал связь с аграрной политикой дореволюционной столыпинской России, "ведь переход к оплате по труду ставит в привилегированное положение именно те элементы, которые раньше выделялись в кулачество". Разница заключалась в том, что "лучшие работники" теперь не мелкие производители, а члены "обобществленных предприятий"; не собственники орудий производства, а "прикрепленные к ним". Таким образом, "постоянное отношение между людьми и вещами, отмененное в одной форме (институт частной собственности), восстановлено в другой (институт прикрепления)". В результате, по мнению Савицкого, вновь, правда, в иной форме, восторжествовала историческая евразийская система "хозяинодержавия", когда И.В. Сталин, стал придерживаться в 1934 году курса "политики нормализации", как единственно отвечающей потребностям страны (здесь имелся ввиду так называемый нео-нэп).