Русский либерал. Премьер-министр временного правительства - князь Львов
Доктор исторических наук Г. Иоффе.
Не сильные - лучшие, а честные.
Честь и достоинство сильнее всего.
Ф. Достоевский
Князь Георгий Евгеньевич Львов - один из известнейших либеральных деятелей конца XIX - начала XX века. В 1917 году - премьер-министр Временного правительства. Но Львов не раз говорил, что никогда не думал "сделаться министром". "Меня сделали, - вспоминал он впоследствии. - Разве я хотел этого?"
Судьба, однако, распорядилась именно так, словно желая испытать в этой роли человека высоких душевных качеств: большой скромности, честности, самоотверженности, даже смирения.
Г. Е. Львову выпала нелегкая доля жить в эпоху революционных перемен, вот почему так интересно посмотреть на эту личность из нашего времени, по-своему революционного.
Рюрикович
Родословная князя Георгия Евгеньевича Львова уходит к глубинным корням русской государственности - он рюрикович и аристократ высшей "пробы". Но от легендарного конунга Рюрика до отца Львова прошло девять веков. Семья к этому времени, по дворянским меркам, не была богатой. Георгий Львов родился в 1861 году, в год одной из величайших перемен в истории России - отмены крепостного права. Открылся путь преобразования страны из самодержавной монархии в демократическое, правовое государство. Путь предстоял нелегкий. Слишком тяжким грузом давило прошлое: отсталость от передовых стран, века бесправия народа, беззаконие и произвол властей. Как идти дальше? Мнения расходились.
Даже среди либералов (не говоря о революционерах) было немало людей, стремившихся к быстрому и полному внедрению "западной модели", конституционного, парламентарного строя. Они словно бы не понимали, что продвигаться по географической карте совсем не то, что идти или брести по грешной земле, особенно российской, по ее разбитым дорогам, убогим деревням. "Гладко было на бумаге, да забыли про овраги"! Другая часть либеральной общественности полагала, что слишком быстрые перемены в лучшем случае мало что дадут, а в худшем подорвут силы государства и общества. Поэтому нужна долгая созидательная работа во всех областях народного бытия, способная подготовить переход к новым формам жизни. "Тише едешь - дальше будешь..."
История возложила решение этого вопроса на поколение Львова. От того, как он будет решен, зависела судьба России. Сознавали ли это Львов и его сверстники? К. Ельцова, хорошо знавшая Львова еще в его молодые годы, когда он дружил с ее братом, вспоминала: "На меня как будто смотрят его глаза - узкие, пристальные и поразительные. Смотрят и слушают, и думают..."
С мужиками
Львов учился на юридическом факультете Московского университета. Он бывал в домах, куда приходили писатели И. Аксаков, В. Соловьев, Ф. Достоевский, Л. Толстой, историк В. Ключевский. "Западничество" и "славянофильство" сливались для Львова в нечто целостное: Россия, ее судьба, ее благо. Толстой привлекал больше других, его "толстовство" останется с ним навсегда. Он не сделался приверженцем "непротивления злу насилием", но и не отверг его как нечто иррациональное. Впоследствии известный публицист, писатель Г. Адамович заметит, что даже те, кто видел в этой толстовской идее "философский бред", терялись в попытках противопоставить ей нечто более сильное.
Из Москвы Львов часто уезжал в имение отца в Тульской губернии. Надо было "поправлять" хозяйство. Мужики привыкли видеть молодого барина - высокого, худощавого, в белой рубахе, опоясанной кожаным ремнем, не чуждавшегося никакой работы. А по осени он ходил с обозами в Москву продавать хлеб. Рюрикович "во крестьянстве", он говорил на одном языке с народом. В трактирах, где заключались торговые сделки, мог, по воспоминаниям, "усидеть по три самовара чаю". Его слушали, а он у простых людей учился труду и терпению...
По окончании учебы Львов примкнул к земскому движению - либеральной общественности, стремившейся содействовать развитию России "снизу", на местах, прокладывая дороги, заводя промышленность, обустраивая школы, больницы, приучая людей к самоуправ лению. Ленин намеревался "перевернуть" Россию. Львов хотел "поднимать" ее. Работая в судебных и земских органах Тульской губернии, он очень скоро завоевал широкую известность как человек, стремившийся к мирному, полюбовному улаживанию неизбежно возникавших конфликтов. Его великий земляк Лев Толстой, хорошо знавший всю семью Львовых, одобрял деятельность Георгия. Когда в царствование Александра III были введены должности земских начальников (чтобы усилить правительственную власть на местах), Львов, вопреки мнению многих либералов, не отказался от нее. Он помнил слова архиерея, произнесенные в Чудовом монастыре: "И самое плохое место могут скрасить честные люди".
На сопках Маньчжурии
Судьба не была благосклонна ко Львову. Скончалась любимая жена Ю. А. Бобринская. Страшную тоску одиночества он наглухо закрыл в своем сердце. Поехал в Оптину пустынь, хотел там остаться, но "старец", с которым он говорил, велел ему "пока идти в мир". А в мире была война. Шел 1904 год, Россия воевала с Японией. Либеральное, в том числе и земское, движение на глазах политизировалось. Земцы стремились создать свою общественную организацию. Львов принимал в этом участие, но политика, понимаемая как борьба партийных интересов, была ему чужда. Даже само слово "политика" он не любил: впоследствии, в период Временного правительства, это будет раздражать его коллег - П. Милюкова, А. Гучкова, А. Керенского и других - политиков и политиканов до мозга костей...
В дни, когда на далеких сопках Маньчжурии гибли русские солдаты, вопрос, вызывавший политический бум: "Кто виноват?" - режим, власть, генералы, - отходил у Львова на второй план. Если либеральные круги, их журнал "Освобождение" на чем свет стоит кляли бюрократию и самодержавие, то для него главным оставалось все, что могло помочь, облегчить, поддержать. Львов "дошел" до царя, который дал согласие на организацию земством помощи армии. В мае 1904 года в Маньчжурию выехали 360 уполномоченных от земских организаций во главе со Львовым - на позициях и в ближайшем тылу этот отряд создавал передвижные госпитали, походные кухни, эвакуационные пункты. Сотни раненых были спасены. Сам Львов, как тогда писали в послужных офицерских списках, участвовал в "походах и делах", не раз находился под огнем. Когда вернулся в Петербург, имя его было известно всей России.
Манифест 17 октября
Россия проиграла "малую" войну с Японией. И повторилось нечто подобное тому, что произошло после поражения тоже в "малой" - Крымской войне. Тогда причину поражения либеральная общественность увидела в крепостном праве и требовала его отмены. Теперь либеральная оппозиция связала позор России с самодержавием.
Журнал "Освобождение" (его издавал П. Струве в Швейцарии) писал: "К крику "Да здравствует Россия!" не забудем всякий раз прибавлять "свободная". А так как это слишком длинно для уличного крика, лучше всего эти три слова заменить испытанными двумя: "Долой самодержавие!".
17 октября 1905 года царь подписал Манифест, объявивший введение в России основных гражданских прав и выборов в Государственную думу, которой передавалась часть законодательной власти. Ключевые же законодательные права - формирование правительства и ответственность его не перед Думой, а перед монархом - Николай II сохранил за собой.
Казалось бы, Манифест должен был внести в общество успокоение, но, напротив, он вызвал взрыв политических страстей и яростную борьбу с бунтами, погромами и многочисленными жертвами.
Манифест провозглашал лишь принципы, на основе которых должны были разрабатываться новые законы, что требовало времени. Однако в "низах", да и в обществе в целом Манифест восприняли как отмену всех старых законов. Поэтому действия властей, сопротивлявшихся немедленному, безудержному "разлитию" свободы, одни встречали с негодованием, другие - с полным одобрением. Россия "разламывалась".
Сложившаяся ситуация определяла две возможные позиции либеральных кругов. Либо компромисс с властью на основе Манифеста 17 октября - для дальнейшего постепенного конституционного преобразования общества. Либо продолжение борьбы с властью - с целью "дожать", "добить" ее. Первая Государственная дума с кадетским большинством (Львов был избран в нее от Тульской губернии) пошла по второму пути. Она потребовала от власти полной политической амнистии, фактического земельного передела и обратилась за поддержкой к народу.
Действие равно противодействию. Николай II уже готов был видеть в Манифесте ошибку. И правительство распустило Думу. Тогда ее кадетские депутаты уехали в Выборг и выпустили воззвание с призывом не платить налоги, отказываться служить в армии. Львов не подписал Выборгское воззвание. Хотя он и был близок к партии кадетов (одно время даже состоял в ней), но оставался, в сущности, не партийным, а общественным деятелем. Его образ мысли, скорее, соответствовал идеям той небольшой группы либеральных деятелей, которая называла себя "мирнообновленцами". В одном из их обращений говорилось: "Всякие насилия, беспорядки и нарушения законов представляются нам не только преступными, но среди переживаемой смуты прямо безумными... Они не только повлекут множество жертв и бесплодных потерь, прольют кровь и создадут несказанный грех, но они повлекут обессиленную и истощенную Россию - нашу святую Родину - к окончательному разорению, и распадению, и погибели".
Но слабо, слабо звучал голос разума посреди ожесточенной схватки бойцов "двух станов": общественности и власти. Когда премьер-министр С. Витте и сменивший его П. Столыпин предложили представителям оппозиции войти в правительство, переговоры не дали результата. По чьей вине? Скорее всего, обоюдной.