5.Сатира бичующая дурные нравы. Назидание.
6.Изобразительность.
7.Соразмерность в изяществе пропорций. Вся жизнь человеческая, во всех измерениях, сторонах и перспективах, и со всем тем такая стройность, легкость, обозримость.
Собственную оценку значимости своей деятельности Эразм выражал в следующих словах: «Даже тираны терпеливо выслушивают своих дурачков- шутов и считают неучтивым обижаться на колкости дурачка»[120] - и продолжает, - «не думаю, чтобы плоды моих занятий намного пережили меня, а о бессмертии для них и мечтать не смею».[121] Но и сегодня спустя 500 лет многие идеи Эразма Роттердамского также актуальны.
3.2. ОТНОШЕНИЕ ЭРАЗМА РОТТЕРДАМСКОГО
К РЕЛИГИИ И КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ
Все свои богатства, силы, заботы употребить
на пользу возможно большему числу
христиан; подобно тому, как Христос не для
себя родился не для себя жил и не для себя
умер, но целиком отдал себя за нас, так мы
должны служить не собственной пользе, но
пользе братьев.
Эразм Роттердамский
Проблемы религиозно – философского характера, занимают центральное место в творческой деятельности Эразма Роттердамского. Пытливый ум Эразма достаточно скоро уловил противоречивость «теории» и «практики» католической церкви. Поиск этического смысла христианства становится первоначальным в его деятельности.
В центре богословских представлений Эразма стоит Христос. Утверждая полное единство между Христом и богом- творцом, нерасторжимою связь между ними в любое из мгновений жизни Христа, утверждая, что Христос раскрыл человеку бога, Эразм тщательно обходит все догматические вопросы о соотношении между человеческой и божественной природами Христа и между ипостасями троицы. Его внимание сосредоточено на том живом образе и образце для подражания, который поднимается перед глазами верующих в Новом завете.
«Философия Христа», есть гуманистическая основа взглядов Эразма. Важно и характерно для эразмовой христологии то, что образ Христа представляется ему светлым и радостным. «Грубо заблуждаются некоторые, кто болтает, будто Христос от природы сам был печален и мрачен и будто призывал к безрадостной жизни».[122] На смену старому, ветхозаветному закону Христос привел новый. Ветхому закону люди служили и подчинялись из страха перед наказанием, Новый они исполняют добровольно, из любви. Поэтому ветхий закон равнозначен рабству, а новый – свободе. Ветхий закон был законом плоти, новый – закон духа, закон любви. Не во внешних действиях он состоит, а в том, чтобы « Все свои богатства, силы, заботы употребить на пользу возможно большему числу христиан; подобно тому, как Христос не для себя родился, не для себя жил и не для себя умер, но целиком отдал себя за нас, так мы должны служить не собственной пользе, но пользе братьев».[123] Закон духа, таким образом, - не столько правовая норма или жестокое предписание, сколько путь, на который наставляет человека бог, вселяя в него желание исполнить закон и наделяя его потребной для этого силой.
О церкви Эразм судил в согласии с взглядами древних ее деятелей и столпов. Церковь – это мистическое тело, голова которого – Христос, а христиане – члены, это община любви, живущая по «уставу духа». Каждый христианин не может не радоваться радостью ближнего и не страдать его страданием потому, что все они – одно тело.
Противник революционного переворота в церкви он выстраивал свое обоснование «настоящей, истинной церкви» на почве старой церковной традиции при помощи гуманистических идей. Рационалистическая критика, не уничтожительная, а конструктивная лежит в основе всех его мотивов недовольства католической церковью. Анализируя тексты Библии и произведений отцов церкви в Эразм вовсе не покушался оспаривать постановления Церкви. Он только призывал к обсуждению. Ведь в других случаях, и гораздо более важных, Церковь сама отказывается от прежних взглядов и приходила к новым. Полной непогрешимости нет, и не бывает, ни в отдельном человеке, ни в человеческом сообществе. Не свободна от заблуждений и Церковь. Вся она в целом может, например, ошибаться относительно срока пасхи, но это не пошатнет ни благочестия, ни веры. И папская непогрешимость, о которой иногда толкуют, - вещь несуществующая.
Критика Эразма католической церкви затрагивает все ее ступени от высшей к низшей. Сравнивая критику высшего клира, богословов и монахов, нетрудно заметить, что в отношении епископов, кардиналов и пап его тон гораздо более сдержанней. Эразм не понимает, как можно согласовать власть и богатство с философией Христа. Не только не понимает, но и судить об этом не берется.
С резкой критикой он выступает против монахов, в особенности нищенствующих: «Но что растленная знать для государства, то же для церкви нищенствующие монахи, не все, разумеется, но худшие из них, а худших всегда намного больше, чем лучших. Они теперь повсюду, без них и шагу не ступишь. Они и на проповеднической кафедре, и у алтаря, и в школах, они и священников поставляют…Им исповедуется народ, без них не заключаются договоры между государями, без них не совершаются браки, они председательствуют на пирах и игрищах. Даже умереть без них невозможно!… В любых беспорядках и распрях они первые участники. Они отстранили и оттерли и священников, и епископов – и обирают народ; они не пастыри, они разбойники. А народ, обманутый благочестивою внешностью, чтит своих грабителей. От них нет ни защиты, ни убежища, они заполнили весь мир, и уже не государи, ни папа не в состоянии их обуздать».[124] Эразм желал бы вернуть монашество к истокам, к древним образцам.
Являясь «носителем» нового Эразм подвергал критике схоластическую науку и богословов: «Что до богословов, то, быть может, лучше было бы обойтись их здесь молчанием, не трогать этого смрадного болота, не прикасаться к этому ядовитому растению».[125] Лекции и проповеди богословов Эразм называет бреднями и пустословием и не видит никакого смысла в рассуждениях над вопросами типа: «В какой именно миг совершилось божественное рождение? Является ли сыновство Христа однократным или многократным? Возможно ли положить и доказать, будто бог- отец возненавидел сына? Мог ли бог превратиться в женщину, дьявола, осла, тыкву или кремень? Если бы он превратился в тыкву, могла ли бы эта тыква проповедовать, творить чудеса, быть распятой?».[126] Эразм не видит особенного различия в учениях реалистов, номиналистов, фомистов, альбертистов, оккамистов, скотистов. Для него все это представители сект, пвсевдо-учителя. Эразм не видит никакой практической пользы в привольных рассуждениях богословов и говорит: «Как много мы знаем о теле и как мало о душе, а о боге так, пожалуй, и вовсе ничего не знаем »[127].
Представителей Церкви он называет «силенами навыворот», высмеивая внешнюю обрядовую сторону католической церкви: «Здесь все силены, и силены навыворот… Есть люди, перед которыми ты готов благоговеть, глядя на их выбритые макушки; но загляни внутрь силена – и ты увидишь не священника, но вдвойне мирянина. Найдутся, пожалуй, и епископы, которых ты сочтешь небесными существами, если окажешься свидетелем торжественного посвящения в сан, если увидишь убор нового архиерея –митру, сияющую самоцветами и золотом, и посох такой же драгоценный, коротко говоря, весь мистический доспех « от шпор до гребня шлема». Но опрокинь силена: ты убедишься, что пышные знаки отличия – всего лишь комедия, потому что внутри не сыщешь никого, кроме воина, купца или даже тирана. Раскрой силена – и ты обнаружишь пустомель, кутил, шарлатанов, развратников, даже грабителей и тиранов…» впрочем, редко кто раскрывает силена, а потому внешнее для нас дороже внутреннего, духовного»[128].Блестящей и торжествующей Церковь зовут не за торжество благочестия, а за то, что блещут драгоценностями алтари, а служители бога разодеты в пурпур и шелк, как сатрапы. « Мне кажется, в смертном грехе повинны люди, которые тратят без счета и меры на сооружение и украшение монастырей и храмов, меж тем как сколько живых храмов Христовых голодают, коченеют от голода полунагие, мучатся жесточайшею нуждою»[129]. Благочестие не в особом образе жизни, особенном платье или прическе, или в особых познанья, - оно в подражании высшим образцам: Христу и его святым[130]. Эразм наивно мечтал о том, чтобы духовенство добровольно отказалось от этих низменных, языческих благ или хотя бы не дорожило ими так, словно ничего на свете дороже нет.
Рассматривая взаимоотношения церкви с простым народом, он видит в ней его угнетателя. В этом проявлялось осуждения феодальной идеологии. Украсть что бы то ни было из храма – смертный грех, но обманывать, угнетать и грабить бедняков и вдов, живые храмы божии, - проступок, по общему мнению, ничтожный. Куда ж падать ниже, если люди разучились называть вещи своими именами?
Религиозные обряды также подвергаются Эразмом критике. Он ненавидел и не переносил сам посты и вообще считал, что от них пользы никакой, а вред громадный, потому что беднякам и людям слабого здоровья они причиняют ущерб телесный, а богачам служат поводом к расточительству и обжорству. И далекие паломничества – в Иерусалим ли, ко гробу господню, в Рим, к могилам Петра и Павла, или в Сан- Яго, к мощам апостола Иакова – ни к чему, если в сердце у паломника Содом, Гоморра и Вавилон: долгое путешествие лишь ведет его в новые искушения и грехи. Вдобавок, семья паломника и его имущество подвергаются со стороны алчных, коварных соседей и лжепокровителей. И все это суеверие, ветреность, опрометчивость, глупость прикрываются именем благочестия! А обеты? Каких только нелепых или прямо-таки кощунственных обетов не приносят люди в час опасности, чтобы затем, спасшись, не менее кощунственно пренебречь своим обетом, да еще хвастаться: вот, мол, как ловко надул святого. Подобные высказывания можно прочитать в различных «суммах» Эразма. Впрочем, обиды святых Эразма не волнуют: непомерно разросшееся почитание святых представляется ему « новым язычеством», ибо вытесняет из души образ Христа. Даже культ богородицы, по его мнению, умаляет величие ее божественного сына, а потому должен быть умереннее, скромнее. Истинный культ святых – в подражании их подвигам и достоинствам, а не в идольском поклонении реликвиям, большая часть которых, вдобавок, заведомо подложна. Наконец, и церковные службы, и сами молитвы не продолжительности требуют, не изнурительного стояния в храме, но душевной сосредоточенности, без которой молитва немногого стоит Религиозные обряды важны не сами по себе, не как магические знаки и действия, но лишь как побуждение души к добру и усовершенствованию. Без доброй воли и добрых дел обряд бессилен[131], подобно тому как без злого умысла, без злой воли не может быть смертного греха[132]. А слепое, фанатическое усердие в обрядах убивать веру, превращает христианство в некий новый иудаизм [133]. Память о святых священна, но она, как уже сказано выше, - в стремлении им подражать, а не в том, чтобы по разным нуждам молиться разным угодникам, мученикам и исповедникам, забывая о боге, и не в поклонении реликвиям – всем этим щепкам, тряпицам, костям, веригам, старым сапогам, - большая часть которых заведомо подложны; и то и другое – новое язычество, идолопоклонство[134].