Когда вопрос об участии в правительстве был решен, кадеты приступили к выработке условий этого участия. Документ был составлен Ф. Ф. Кокошиным в апреле. Одним из их требований было, «ни в каких вопросах правительство не должно предвосхищать волю Учредительного собрания»[120].
Дж. Бьюкенен, английский посол, вспоминал, следующее: «7 мая. Так называемая «буржуазная партия» была представлена кадетами и в меньшей степени некоторыми московскими промышленными кругами… Она защищала дисциплину в армии, склоняясь чтобы предоставить окончательное решение разных социальных и конституционных вопросов, возбужденных революцией, Учредительному собранию»[121].
Однако не смотря на такие лестные отзывы о кадетах нужно отметить, что никто не сделал так много для законодательного основания Учредительного собрания, и одновременно никто так не тормозил его созыв. Они так же стремились сохранить за собой контроль над механизмом проведения выборов и организации Учредительного собрания. Во время правительственных кризисов они прилагали усилия, чтобы удержать в своих руках пост министерства внутренних дел, курировавшего весь подготовительный процесс[122].
Партия кадетов была заинтересована в созыве Учредительного собрания для того, чтобы удержать в своих руках власть в дальнейшем и для того чтобы грамотно провести реформаторскую политику. Против созыва Учредительного собрания высказывались малочисленные политические группировки «антигосударственников» - эсеры-максималисты и анархисты. Они настаивали на том, что главные вопросы народной жизни должны решаться, а на местах, и поэтому компанию по выборам и созыву Учредительного собрания как бессмысленное расточительство народных сил и средств[123].
На крайне правом фланге это были ультромонархисты, не желавшие поступиться принципами «самодержавия, православия, народности». Компанию против Учредительного собрания активно вела газета А. С. Суворина «Новая Русь»[124].
Увидев политическую ситуацию в стране после Февральской революции и, проанализировав тактику и стратегию политических партий можно сделать несколько выводов. Во-первых, идея Учредительного собрания была популярна у идеологов политических партий. Во-вторых, лозунг Учредительного собрания был орудием в руках демократических–либеральных и революционных партиях. Однако в каждом обществе есть свой реакционеры и ретрограды.
Ведя активную политическую борьбу партии, отражали интересы определенных слоев населения, однако в одном они были едины в том, что вели борьбу, прежде всего за власть, а не за блага русского народа. И в этом им во многом помогал лозунг Учредительного собрания.
Глава II. Лето – осень 1917 года и новые повороты в судьбе Учредительного собрания.
2.1. Общественное мнение и Учредительное собрание.
Идеи народного представительства волновало не только членов правительства и политических деяний, но и широкие слои населения. По высказыванию историка Л. Г. Протасова, что идея Учредительного собрания быстро проглатывалась, но плохо усваивались «мартовскими социалистами»[125]. С этим полностью согласия нельзя, так как еще 28 февраля 1917 года Петроградского Совета в воззвании к населению призывал: «Все вместе, общими силами будем бороться за полное устранение старого правительства и созыва Учредительного собрания»[126].
Самой чувствительной к вопросу об Учредительного собрания была интеллигенция. Идея всенародного собрания была органически близка мироощущению интеллигенции, особенно демократической. Уже 2-3 марта это требование включили в свои наказы студенты Замоскворечья, служащие московского союза потребительских обществ[127]. Демократические круги интеллигенции Дона возлагали на Учредительное собрание надежды на окончательное установления республиканского строя. Они активное участие приняли в избирательной компании[128].
Осуждая политический радикализм и экстремизм, интеллигенция не оставляла надежду на гражданское примирение в стране. Так в Декларации Советов депутатов трудовой интеллигенции, оглашенной на голосовании в Москве в августе 1917 года, требовала до созыва Учредительного собрания необходимо полное прекращение насилия над народом[129]. Отношение рабочих к Учредительному собранию было прохладным и равнодушным. Это объясняется тем, что за не имением в России прочных традиций парламентаризма и опыта профессиональной и легальной политической деятельности, рабочие в большей степени полагались на свою силу, чем на бюллютень, в этом их неустанно поддерживали большевики. Провозглашая в манифесте, что задача рабочего класса и революционной армии – создать Временное Революционное Правительство, которое должно взять на себя верховенство власти в стране[130]. Сам лозунг Учредительного собрания среди рабочих не был столб популярным как среди крестьян.
Политические ветры не обошли и соломенные крыши деревни. Именно крестьяне обращались в адрес Учредительного собрания с просьбами о решении своих коренных нужд. Например, на скорейший созыв Учредительного собрания надеялись крестьяне Шунгенской волости Костромской губернии, рассчитывая с его собранием на мгновенное и волшебное решение, прежде всего наболевшего земельного вопроса[131]. Такие обращения не единичны. Московский губернский совет в программе отмечал, что только Учредительное собрание полномочно решать вопрос, на каком основании крестьяне получат землю в собственность[132].
Острейшая политическая борьба за голоса армейцев. Временное правительство утвердило новый текст присяги, которая обязывала повиноваться Временному правительству и содействовать ему в подготовке выборов и созыву Учредительного собрания[133]. В какой – то мере можно говорить о том, что Учредительное собрания своим «непредрешенчеством» в определенной мере «работало» на правительство, на его власть в армии и его военную политику. В солдатской сфере эта идея распространялась со скоростью звука, так как солдат – вчерашний крестьянин, которого волновал вопрос о земле и мире. Эти же вопросы отталкивали армейство от Учредительного собрания в сторону Советской власти, которая не оттягивала решение данных вопросов.
Источником, в большей степени, свидетельствующем об отношении к Учредительному собранию в Ставропольской губернии, являются периодические издания. Бесспорно, главным вопросом, волновавшим общественность, был вопрос о земельной собственности, так как большинство населения губернии – крестьянство. По переписи 1897 года оседлая часть населения – крестьяне составляли 91,97 %. После Столыпинской аграрной реформы среднее хозяйство имело 38,4 де. Земли[134]. Связи с этим в политической жизни наибольшей популярностью пользовались эсеры, меньшевики, кадеты, значительно меньше большевики[135]. Партии воздействовали на общественность со страниц как столичных, так и местных газет. Популярностью пользовалась петроградская газета «Свободный народ» партии кадетов. В губернской периодике главное место занимали эсеровские газеты – «Северокавказское слово» и «Кавказский край».
На наш взгляд, создатели газет стремились к тому, чтобы общество понимало их идеи, суть предполагаемых ими преобразований. Доказательством этому – ряд статей просветительного характера. Легко предположить, что населению, шагнувшему в одну ночь из монархии в республику, было не понятно значение этого слова. Разъяснения давались языком доступным и одновременно понятным обывателю. Республика трактовалась как «государство, основанное на идее народовластия с установлением демократического стороя»[136]. Возникает вопрос, что такое демократия? «Это прежде всеравенство прав и обязанностей всего населения»[137], отмечает автор, а не хаос, тем более «не всевластие толпы»[138]. Статьи такого характера были необходимы, так как население Ставропольской губернии, как и всех окраин России, было в основной своей массе неграмотными. На первый план в общественном сознании выходят эмоции и слухи, вызванные недостатком информации с одной стороны, и разрушением традиционного уклада жизни с другой. Современный ставропольский исследователь Е. Ю. Оборский приводит пример о том, что в селе Пелагиада ходили слухи, что наступил конец света и появился антихрист в лице М. В. Родзянко. Такой пример свидетельствует о низкой политической культуре среди обывателей, трансформации сознания, о переносе негативных последствий в стране на одно политическое лицо[139].
Публицисты прибегают к религиозным образам, чтобы быть ближе и понятнее читателям. На страницах прессы свобода ассоциируется с «духом Божьим, носившимся в феврале над водами, животворя и воскрешая все, что было задушено старым режимом»[140]. Автор предупреждает, что свобода и воля нетождественны. «Свобода – это права делать все, что не мешает другим людям, что не запрещено законом»[141]. Статьи такого характера весьма актуальны, так как в это время начинаются крестьянские погромы и захваты помещичьих усадеб. В общественном сознании выходит на первое место дух русской вольницы, что хочу, то и ворочу. Им чуждо понимание свободы. Для понимания политической партии гражданам объяснялось, что это, прежде всего «соединение людей, направленное на достижение не частных целей, а для проведения в жизнь целого ряда мер, охватывающих все стороны жизни»[142].