Отсюда культ Великой богини. Первоначальное имя праматери-богини не сохранилось, более поздние (Берегиня, Земля, Баба, Жива, Дана, Житная, Рожаница (Роженица), а также Дивия (Дива), Псива, Подага, Желя, Морена, Купала, Макошь, Лада, Леля (А.Ф.Рыбаков) со временем вытесняются Родом, затем Даждь-богом, Сварожичем и Световитом. Появляются и утверждаются мужские боги плодородия -
Яровит, Купало, Ярило, трансформируется древний скотий бог Велес-Волос в бога-покровителя богатства. В конце концов,появляется Перун - гневный, карающий, грозный, разжигающий войны. У степных кочевников древняя богиня - праматерь носила имя Умай. Культ ее сохранялся вплоть до начала ХХ века, а некоторые реликты культа имеют место и в современном быту казахов, хотя не связываются с именем Умай - богиней плодородия.
Верховный бог тюрков - Небесный Тенгри (Көк Тәңірі), которого, по словам ученых, кочевники считали единственным создателем [Габитов 2001:281], по некоторым источникам, считался супругом Умай [Тимошинов 2001: 106]. Впоследствии Тенгри и Аллах (заимствовано из арабского языка), Құдай (из персидского) стали восприниматься в качестве синонимов - наименований единого Бога.
Как уже отмечалось, патриархальная семья, управляемая отцом, стала возможной благодаря закрепощению женщин. Матриархальная семья окончательно превращается в патриархальную, счет происхождения и родства переходит в отцовскую линию. Женщина, осуществляющая старшинство по управлению домашним хозяйством даже в пределах большой патриархальной семьи, должна быть теперь старшей через супруга, мужа.
Большая патриархальная семья со временем перешла к малой индивидуальной. Этот процесс происходил у разных народов в зависимости от уровня развития производительных сил и производственных отношений, особенностей культурнохозяйственной жизни и других объективных факторов.
С.М.Абрамзон указывал, что кочевые народы Средней Азии и Казахстана пережили стадию большой патриархальной семьи (VII-III вв. до н.э. – X-XI вв.), завершившейся победой малой индивидуальной семьи [Амбрамзон 1971]. В конце XIX – начале XX вв. у казахов господствовала, в основном, малая индивидуальная семья, состоявшая из супругов, неженатых детей, престарелых родителей [Казахи 1995: 268]. Вместе с тем существовала и так называемая “неразделенная семья” (родители и несколько женатых сыновей с детьми) - временное образование, когда в силу ряда причин малые семьи (отау) не могли отделиться от отцовского очага, получить окончательный надел (еншi), хотя имели отдельные жилища, стада овец, коров и т.д. [Казахи 1995: 271]. В аулах жили несколько родственных семей (3-4 поколения), иногда до 12-15. Однако, как полагают ученые, в таких случаях речь идет о людях, объединенных не столько родственными связями, сколько социальным положением, т.к. многие из них представляли беднейшие слои - жатаков, находившихся на услужении.
Относительно ранний распад большой патриархальной семьи у казахов ученые объясняют ранним процессом классообразования и, кроме того, особенностями кочевого хозяйствования (рациональное использование пастбищ). Однако еще в XIX - начале ХХ века в казахском обществе довольно прочными были пережитки патриархальных отношений. Сильны авторитет и власть главы семьи - отца и мужа, старших братьев. Отцовский очаг (үлкен үй, қара шаңырақ) считался, да и сейчас считается священным. Согласно традиции минората, наследником считается младший сын (кенже); старшие, как правило, «выделяются» по мере женитьбы, дочери получают свою долю при замужестве в качестве жасау (приданого), поэтому никто не имеет права претендовать на оставшееся после отца имущество, тем более, если жива мать. Эта традиция сохраняется в народе и сейчас.
Традицией, пустившей глубокие корни, можно считать институт усыновления, очень распространенный в казахском обществе. “Бездетные родители могли усыновить мальчика, взятого как у родственников, так и из другого рода. В их наследственных правах имелись некоторые интересные детали.
Так, приемный сын из своего рода мог пользоваться всеми правами законного наследника, но после смерти отца (неродного) он должен был преподнести подарки всем родственникам покойного. Если приемный ребенок был из другого рода, то при желании отец мог официально объявить его законным наследником, сделав при этом некоторые подарки своим близким. Тогда после смерти неродного отца никто не мог претендовать на наследство. Если же воспитавший не хотел этого или по случаю скоропостижной смерти не успел это сделать, то его родственники, выделив надел сыну, разрешали ему уехать к своим, а остальное имущество покойного делили между собой. Все это, конечно, не исключало различных вариантов и отступлений от общепринятого правила, зависевших от конкретных обстоятельств” [Казахи 1995: 279].
В наше время ребенок (чаще - первенец, первый внук) передается дедушке, бабушке, иногда - в семьи других родственников мужа. При этом документы ребенка зачастую оформляют на имя приемных родителей. Что касается отчества, фамилии, то существует целый ряд юридических допущений, обусловленных национальными традициями. Так, ребенок может быть записан только по имени-отчеству. Отчество в этих случаях выполняет функцию фамилии. Ребенку могут дать не фамилию отца, а образовать фамилию от имени деда, родного отца, а то и приемного родителя. Поэтому не редкость, когда кровные родственники, проживая в одной семье, могут иметь разные фамилии.
Как свидетельствуют исторические материалы, а также художественные тексты, передача ребенка на воспитание была в древности даже одним из способов решения судебного дела, направленного на примирение враждующих сторон. Так, в своде законов эпохи правления Тауке-хана “Жетi жарғы” одна из форм повинности - “жетiм беру” (букв.: “отдать сироту”) – состояла в том, что наказуемый должен был отдать противоположной стороне осиротевшего ребенка (чаще - девочку). “Суть этого наказания <заключалась> в формировании человеческих взаимоотношений, прощения, возможности сближения сторон” [Ахан 2001: 31]. О том, что передача ребенка на воспитание была в традиционном казахском обществе делом обычным, свидетельствует и история, описанная М. Ауезовым в романе “Путь Абая”. По решению суда биев Кунанбай отдает малолетнюю дочь Камшат врагу Божею в знак примирения [Ауэзов 1977: 129-130].
Традиция постепенно изживает себя с ослаблением патриархальных устоев, формированием преимущественно нуклеарных семей, и молодых родителей трудно заставить отдать ребенка кому-либо. Тем не менее традиция прочна в сложных семьях, особенно, в сельской местности, где совместно проживают представители 3-х поколений. И если воспитание ребенка, отлученного от родителей, обязательно сопряжено с психологическими травмами, то воспитание в сложной семье имеет свои преимущества. Ребенок, окруженный любовью и заботой бабушки и дедушки, приобщается к социальным и нравственным нормам сквозь призму взаимоотношений старших поколений. Как отмечалось выше, в современном казахском обществе почитание стариков и старших вообще – одна из важнейших нравственных норм. Немыслимым считается отдать старика в дом престарелых, старики считаются украшением праздничного стола, любого торжества. Одна из отрицательных сторон развития ребенка в таких условиях - формирование двойственного отношения к собственным родителям, которых он называет либо по имени (как старших брата и сестру), либо ласково-почтительно: аға, апа, тәте, жеңеше и пр. Часто складывается так, что родных отца и мать человек никогда не называет отцом и матерью, что накладывает отпечаток на характер взаимоотношений с ними, а также в целом - на формирование личности.
Традиция настолько распространена, что это является, по нашему мнению, причиной некоторой размытости понятия өгей шеше (мачеха), а также одной из причин существования целого ряда слов, связанных с понятием мать в казахском языке. Преемницей большой патриархальной семьи можно считать группу малых семей, объединенных очагом (қара шаңырақ) отца и деда до третьего поколения. Старшие сыновья жили с родителями до женитьбы следующего, поэтому с отцом могли жить женатый сын с детьми, неженатые младшие братья и сыновья, незамужние сестры и дочери, а если он владел очагом деда, то и престарелые родители. Такое совместное проживание (3-4 поколения) было временным явлением, но тем не менее оно представляет пережиток патриархальной семьи.
В казахском обществе вплоть до начала ХХ века сохранялись обычаи левирата, сорората, авункулата, полигамии. И хотя многие из них утратили свою социальную функцию, тем не менее, какие-то формы сохраняются до сих пор в специфике родственных взаимоотношений (как известно, традиция всегда сильна), в системе наименований и даже, в определенной степени, в ряде функциональных обязанностей лиц.
Авункулат как пережиток матриархальной семьи отразился в виде классификационного термина нағашы. Дети дочерей и сестер у казахов называются “жиен”, родственники по матери - “нағашы”. Взаимоотношения нағашы и жиен характеризуются рядом специфических черт: жиенов любят, балуют, терпеливо сносят их шалости и насмешки. Согласно обычному праву, жиен до трех раз имеет право забирать у нағашы все, что ни приглянется. Между нағашы и жиен почти никогда не бывает размолвок.
Традиции левирата и сорората в казахском обществе дожили до начала ХХ века и память о них в народе жива, а сами эти традиции оцениваются носителями казахского языка, в основном, положительно, т.к. рассматриваются с точки зрения социальной целесообразности и традиционной морали. Учитывая социальное положение женщины, предполагалось, что заботу о ней и детях максимально может проявить ближайший родственник мужа вдовы (при левирате), и наоборот, заботу о детях умершей сестры проявляет ее сестра (при сорорате). Конечно, немаловажную роль в этих ситуациях играл калым, отданный за женщину при ее замужестве. Однако существовал целый ряд узаконенных процедур, определявший возможность избежать подобного брака, вплоть до предоставления женщине свободы растить детей в одиночку или выйти замуж за избранника, особенно, если женщина молода. Во всех этих случаях исход решался судом биев и степенью возможности откупиться. Естественно, в подавляющем большинстве случаев женщина оказывалась бесправным существом, вынужденным влачить жалкое существование в качестве младшей жены (тоқал), практически - рабы (күң) зажиточного кочевника либо тянуть лямку полунищего существования наравне с мужем-бедняком.