Таким образом, социально-экономические факторы, определившие тенденцию к сокращению количества, а также нивелировке терминов родства и проявившиеся уже в середине XIX века в русском языке, оказывают свое влияние и на развитие казахского языка. Специфика национальной культуры восточного типа, прочность традиций определяют темпы и характер изменений в системе казахских терминов родства, однако уже сейчас можно говорить об изменениях, обусловленных увеличением количества нуклеарных семей и уменьшением числа сложных семей, которые, в основном, являются трехпоколенными, а также той социальной ролью, которую выполняет современная казахская женщина.
Существенные различия в системе русских и казахских терминов родства проявились в связи с выделением семы “родовая соотносительность” (зависимость названия от того, какого пола лицо, по отношению к которому оно использовано), а также семы “возраст по отношению к говорящему лицу”.
Эти различия проливают свет и на особенности функционирования лексем мать и ана, а значит, на структуру соответствующих концептов. Так, абсолютное большинство терминов казахского языка обнаружило различие по дифференциальной семе “родовая соотносительность” - “родство по мужской линии” - “родство по женской линии”. Если в русской терминологии кровного родства по прямой линии все названия одинаковы по отношению к лицам как женского, так и мужского пола, “иными словами, <...> нет нужды знать, мужчина или женщина то лицо, по отношению к которым они называются” [Моисеев 1963: 127], то в казахской системе родства эти различия выдерживаются последовательно, начиная со 2-го поколения кровного родства по прямой восходящей линии и в первой же боковой линии. Все термины, называющие родственников матери, имеют элемент нағашы; термины родства, обозначающие потомков по дочерней линии, отличны от тех, которые называют потомков по сыну. Младшие сестры по отношению к мужчине носят другое название, нежели по отношению к женщине. Наиболее яркое выражение эта тенденция находит в названии праправнука по дочери - “туажат” (букв.: «чужой с рождения»). Праправнук по сыну называется “немене” (напоминая вопрос “Кто, что это?”) либо “шөпшек” (букв.: “засохшая, отломившаяся веточка дерева” [Аргынбаев 1996:39], представляя, таким образом, то самое седьмое колено, которым ограничены рамки экзогамного брака. Такую же разницу обнаруживают и термины боковой линии кровного родства: все родственники по материнской восходящей линии (дяди, тети) – нағашы, все родственники – дети сестры (в 1-й, 2-й, 3-й боковых линиях) – жиен, дети сестер между собой - бөле (во 2,3-й боковых линиях), причем нивелируется разница в степени родства (т.е. неважно, родная, двоюродная или троюродная сестра и т.д.). Кроме того, выясняется, что пол лиц, называемых по отношению к сестре, отражения в терминах не находит: бөле – “двоюродный брат” и “двоюродная сестра”, жиен – “племянник” и “племянница”. Казахские термины родства по боковой мужской линии дублируют термины прямой линии с единственной разницей – добавляется элемент немере (внучатый) или шөбере
(прилагательное от слова правнук).
Таким образом, термины кровного родства по мужской линии имеют четкую дифференциацию по степени родства (коленам), в то время как термины по женской линии часто объединены общим названием. В этой связи представляется обоснованным мнение М.Ш. Сарыбаевой, которая полагает, что “вероятно, в закреплении посредством ТР <терминов родства> отношений между еgо и его потомками проявляется забота о будущей принадлежности к данному коллективу и желание соблюдения его потомками родовой экзогамии” [Сарыбаева 1991:19].
Современный русский язык не дает такой картины, т.е. все термины родства одинаковы как по мужской, так и по женской линии. Однако анализ устаревших терминов, имеющих праславянские, а то и индоевропейские корни, выявил любопытный факт: в древнерусском языке термины боковой линии разнились по указанному признаку, названия дифференцировались в зависимости от того, по какой линии (мужской, женской) они употреблялись. Разветвленная система терминов родства по мужской (отцовской) линии, как нам кажется, свидетельствует о существовании в определенную эпоху приоритета патриархального начала, которое позднее было утрачено. Вместе с тем О.Н. Трубачев отмечает, что “слав. stryjь <...> сохраняет память о древней классификаторской системе” времен матриархата, см: [Трубачев 1959: 32].
Контрастивный анализ терминов свойства (по браку) обнаружил противоположные тенденции.
Межъязыковых лакун, как уже отмечалось, почти нет, за исключением казахского абысын – “старшая сноха для младших снох”. Выделение термина обусловлено функциональными обязанностями, которые обычно возложены на абысын. Сам термин этимологически восходит к древнему корню ап-//аб-; определяющей является сема “старший”. Абысын зачастую наделена полномочиями свекрови, что актуально и для современной казахской семьи. Термины родства по браку в современном русском языке проявляют сему “родовая соотносительность” – “зависимость от того, через какой пол называются лица” (свекор/тесть, свекровь/теща, сноха/невестка). В казахском же языке эта разница нивелирована изначально: по отношению к мужчине и к женщине родственники по браку называются почти одинаково, с добавлением элемента “қайын”. Исключение составляет термин балдыз – “шурин или свояченица младше жены”. Следует подчеркнуть, что за терминами родства стоит своеобразие социальных взаимоотношений, имеющих давнюю традицию, обычаи, стереотипы. Речь о них пойдет в следующих разделах.
Таким образом, контрастивный компонентный анализ позволил наметить в общих чертах тенденцию к различению терминов родства по женской и мужской линии: в казахском языке в системе терминов кровного родства; в русском языке – в системе терминов свойства.
Еще один семантический признак, выделенный только по отношению к словам казахского языка – “возраст по отношению к говорящему лицу”. Эта сема обнаруживается в системе терминов боковой линии (аға/iнi, апа/қарындас, апа/сiңлi) и терминов свойства (жезде/ күйеу бала; жеңге/келiн; қайын аға/балдыз и т.д.). В последних примерах решающим является признак “возраст по отношению к супругу(е) говорящего лица”.
Таким образом, сама среда, в которой формировалось языковое сознание носителей языка, в частности, казахскорусских билингвов, неоднородна. В результате наложения нескольких социальных факторов: территории проживания, хозяйственно-экономических характеристик (город-село, промышленный-сельскохозяйственный регион), степени распространенности того или другого языка, а также сфер его функционирования в данном регионе (этот фактор обусловлен, в немалой степени, остальными) - картина мира билингвов
настолько неоднозначна, что на уровне знаний, погруженности в культурный мир, национальную концептосферу, лица, владеющие казахским и русским языками, даже представляя одно поколение, могут оказаться на крайних полюсах. Так, если для среднего носителя языка, получившего базовое образование на казахском языке, в основном, в сельской местности, сведения, данные в этнографическом исследовании Х.Аргынбаева, являются актуальными (банальными), то для жителя города, особенно представляющего молодое поколение – это экзотика. Не говоря уже о дальних родственниках, он может зачастую не осознавать разницы между теми тремя ветвями родства, на которых основана вся система родственных взаимоотношений казахов: өз жұрты, нағашы жұрты, қайын жұрты. Поэтому нередки случаи, когда, например, один казах никак не может доказать второму же казаху, что сын брата не является для него племянником («это – младший брат»); или что брат отца и брат матери – это совсем разные по степени близости родственники. Общераспространенным является мнение, что причиной подобного положения является влияние русского языка, “русского” образа жизни. Однако, думается, главной причиной такого “незнания” является, в первую очередь, не язык (который только отображает), а те изменения в социальной сфере, которые и накладывают отпечаток на языковые факты. Изменение уклада жизни, обусловленное социально-экономическими преобразованиями, улучшение материального положения семьи, утрата (в определенной степени) тех взаимоотношений, которые характеризуют связи родственников, проживающих в селе и городе (жители села поставляют родным натуральные продукты – мясо, молоко и т.д., городские осуществляют “протежирование” и оказывают другие услуги сельским родственникам), приводят к преимущественному росту нуклеарных и трехпоколенных семей. Традиционные родственные связи, возможно, и не обрываются, но такие семьи характеризуются в последнее время экономической независимостью, и это главный фактор, приводящий к тому, что постепенно сокращается количество и разнообразие терминов родства в самой казахской речи, т.е. теряется актуальность их различения. Кроме того, абсолютно