С.Г.Тер-Минасова вводит термины «реальная картина мира», «культурная (или понятийная) картина мира», «языковая картина мира», под которыми понимает, соответственно, «объективную внечеловеческую данность», «отражение реальной картины через призму понятий, сформированных на основе представлений человека, полученных с помощью органов чувств и прошедших через его сознание, как коллективное, так и индивидуальное». Языковая картина мира «отражает реальность через культурную картину мира» [ТерМинасова 2000: 41,46]. Ученый предлагает говорить не о соотношении часть-целое, а о взааимопроникновении, взаимосвязи и взаимодействии, ибо, несмотря на то, что национальная картина мира «полнее, богаче и глубже, чем соответствующая языковая», «именно язык реализует, в е р б а л и з и р у е т национальную культурную картину мира», «язык способен описать все». Н.В. Дмитрюк, подводя итог рассмотрению соотношения понятий образа мира (картины мира) и языковой картины мира, отмечает «три исходных положения:
- различие языковой картины мира и
концептуальной картины мира (Брутян 1973; Колшанский 1965; Рамишвили 1981; Караулов 1987; Кубрякова 1988);
- признание того, что концептуальная картина шире и богаче языковой картины мира, поскольку в ее образовании, по всей видимости, участвуют различные типы мышления, в том числе и невербальные
(Серебренников 1988; Караулов 1987; Постовалова 1988; Кубрякова 1988; Шахнарович 1987; Павиленис 1983);
- языковая картина мира и концептуальная картина мира «восходят к одному источнику», каковым является «общая целостная картина» (Караулов 1976: 274; Шахнарович 1987)» [Дмитрюк 2000: 61].
Своеобразный итог дискуссиям о соотношении этих двух понятий (Г.А. Брутян, Р.И. Павилёнис, Г.В. Рамишвили,
С.А. Васильев, Г.В. Колшанский, Н.Г.Комлев, М. Блэк,
Д. Хаймс, Б.А. Серебренников, Е.С. Кубрякова, Ю.Д. Апресян,
В.Н. Телия, В.И. Постовалова, А.А. Уфимцева и др.) подводит Э.Д. Сулейменова: «В настоящее время можно более отчетливо сформулировать вопросы, связанные с возможностью выделения языковой картины мира и картины мира». Отмечая существование двух аспектов (пластов) в понимании «языковой картины мира», один из которых связан с выделением языковой картины мира как таковой, а другой обусловлен различиями, существующими между языками (общеязыковая и частноязыковая картина мира), Э.Д.Сулейменова заключает: «Картина мира – это познавательный когнитивный феномен, который не складывается из значений или суммы значений отдельных слов. <…> Можно, пожалуй, вслед за Г.В. Колшанским, допустить, что языковая картина мира представлена в глобальном тексте, т.е. во всей совокупности текстов, порождаемых и порожденных обществом, <…> само по себе понятие картины мира включает в себя признак целостности и может быть реализовано в языке только в виде текста как длительного акта общения людей» [Сулейменова 1996: 90]. Ученый снимает противопоставление «языковая картина мира» «концептуальная картина мира» и знакомит нас с концепцией восточного философа Абу Хаййана ат-
Таухиди об универсальности мышления и зависимости/независимости его от языка: «Никакой язык не в состоянии создать преграды для знания, которое «рассеяно по миру между всеми». Сопоставив образ «ограды» (Таухиди) и образ «языка-круга» (Гумбольдт), Э.Д.Сулейменова констатирует противоположность выводов, к которым приходят ученые: «Общее утверждение о неразрывности мышления … и языка приводит ат-Таухиди к мысли о целостности знания, о том, что между знаниями невозможно провести преграду, а В. фон Гумбольдта, напротив, к положению о специфичности мироведения разными народами» [Сулейменова 1996: 92]. Думается, здесь мы имеем дело с диалектикой философских категорий общего, частного и отдельного. Если Гумбольдт в качестве объекта изучения выбирает частное, особенное, «отличное», то Таухиди больше интересует проблема общего, «универсального» в языке.
Таким образом, термин «языковая картина мира», по мнению ученых, не более чем метафора, ибо в реальности специфические особенности национального языка лишь способствуют созданию специфической «окраски» этого мира [см.: Караулов 1976: 246, Маслова 1997: 50 и др.]. Поэтому в исследованиях последнего времени говорится больше о «языковой модели мира» (ЯММ) [Караулов 1976: 271; Нильсен 2000: 369]. Так, Е.А.Нильсен считает правомерным выделение единой картины мира, сегментами которой являются религиозная, научная, философская, языковая и другие модели мира. Причем, по мнению исследователя, языковая модель мира не является зеркальным отражением как объективной действительности, так и концептуальной картины мира человека. Другие же исследователи, отмечая наличие разнообразных формулировок, синонимичных терминологическому выражению «языковая картина мира»: «языковая репрезентация мира», «языковая организация мира», «языковая модель мира», «языковой промежуточный мир», принципиально не соглашаются с трактовкой языковой картины мира как одной из «специальных картин мира», наряду с физической, химической и др. Она интегральна и универсальна, поэтому применительно к ней целесообразно просто использовать термин «картина мира». Думается, мнение Ю.Н. Караулова о том, что «выражение «картина мира» остается метафорой, пока не существует эксплицитных процедур ее построения», не потеряло актуальности и по сей день.
Точки соприкосновения, которые обозначились в последнее время в логике и лингвистике, создают основу для так называемого конденсированного понимания выражения «картина мира»: «Содержание выражения «картина мира» может быть в этом случае синонимично содержанию выражения «совокупность знаний о мире» (Колшанский). Логика человеческого мышления, объективно отражающего внешний мир, едина для всех людей, на каком бы языке они ни говорили. Именно это доказывал ат-Таухиди. Такое же понимание, очевидно, имел в виду и Д.С. Лихачев, обосновывая целесообразность введения понятия «концептосфера».
Не в меньшей степени, чем проблема соотношения ЯКМ и ККМ, нас интересует комплекс терминов, появившихся в последнее время в связи с попыткой эксплицировать знания различного уровня – от примитивных, донаучных до абстрактно-символических, способствующих выявлению архетипов человеческого сознания. В научном обиходе используются терминологические понятия обыденная картина мира (повседневная картина мира, бытовая картина мира), общеэтническая картина мира, наивная картина мира, научная картина мира и др. Нас будут интересовать наивная картина мира – «база данных и база знаний, без которых невозможно принятие любых повседневных решений как текущего, так и долговременного характера» (Касевич). «Наивная картина мира структурирована в соответствии с системой ценностей и базовыми мотивами индивида, которые отнюдь не всегда им самим осознаются» (Дубровская); научная картина мира –
«логизированный свод дискурсивных знаний о внешней действительности, человеке, обществе, который на данный момент утвердился в науке» (Касевич). «Осознанная, аналитическая, логически упорядоченная система знаний, основанная на данных современной человеку науки»
(Дубровская).
Наивная картина мира приравнивается к языковой [Апресян 1995]; ее принято интерпретировать как отражение обиходных (обывательских, бытовых) представлений о мире, имеющих «донаучный» характер [Апресян 1995; Яковлева 1994; Урысон 1998]. «Считается, что язык отражает наши самые обычные, житейские представления о том или ином объекте (ситуации). А это значит, что лингвиста, описывающего языковую картину мира, ждут открытия двух типов. С одной стороны, исследуемый фрагмент языковой модели мира будет необыкновенно точно соответствовать нашим <…> обиходным представлениям о данном кусочке действительности. С другой стороны, этот же фрагмент наивной картины мира может удивительно отличаться от научного знания, которое современный образованный человек склонен рассматривать как эталон «правильных представлений», - считает Е.В. Урысон [Урысон 1998: 3].
Однако самое интересное происходит в связи с тем, что обиходные представления меняются гораздо быстрее, чем язык. Реальные знания человека вступают иногда в противоречие с «языковой картиной мира» (противоречие между содержанием и формой). Носители языка не осознают, что выражают свои мысли на языке «древнейших» понятий. Тем не менее никаких «сдвигов» в акте коммуникации монолингвов не возникает, ибо в этих случаях в силу вступает концепт со своей
«заместительной функцией» [Лихачев 1993].
Тексты, продуцируемые в ситуации межкультурной коммуникации, представляющей собой контакт двух языков и двух культур, зачастую оказываются в стороне от лингвистических исследований, что объясняется их маргинальностью. На этот психологический фактор уже указывали лингвисты: «…ситуация двуязычия сама по себе отпугивает большинство традиционно мыслящих лингвистов. Лишь когда одноязычие восстановлено, они могут вновь вздохнуть свободно» (Мартине). Возможно, именно поэтому феномен двуязычия привлекает внимание исследователей, в основном, с позиций социолингвистики, лингводидактики, психолингвистики.